Рыба - Сирин Тлен

Сирин Тлен

Рыба

— А мы вот так!

— А мы вас так, Иван Петрович!

— А я на вас двоечкой!

Эта был дорога, какая есть между всяких домов. У заборов стояли старые лавочки, такие же старые, как и люди, которые на них сидели и играли в домино. Да играли так увлеченно, что и не замечали, как их восклицания мешают другим, из-за чего старики частенько слышали в свой адрес протяжное «ш-ш-ш».

— О! Рыба! — сказал старик в растянутой тельняшки, хлопнув доминошкой об лавку.

— Нет ходов — развел руками его оппонент — чудная игра, спасибо вам, Иван Петрович.

— Вы отличный соперник, Петр Ионыч.

Они пожали руки и принялись играть новую партию.

— Вот так!

— А я на вас так!

— А мы так!

— О! Рыба! — воскликнул Петр Ионыч, на что ему, в этот раз шикнула полная дама с ребенком. — Смотри ка — он указал пальцем на машину напротив, что вся покрылась водорослями да тиной, окна ее были опущены, разбита левая фара, а ручки все опечатаны желтой лентой. — не нового ли соседа машина эта? Ну того, который весной к нам приехал?

— Егошняя, кого ж еще? Наши на заграничненьких не езжат.

— Смотри ка, как заросла, а я ж говорил ему — не ходи, погубит тебя девка, а он, холера, пошел! Ну не дурак ли?

— Дурак.

— Феня! — крикнул на ту сторону дороги Ионыч, на что полное дама вновь ему шикнула, а тот показал ей кулак — Феня! Пади сюда, не шикай мне, пади, пади. Разговор есть.

Полную даму ту звали Фросей, на улице же все ее знали, как Феня и обращались соответственно. Правда, когда это повелось я не знаю, не застал я те еще годы, не было меня тут. Феня, подобно наседки нахохлилась, взяла под свое крыло мальчугана, годов так пяти и направилась вместе с ним к лавке по другую сторону дороги.

— Чего вам Дядь Петр? Не видите? Я делом занята. Добрым людям помогаю, а вы тут мало того, что время мое занимаете, так еще и отвлекаете вашей игрой.

— Да вижу я, вижу, то-то оно и позвал. Чего эт нам господа городские пожаловали? Али чего случилось?

— А вы разве не видите, дядь? Машина вон соседская стоит. Болото то наше иссохло. Наша детвора сразу и побежала, а мой малец вон какой, нашел.

— Машину то? А вам какое то дело? Стояла бы себе дальше. — вступил в разговор Иван Петрович.

— Так дело нам может и не какое, да только ведь, машина эта с хозяином пропала. Уж август месяц, как художника вашего ищем.

— А чего это сразу нашего? Он и не наш вовсе.

— Так, а кто его надоумил на болота наши ходить? Скажете не вы, дядь Петр?

— Так и скажу, что не я. Он сам себя надоумил. Я ему только байку нашу рыбацкую рассказал.

— А кто ж вас просил рассказывать? — возмутилась Феня.

— Так он ж сам и попросил.

— Фрося Никитична, нам бы еще пару вопросов вам задать — подошел к компании полицейский. — Да и о чем это вы, граждане, так оживленно беседуете?

— А это, дорогой Роман Николаевич, те самые, о которых я вам рассказывала. Они Михаила то и подстрекали пойти в наши болота.

— А вот с этого момента поподробнее пожалуйста. — приготовился записывать полицейский, что как вы догадались звали Романом, а по отцу Николаевичем.

— Да не подстрекали мы никого, он сам себя подстрекал, я только ему историю рассказал, нашу рыбацкую.

— И что это за история?

— А история такая. Я сам долго думал, какую байку художнику этому рассказать «для вдохновения», тьфу. А мы, как раз с Иваном Петровичем в домино играли, ну у меня и рыба то выпала. Я про рыбу и рассказал.

— Про рыбу говорите?

— Да про рыбу. Был я тогда возраста, вашего пропавшего. На этой дороге, вон тот дом видете? В нем то ваш и пропавший жил, а до него в нем раньше жила девица. Ой костлявая девка была и тиной от нее несло так, что за версту знаешь, что Машка, дочь рыбака идет. Ну мы ее двором рыбой и обозвали. А она натура чувственная, шуток не понимала, да сейчас я и понимаю, что шутка та наверное и правда злая была. А мы что дураки тогда были, а она красивая, ну прям русалка.

— Так чего русалкой то не прозвали?

— Так русалкой всякий обозвать может, она и обращать на нас внимания не будет. А мы «Рыба!» так она сразу повернется, надуется, раскраснеется и глазами своими большими, как посмотрит, так мы сразу от восхищения и падали. Да только зашли наши шутки далеко. Обиделась она, да и убежала на наши болота. А она ж дальше двора отцовского с роду не уходила вот и заблудилась.

— Утонула?

— Да это только леший знает. Мы ее так и не нашли. Только вот слышен по ночам вой, то не волки, это плач девичей. Рыба наша плачет, зовет, чтобы ее нашли. А кто за ней идет, тот сам и теряется. Вот ваш художник то и потерялся. Взбрело ему в голову нарисовать ее, а она его с собой на болота и увела. Тьфу!

— Да как же. Сказки это все!

— Роман Николаевич! — окликнул полицейского мужчина с фотоаппаратом — кажись нашли мы вашего художника! Там недалеко от болота, откуда машину достали.

— Так показывайте, пойдемте туда.

До болот наших идти не далеко. Прямо по дороге, а там тропинки, кочки, коряги, светлячки, но идти туда не стоит. Живность там не водится, яства не растут. Только камыш да трава сорная. Да такая высокая, что зайдешь, а дороги обратной не увидишь.

— Здраствуйте, Павел Федорович — обратился Ионыч к крупному мужчине — вы, я смотрю в проводники заделались? Да только услуги ваши больше не требуются. Болота то нашего и нет больше — ему не ответили — вы как всегда разговорчивы.

— Ну и где художник то?

— А на той стороне.

Прошли они на другую сторону, ну а тут благо без приключений, места неприятностей то иссохло.

— И правда наш — почесал затылок Ионыч.

По другую сторону болота, все тоже самое. Пройдешь высокую траву, да камыш и выйдешь на дорогу. Только деревни там не будет. Лес начинается. Вон ель. Высокая. А под елью Михаил — художник. А в руках его — лист.

— Чего это