Повелитель света - Морис Ренар Страница 34

Вокруг этой мерзости на резинках вертелись все гипотезы, которые я строил по ночам, надеясь отвлечь свои мысли от ревности. И на самом деле, этот башмак был единственной осязаемой целью, к которой я мог направить свою любознательность. Я заметил, что избушка с садовыми инструментами находилась недалеко от лужайки, так что при случае было бы легко откопать башмак… и прочее, что там окажется. Но Лерн, надев на меня ярмо своей привязанности, держал меня вдали от башмака, как и от оранжереи, от лаборатории, от Эммы – словом, от всего.

Всеми силами своей души я призывал на помощь какой-нибудь случай, какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, которое нарушило бы наш modus vivendi[12] и дало бы мне возможность обмануть бдительность моей стражи: поездку Лерна в Нантель, какое-нибудь несчастье, если без этого нельзя обойтись, да что угодно, лишь бы мне как-нибудь извлечь из этого пользу.

Этой нежданной удачей меня одарил приезд отца и сына Макбеллов.

* * *

Получив телеграмму об их скором прибытии, дядюшка сообщил мне об этом с необычайно веселым видом.

Почему он так обрадовался? Неужели и вправду я навел его на мысль об опасности задерживать у себя больного Донифана без ведома его родных? Этому я абсолютно не верил… А кроме того, смех Лерна, если он был и непритворным, все же был гаденького характера… источником его могла быть надежда сыграть какую-нибудь скверную шутку.

И все же, хоть и по совсем иным причинам, я тоже радовался не меньше профессора, и вовсе непритворно, ибо у меня имелись для этого серьезные основания.

* * *

Они приехали утром на повозке, нанятой в Грее; в роли кучера выступал Карл. Они были очень похожи и оба напоминали Донифана, каким я его видел на карточке. Оба держались прямо, были бледны и бесстрастны.

Лерн весьма непринужденно представил меня. Оба пожали мне руку, не снимая перчаток. Казалось, будто и душа у них тоже в перчатках.

Войдя в маленький зал, они молча уселись. В присутствии всех трех помощников Лерн произнес длинную речь на английском языке, при этом его мимика и жесты были очень выразительны. В одном месте своей речи он сделал движение человека, падающего навзничь, поскользнувшись. Затем, взяв обоих под руки, он повел их к главным дверям в парк. Мы пошли следом за ними. Там он показал им на скобу, о которую вытирают ноги, и снова повторил движение поскользнувшегося человека. Не подлежало никакому сомнению, что он объяснял, как Донифан поранил голову, упав ею на серповидную скобу.

Это было уже что-то новенькое!

Все вернулись в гостиную. Дядюшка продолжал разглагольствовать, утирая глаза. Немцы начали громко сморкаться, чтобы скрыть невольные слезы, от которых они будто бы не могли удержаться. Господа Макбеллы, отец и сын, не повели и бровью. Ничто не выдавало их горя или же нетерпения.

Наконец Лерн жестом велел Иоганну и Вильгельму привести Донифана. Он был свежевыбрит, напомажен, с пробором на боку и имел вид молодого лорда, пусть дорожный костюм был ему тесноват, пуговицы едва держались, а слишком узкий воротник душил его и вызывал к располневшему лицу прилив крови. Рубца не было видно благодаря начесанным длинным волосам.

При виде брата и отца в глазах безумца блеснула радость, а апатичное до этого момента лицо осветила преисполненная ласковой доброты улыбка. У меня мелькнула надежда, что к нему вернулся рассудок… Но он опустился на колени у ног родственников и начал лизать им руки, издавая какой-то непонятный лай. Брату не удалось добиться от него ничего большего. Попытки отца тоже не привели к успеху. Вскоре господа Макбеллы поднялись, чтобы попрощаться с Лерном.

Дядюшка заговорил снова. Я понял, что они отказываются от приглашения погостить или хотя бы просто вместе позавтракать. Дядюшка не настаивал, и все вышли.

Вильгельм взвалил сундук Донифана на ко́злы повозки.

– Николя, – сказал мне Лерн, – я провожу этих господ до станции. Ты останешься здесь с Иоганном и Вильгельмом. Мы с Карлом вернемся пешком. Оставляю дом на тебя! – добавил он веселым тоном и крепко пожал мне руку.

Неужто дядюшка надо мной издевался? Хороша власть под надзором двух сторожей!

Все влезли в повозку: впереди Карл с сундуком, сзади дядюшка и сумасшедший vis-a-vis[13] здоровых Макбеллов.

Дверца уже захлопнулась, как вдруг Донифан вскочил с лицом, искаженным от ужаса, точно он увидел перед собой смерть, натачивающую свою косу: из лаборатории послышался вой, который можно было узнать из тысячи… Сумасшедший показал пальцем на лабораторию и ответил Нелли таким продолжительным звериным воем, что мы все побледнели от мучительного ужаса и… ждали конца его, как избавления.

Взгляд Лерна помрачнел, он резким голосом приказал:

– Vorwarts[14], Карл! Vorwarts! – и бесцеремонно, одним грубым толчком усадил своего ученика на скамью. Повозка тронулась с места. Безумец, забившись в уголок, смотрел вокруг испуганным взглядом, словно под ударом непоправимого несчастья.

Мне вспомнился ужасающий Неизвестный. Он бродил где-то здесь, подбираясь все ближе и ближе; на этот раз я ощутил его прикосновение.

Издалека донесся еще более громкий и протяжный вой, и господин Макбелл, привстав в набирающей скорость повозке, воскликнул:

– Но! Nelly! Where is Nelly?[15]

– Nelly is dead![16] – ответил дядюшка.

– Poor Nelly![17] – пробормотал господин Макбелл.

Хотя я и был полным невеждой, все же этот примитивный диалог я понял. Ложь Лерна возмутила меня: сметь утверждать, что Нелли умерла! Что это не ее голос! Какое лицемерие! Ах, почему я не закричал этим флегматичным людям: «Остановитесь! Над вами смеются! Здесь происходит что-то страшное…»? Да, но вот что именно происходит – я и сам не знал, и Макбеллы приняли бы меня тоже за сумасшедшего…

А наемная лошадка плелась медленной рысцой и увозила их к воротам, у которых стояла Барб, чтобы запереть их. Донифан сел на свое место. Против него сидели отец и брат, сохраняя на лицах выражение холодного достоинства; но когда повозка повернулась в воротах, я увидел, как спина внезапно согнувшегося отца задрожала сильнее, чем должна была бы дрожать от встрясок мощеной дороги.

Старые скрипучие ворота захлопнулись.

Я убежден, что и господин Макбелл-брат зарыдал немногим позже.

* * *

Иоганн и Вильгельм ушли.

Не собирались ли они избавить меня от своего общества? Я проследил их путь вдоль пастбища