Александр Бреусенко-Кузнецов - Демоны сквернословят

Александр Бреусенко-Кузнецов

Демоны сквернословят

В нём предметом рассмотрения будут дальнейшие приключения и злоключения Дрю из Дрона – героя, оставленного за Порогом Смерти во втором романе цикла («Мёртвые пляшут»).

Глава 1. Работа с людьми

Он палач.

И руки его по локоть

В бальзамах замученных мертвецов.

Настало утро, о чём возвестил привычный сигнал:

– А-а-а-а-а-а-а-а! – с переходом в жалобный всхлип. Типичный крик постепенно нарастающей боли. Раздался с малой дыбы, на которой обычно работают с карликами.

Значит, нынешним утром учитель тренируется на ком-то из отшибинских мародёров. Проснулся чуть свет и сразу в подвал, и за дыбу, за клещи. Уж казалось бы, куда ему, истинному мастеру, совершенствоваться – но не зря писано в уставе гильдии: «Заплечные дела требуют особой сноровки, достигаемой ежедневными упражнениями».

У подмастерья тоже есть свой набор утренних упражнений – но с орудием попроще, называемым «метла». Надобно подмести задний замковый двор, образуемый малой тюрьмой, Арсенальной башней, кладовой и пыточной. Дворик довольно маленький, но поразительно грязный. Наверное, в отместку за доброе отношение его специально загаживают арестанты. Знают, мерзавцы: старина Удухт непременно проверит.

Подмастерье Даб поднялся с лежанки в тесной каморке, расположенной в точности над пыточным подвалом, нехотя натянул рубаху, завязал фартух – и нарочито бодрым шагом прошёл за метлой в кладовую. Мастер Удухт – он всё примечает. И бодрость твоего шага не преминет освидетельствовать на внутреннем суде, приговоры которого выносятся ежевечерне.

Худший приговор для нерадивого подмастерья – недопущение к ночной пытке сроком на год. Предшественник Даба целого года вынужденного бездействия не вынес – повесился. Ну, или «ушёл от нас», по многозначному выражению мастера Удухта. Разумеется, прежний подмастерье мог бы уйти и не через повешение – никто его специально не держал. Но притом остаться в заплечном ремесле ему никак не светило, а в другие ремесленные гильдии бывших палачей обычно не принимают. Говорят, что брезгуют, на самом деле боятся.

Так или иначе, Даб возблагодарил нетерпеливого Рэна за верное решение, а сам принялся добросовестно размахивать метлой, заботясь, прежде всего, о качестве звука. Пока мастер весь в трудах, иных критериев усердия хитроумного подмастерья он применять не станет.

Шарк-шарк-шарк.

– А-а-ааааа!

Шарк-шарк-шарк.

Уютный провинциальный замок Баларм. Если не считать истошных воплей из пыточного подвала, то даже тихий, в особенности поутру. Все спят, а кто даже не спит – предпочитает раньше завтрака не высовываться. Подумаешь, крики. У мастера Удухта – каждый день кричат по утрам и вечерам, все давно привыкли.

В том тоже немалое мастерство палача, чтобы даже громкие вопли не нарушали покоя в замке. Похоже на чудо, но – ведь не нарушают! Обитатели замка твёрдо знают: мастер Удухт их в обиду никогда не даст. Главное – им самим не нарушать установленных правил.

Ну, а коли даже согрешишь… Своих он пытает очень деликатно, почти без боли и членовредительства. Соблюдает принцип уважительного отношения к жертве. Уже за одно это знаменитым палачом из Баларма можно с полной искренностью гордиться.

А ведь он, к тому же, прославил свой замок – и не только на Клямщине, а во всей Наземной некрократии. Всякий знает: Баларм – это там, где служит самый развитый дознаватель Среднего мира: палач-художник не хуже Эвра, палач-некрософ уровня самого Цилиндиана. Палач – победитель жизни.

Кроме того – поразительна скромность мастера. Сколько признанных в Запорожье коллег по заплечной гильдии приезжало в замок перенимать опыт! Мастер Удухт никому не отказывал, кроме как в одном случае, когда его позвали возглавить гильдию в Абалоне. «Нет, – сказал он, – моё ремесло требует отшельничества». И не уехал из Баларма.

А ведь замок в ту пору находился ещё по другую сторону Порога Смерти. Не важно, что живые тут и тогда не появлялись (ну, разве забредёт какой незадачливый путник по большой ошибке).

И снова:

– А-а-а-а-а-а-а-а!

До чего приятно сознавать, что мастер с утра на посту.

Поддайся знаменитый балармский палач на уговоры, да устройся в Абалоне – что бы сделалось с его родным замком? Уж точно, ничего доброго. Куда бы только девалось то мирное ощущение безопасности, которое всегда даруется чьей-то спокойной силой.

А вот когда рядом трудится такой великий мастер, некрократическая законность обеспечена, весь мир держится надёжно и стабильно. И Даб может смело глядеть в будущее, знай только не забывай шаркать метлой по каменному дворику. Хотя – подметено, кажется?

– А-а-а-а-а-а-а-ай! А-а-а-а-ай! А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ай!

В ответ на возгласы пациента – безмятежная уверенная в себе тишина.

Такой тишины и покоя вряд ли встретишь где ещё в новых местностях, отошедших к Запорожью в последний год. Кто-кто, а Даб знает. Это его мастер посылал на ярмарку пыточного снаряжения в город Клям.

Вот в Кляме нынче – совсем неспокойно. Там не знают, кому верить. Город большой, всюду могут затесаться сторонники Живого Императора, разори шакал его могилу. На лицах-то у них не написано, что они его сторонники, а пытать всякого встречного-поперечного – путь трудоёмкий. Остаётся надежда на бдительность горожан и доносы. Но доносчики часто неумны, у тому же не всегда добросовестны. То-то каратели в чёрных латах вечно кого-то ищут, запросто могут и тебя прихватить – по ошибке, либо чьему-то навету.

А зато в Баларме карателям и делать нечего. Ведь Баларм как издавна считался оплотом Инквизиции, так и ныне не теряет значения. Сюда враги некрократии точно не просочатся – чай, тоже не дураки, опасаются верных слуг Владыки Смерти, а превыше всех – мастера Удухта.

Поэтому-то, служить здесь хорошо и надёжно. Нет, конечно, далеко не всем, но многим. Например, подмастерью Дабу.

– У-у-уй! – а вот это не простой крик боли. Это пациенту что-то отрывают. Кто-кто, а Даб, лучший ученик мастера Удухта, в таких возгласах уже недурно разбирается. Скоро сам отрывать обучится – с необходимой точностью. Так, чтобы пациент не умер, но больше не отросло.

– Хр-р-р-р!.. – а это хрип. Тот, кто хрипит, думает, что умирает, но не всё в мире так просто. Мастер Удухт легко не отпустит. Он виртуоз.

Кстати, пыточный сеанс подходит уже к завершению. Дабу-то ясно, что к чему. Ещё парочка-другая леденящих душу воплей, и мастер Удухт негромко позовёт: «Даб!». Это значит, подмастерью пора появляться с половой тряпкой и стирать с каменных плит расплескавшиеся во время пытки бальзамы. Мастер Удухт любит чистоту и не потерпит, чтобы хоть одно пятнышко сохранилось до следующего раза.

А следующий раз – это сегодня же вечером. Любимое дело мастеру не надоедает.

И вот раздалось долгожданное:

– Даб!

Подмастерье бросился к кладовой, аккуратно пристроил под стеной метлу и прихватил заранее приготовленную тряпку да ведро с ароматическим раствором. Теперь, в полной готовности, можно метнуться и на зов.

– Убирай, – буркнул мастер Удухт, кивая Дабу яйцевидной головой с обманчиво туповатым выражением. И тут же ушёл по делам.

Пыточный подвал выглядел ожидаемо. Дешёвый крупнозернистый бальзам оранжевого цвета оставил потёки на полу под малой дыбой, на которой скорчилось в судороге полуотвязанное карличье тельце с наскоро зашнурованной культей ноги. В углу, под пыточным столом, в самой яркой оранжевой луже валялась свежеоторванная ступня.

Даб мог ручаться за яркость впечатлений, полученных пациентом в последние мгновения утреннего сеанса пытки.

Собственно, без тщательно выверенных красочных впечатлений не обходится ни одна пытка мёртвого человека. Ибо хотя мертвецы и способны ощущать боль, ею их в принципе не надломишь, а потому центральную роль в работе с ними играет устрашение.

Именно устрашению служит создание на глазах у мертвеца картины запросто разрушаемого мёртвого тела – ужасней и быть ничего не может! Ведь обрести телесное посмертие так дорого стоит! Учитывая цену услуг некромантов и бальзамировщиков, оно должно бы теперь длиться вечно. Или уж по крайней мере, очень-очень долго. Если по справедливости.

Когда же палач на глазах человека показательно ломает драгоценную вещь, должную сохраниться навсегда – для страдальца многое делается безразличным. Или – безразличность многого впервые становится очевидной. Чего стоили данные обещания и великие идеалы перед лицом показательного изгнания мертвеца из заслуженной им вечности, подмастерье хитроумного Удухта мог наблюдать не дважды и не трижды. То-то и сам ума набрался. Ну, во всяком случае – верного знания.

Прежде чем вытирать с пола пятна бальзама-кровезаменителя, Даб уверился, что раненая нога карлика достаточно крепко завязана и больше не истекает оранжевой жижей.