Княжич Олекса. Сказ первый (СИ) - Архипова Анна Александровна "Lilithanna"

Княжич Олекса. Сказ первый

Сказ первый

ПРИСКАЗКА

Весеннее солнце неумолимо закатывалось за крыши резных теремов, озаряя последними багровыми отблесками деревянные мостовые Переяславля-Залесского. Торговцы, выстоявшие день на на оживленных городских улицах, собирали товар в тележки, уже предвкушая, как насытятся горячей мясной похлебкой и ломтем свежеиспеченного хлеба дома. Прохожие все убывали, торопясь оказаться до темноты под родным кровом, улочки пустели, а сумерки, как будто просачиваясь прямо сквозь щели мостовой, расползались по земле, постепенно разрастаясь вширь и в высоту, заполоняя все вокруг.

Когда же сумеречные тени стали выше человеческого роста и потянулись к кровлям теремов, по улицам — разгоняя редких прохожих со своего пути — пронеслись трое конных всадников. Двое из них были одеты как воины князя, а третий, огненно-рыжий, хоть и был одет просто, но шапка с собольей оторочкой выдавала в нем челядинца при богатом столе. Всадники двигались стремительно, будто их подгоняла нечистая сила, и вызывали страх у тех, кто попадался им на пути: ужели стряслось что-то страшное, пожар или какая другая беда нагрянула нежданно-негаданно?..

Отряд, разыскав нужную избу, остановил коней. Покинув седло, княжий гридник в собольей шапке шагнул было к воротам, собираясь загрохотать по ним кулаком — но те распахнулись пред ним сами. Навстречу ему вышла женщина, взирая на незваных гостей без страха. Невысокая, крепко сбитая, с острыми и гордыми чертами смуглого лица, она походила на женщин-горянок, коих изредка привозили с собой торговцы людьми.

— Это ли дом княжеского ратника Микулы Славича? — спросил гридник у нее.

— Он самый, — с достоинством ответила женщина. — Но если ищите его, то придется обождать, покуда он вернется. Третьего дня как на охоту ушел.

— Нам не Микула Славич нужен, а жена его — Миланья. Говорят, Микула с год назад взял ее из полонянок. Не ты ли?

Женщина тут же своенравно подбоченилась:

— Ну может и я. И что с этого?

— Говорят, ты хвори умеешь лечить и недуги заговаривать?

— Мало ли кто что балаболит! Больше сплетни старушечьи слушайте! — рассердилась вдруг та и вознамерилась уже закрыть дверь.

Однако княжий служитель схватил ворота и не позволил им захлопнуться перед ним.

— Ты погоди серчать! Али еще не поняла, кто мы? — спросил он важно. — Мы от князя Ярослава Всеволодовича. Коли знаешь ты как болезни исцелять, то велел он тебя в вотчину княжескую доставить побыстрее. Промедлишь — может поздно уже будет.

Миланья заговорила не сразу, хоть и поняла теперь, зачем они пожаловали. Как, неужто ее помощь самому князю понадобилась? Да, она и вправду ведала колдовские заговоры, в травах целебных разбиралась — и, случалось, помогала хворым избавиться от болезни — но также помнила Миланья, что таких, как она, и на вересковый костер могут возвести, несмотря на все добрые дела… Впрочем, откажешь князю — уж точно беды не миновать!

— Раз князь зовет — пойду, — проговорила Миланья решительно. — Только я не побегу рядом с твоим конем как собака. Посади на седло да и отвези меня в княжескую вотчину.

Мужчина в собольей шапке хмыкнул. Легко он заскочил в седло, подал ей руку и как пушинку закинул Миланью к себе. Резвые кони, грохоча копытами, стремительно рванулись в обратный путь, летя как ветер. Оказавшись в центральной части города, они миновали ров, питающийся водами от реки Трубеж и отделяющий княжескую вотчину от города, и поднялись на холм, насыпанный руками смердов еще во время правления первых князей. На холме этом, окруженный множеством хозяйственных построек, возвышался терем, чьи шпили на высоких башнях царапали чернеющее небо.

Княжеские служители остановили коней в дворе и спешились. Гридник провел Миланию в сени, а оттуда в богатую и ярко освещенную гридницу, где восседал на резном стольце князь Ярослав Всеволодович.

Миланье еще не доводилось видеть князя воочию. В народе сказывали, что он высок ростом и статен, что волосы и борода у него русые, как у батюшки его — Всеволода Большое Гнездо, что глаза серо-зеленые, как болотные омуты, ну а глас походит на медвежий рык. Глянув на князя, Миланья убедилась в правдивости людской молвы, а стоило ему заговорить, как она поежилась — действительно, медвежий рык!

— Кто такая? Чьего роду-племени?

— Жена твоего верного слуги, Микулы Славича, — Миланья отвесила князю земной поклон. — А раз жена становится единым телом с мужем своим, то я его роду-племени и принадлежу у русичам.

— Гладко говоришь, — князь окинул ее тяжелым взглядом. — Не желаешь, значит, назвать места, откуда прибыла?

— Не прибыла. Привезли меня силой. Мое родное селение сожгли татники, а меня взяли в полон. Микула Славич выкупил меня, за что я поклялась быть ему верной женой. Теперь здесь мой дом и мой супруг — мой род.

— Говорят, ты тайны целительства ведаешь? — продолжил князь, видимо, удовольствовавшись ее ответом.

— Ведаю, пресветлый князь, — она склонила голову.

— А роженице освободиться от бремени сумеешь помочь?

Миланья подняла взгляд на князя, и успела приметить мелькнувшую в его лице муку, которую он тотчас постарался скрыть. Ей стало ясно, для чего князь приказал доставить ее. Все в Переяславле-Залесском знали, что молодая жена Ярослава — княгиня Феодосия — на сносях и вот-вот должна родить.

— Сумею.

— Ежели справишься — щедро вознагражу, — сказал князь ей.

— Ведите меня к роженице, — ответила женщина спокойно.

Князь подал знак рукой и старуха, закутанная в черное, затопала больными ногами прочь из гридницы, указывая Миланье дорогу. Они поднялись наверх, в покои, расположенные в самой лучшей части терема. Еще не распахнулась дверь в горницу, а знахарка уже услышала тяжкие стоны, полные боли. За порогом она увидела столпившихся подле ложа старух-повитух, те облепили роженицу со всех сторон — двое из них заставляли княгиню глотать темный отвар из глубокой плошки, а прочие давили руками на живот, как бы желая выдавить плод из ее чрева. Княгиня — обнаженная и вся взмокшая — металась под их руками, обезумев от непереносимой боли.

— Как давно она пытается разродиться? — спросила Миланья свою проводницу.

— Со вчерашнего утра, — скрипуче отозвалась та.

— Прочь, дурехи! Не прикасайтесь к ней! — вскричала Миланья и, бросившись к ложу, принялась отталкивать повитух от роженицы.

— Кто тебя тут старшей сделал? — попробовала было возразить ей одна из них.

— Князь! — ответила знахарка резко, и не тратя времени более, принялась распоряжаться: — Пусть они выйдут прочь и больше носа сюда не суют! И пришлите мне шуструю девку в подмогу.

Повитухи покинули горницу, бросая на новоявленную врачевательницу злобные взгляды. Феодосия все стонала, закрыв глаза и беспомощно раскинувшись на широкой постели. Миланья, смочив тряпицу в чане с холодной водой, прижала ее к горящему лбу роженицы, про себя дивясь ее облику: несмотря на долгую родовую муку ее облик не утратил необыкновенной прелести, против которой не устояло бы никакое мужское сердце. Не мудрено, что Ярослав прятал свою жену в тереме и позволял ей казаться на глаза народу!

Миланья зашептала ей на ухо сокровенные слова, призывающие на помощь древние силы. Вскоре Феодосия перестала натужно стонать, вздохнула полной грудью воздух и открыла глаза, посмотрев на Миланью глубоким, осмысленным взором. Глаза у княгини были цвета темного липового меда.

— Кто ты? — прошептала Феодосия пересохшими губами.

— Миланьей меня зовут, — ласково проговорила женщина. — Я помогу тебе разродиться, светлая княгиня.

— Я страшилась, что помру прежде, чем рожу сына князю! Эти старухи хотели убить меня… До чего же больно, больно!..

— Не бойся. Я сделаю так, что ты родишь быстро. Только не кричи на меня и не сопротивляйся. Я положу руки тебе на живот и уговорю твоего сына родиться.