Елена Жаринова - Волчья Радуга

Елена Жаринова

Волчья Радуга

Пролог

Волк мчался по лесу, безошибочно отыскивая свои тайные тропы. Лес то вздымал в небо гладкие стволы корабельных сосен, то прижимался к земле, ощетиниваясь колючим кустарником, закрывая путь буреломом, и всюду клубился молочно-белый холодный утренний туман. Зверь бежал из последних сил, а сзади слышались голоса охоты.

Всадники погоняли сильных, злобных коней, те без труда перемахивали через могучие тела вывороченных с корнем деревьев. Впереди неслась собачья свора — не суетливые пустолайки, а натасканные охотничьи псы; повизгивая в предвкушении схватки, летели они, загоняя добычу в ловушку. Пел рожок, и далеко разносились азартные крики:

— Ату его! Ату!

Сильные мягкие лапы стремительно несли молодого зверя, но сердце ледяным осколком кололо широкую грудь: «их так много, они везде, пройдет еще полчаса бешеного бега, и я упаду… Свора окружит меня, отчаянно лая, а старший егерь выстрелит, стараясь не попортить шкуру… А если я ошибусь, споткнусь, налечу на дерево — они так и мелькают перед глазами, — я потеряю скорость, и собаки набросятся на меня»…

И хотелось повалиться на землю, зарыться мордой в сухую листву, по-щенячьи обхватить лапами пересохший нос и зажмурить глаза. А главное — сбросить с шеи невесомую цепочку, причиняющую нестерпимую боль, от которой темнело в глазах. Но страх смерти подстегивал лучше кнута, и волк, плотнее сжимая зубы, делал новый рывок и новым немыслимым зигзагом сбивал погоню с толку.

Между тем вставало солнце. От серебряного крестика, мечущегося на пушистой волчьей груди, скользили по деревьям стремительные легкие блики. Золотистые лучи острыми шпагами пронзали туман, и казалось, что слышно было его недовольное шипение. Первая желтизна ранней осени наполнялась светом и драгоценным блеском; поляны и кочки, поросшие седой осокой, еще дышали теплом летней земли. Волк столько раз видел рассвет, что перестал замечать его красоту, но сейчас, сквозь бег и страх, он вглядывался в это чудесное утро. Не может быть, чтобы оно стало последним!

А лес становился все гуще и темнее, и, хотя солнце ползло в зенит, оно не тратило свой свет на эту глушь, куда даже он никогда еще не забирался в своих одиноких странствиях. Волк знал, что приближаются места, откуда не возвращался живым ни зверь, ни человек. Но сейчас его могла спасти только непроходимая чаща, или смертоносная трясина, которая, как он слышал, ждала впереди, или пропасть, через которую он бы, конечно, перепрыгнул, а погоня — нет. И вот голоса охотников, проклинающих лес, словно сомкнувшийся перед ними, стали затихать вдали: ни один не рискнул свернуть себе шею в скачке по бурелому. Но собаки продолжали гнать волка, хотя уже не представляли, куда он их ведет. Охотничий инстинкт превратил их в одержимых; в ноздрях стоял только волчий запах, перед глазами мелькал то там, то здесь такой близкий дымчато-серый бок.

Между деревьями показалась трясина, окруженная жидкой сосновой порослью. Это было не обычное лесное болото: от него веяло зловещей тишиной. Здесь, похоже, не водились ни птицы, ни жабы, ни змеи. Гуманный морок, как паутина, цеплявшийся за черничные кустики, казался живым. В нем как будто дрожала невидимая струна — или билась жилка у виска. Волк знал: это чувствуется близость Грани.

Грань колеблется.

Грань дышит.

Раз в триста лет такое случается…

Скоро наступит полнолуние, и тогда все затихнет. Но до той поры многое может измениться… И поэтому ему надо спешить.

Волк, не раздумывая, прыгнул на ближайшую кочку, не касаясь лапами обманчивого ярко-зеленого мха, и, не задерживаясь там, поскакал дальше, в самое сердце болота. Собаки, почуяв неладное, остановились на берегу и залились яростным лаем. Лишь самый молодой, большелобый рыжий пес попытался повторить прыжок волка, но, недолетев до кочки, упал и тут же провалился в трясину. Ему повезло: мокрый и грязный, он, дрожа, выбрался на берег и, жалобно скуля, потрусил назад. Помедлив, в лес повернул и вожак, увлекая следом всю свору.

Волк, тяжело дыша, припал животом к последней кочке. Он не чувствовал себя в безопасности, скорее, наоборот. Его все-таки загнали в ловушку: стоит собакам привести кого-нибудь из спешившихся охотников, как пуля из охотничьего ружья легко достанет добычу. Перебежать обратно, попытаться скрыться? Но его быстро выследят и продолжат погоню, а он чувствовал, что, раз остановившись, уже не сможет повторить этот бег. Волк, прижав уши, посмотрел вглубь болота. Об этом месте ходили страшные легенды и среди людей, и среди лесного зверья. Нет ничего страшнее, чем ужас неизвестности, темная, дышащая холодом бездна. Только отчаяние могло заставить молодого волка прятаться на болоте. И теперь он пополз вперед, туда, где колыхалась не то высокая трава, не то зеленый туман.

Под мокрым брюхом неприятно чавкало. Но не это заставляло могучего зверя прижимать чуткие уши: от зеленых зарослей навстречу ему заструилась золотистая, сверкающая на солнце пыльца. Ветра не было, однако трава наклонила сочные стебли в сторону незваного гостя и зашелестела, предупреждая о чем-то. Но поздно: рой золотых пылинок, танцуя, окружил волка, так что шкура его заблестела. И тут же на него тяжело навалилась странная дремота; лапы начали цепенеть, бессильно дернулся пушистый хвост. Ну и что? Зачем куда-то бежать? Разве есть где-то место безопасней, чем эта мягкая моховая постель… Даже боль, которую причинял Ключ, утихла, превратившись в сон. Вот так лежать в блаженной дремоте — вечно, постепенно соединяя свою плоть с лесом, прорастая в нем травой… Слушая, как чирикают и посвистывают над тобой птицы…

Птицы? Волк приоткрыл глаза. Это движение оказалось таким же трудным, как если бы он волок за собой могучий дубовый ствол. Наверное, он все-таки заснул и теперь видит сны: прямо возле его морды сновали крошечные зеленые существа.

Они были похожи на людей, точнее, на тряпичные детские куклы. Но хрупкие их тела покрывала зеленая шерстка, похожая на молодую весеннюю траву. Крошечные круглые рожки на лбу придавали им забавный вид, а взгляд больших темных глаз казался разумным. Существа окружали неподвижного волка. Самые смелые из них протягивали ручки к его усам; другие о чем— то оживленно совещались, издавая тот самый щебет, который помешал волку спать. А потом послышался голос. Он был одновременно глубок и звонок, строг и ласков; одни слова шелестели листвой, другие походили на барабанную дробь дождя по лесной тропинке.

— Эй, что вы нашли там, зеленые шалуны?

Существа врассыпную брызнули прочь, наперебой крича о чем-то.