Елена Хаецкая - Шлюпка «Маргарита»

Елена Хаецкая

Шлюпка «Маргарита»

Возьмешь припасов на три дня — понадобится на пять; возьмешь на пять — с гарантией потребуется в два раза больше. Так что, по-моему, рисковать не стоит. Хочется тебе побыстрее покончить с приключением — правильно рассчитывай количество еды и питья. Мне, например, и представить страшно, что могло бы случиться со мной, окажись в моей шлюпке на один бочонок больше.

И кстати, тот, кто усматривает в крике «Таласса!» какой-то намек на сбывшуюся надежду, на долгожданное и благополучное завершение, есть полный осел, который не потрудился прежде раскрыть книгу и выяснить значение этого слова.

Море. Только попробуйте себе это представить: одно сплошное море кругом. Не знаю, пронимает ли кого-нибудь еще это слово так же сильно, как меня. Море прыгучее, блескучее, по большей части штилевое, непреодолимое и вместительное. Везде, кроме неба, — таласса, таласса, таласса. Справа, слева и снизу. И так — пять нудных, испепелительных дней, что я провел на шлюпке «Маргарита» после отплытия с острова животоглавцев.

К рассвету шестого дня (а еды и питья я, следуя собственному правилу, взял только на половину этого срока) я окончательно потерял сознание и пробудился на палубе неизвестного мне корабля, весь облитый водой и с ложкой жидкой каши возле лица.

Я схватился за ложку зубами и стиснул так, что на ней остались следы моего укуса, а в десну мне, в отместку, вошла крошечная заноза. (Она потом нагноилась, и ее пришлось вырезать ножичком.) Матрос, оказавший мне благодеяние, с проклятьем выдернул ложку из моего рта, и тотчас его дочерна загорелая физиономия сменилась другой, вытянутой и бледной, как платок старой девы на чужой свадьбе. Странно было даже предположить, что подобный цвет кожи мог сохраниться у того, кто проводит дни на корабле, непрестанно подвергаясь воздействию солнца, ветра и непогоды.

Несколько секунд он рассматривал меня тусклыми серыми глазами, а затем в самое мое ухо прошептал:

— Что такое «таласса»?

Я вздрогнул всем телом и услышал, как стукнулись при этом о доски палубы мои пятки.

В ответ на мой невысказанный вопрос бледный человек пояснил:

— Вы повторяли это слово в бреду.

— Море, — прошептал я.

Кажется, это было первое, что я произнес, очнувшись на корабле, меня спасшем. Разумеется, я бы предпочел, чтобы начало моего осмысленного пребывания здесь оказалось ознаменовано каким-нибудь иным словом. «Спасибо», например, или «сегодня чересчур жарко», или, на худой конец, «что вы себе позволяете?». Но я сказал: «Море…»

— Мы подняли также вашу шлюпку, — продолжал мой собеседник. — Вам, наверное, приятно будет узнать, что она исправна.

На это я никак не ответил, опасаясь брякнуть еще что-нибудь из того, о чем пожалею.

И все-таки я это сделал. Я брякнул:

— Она называется «Маргарита».

Бледный человек опять нагнулся ко мне, как журавль:

— Шлюпка?

— Да.

— Почему? — осведомился он.

Я почувствовал к нему род симпатии и поэтому ответил:

— Ну, таково ее имя.

— Ясно, — отозвался он, выпрямляясь надо мной, поджимая губы и скучно обводя взглядом горизонт, как бы в поисках опровержения моих слов. Но поскольку опровержения не последовало, он вздохнул. — Меня зовут Анадион Банакер, — сказал он.

— Вы капитан? — уточнил я зачем-то. Меня совершенно не это в данный момент интересовало.

— Библиотекарь, — неприятным тоном отрезал Анадион Банакер.

Матросы все были заняты на корабле каким-нибудь делом, но большая часть этих дел происходила в той части судна, где находился я. Неожиданно мне стало неприятно, что я вот так лежу, да еще в испаряющейся под солнцем луже, а кругом ходят люди. Поэтому я сел и потихоньку переполз на более сухое место, а лужа осталась испаряться без меня.

— Позвольте мне, в свою очередь, узнать ваше имя, — продолжал библиотекарь.

— Филипп Модезипп, — сообщил я. — Во всяком случае, так утверждал мой отец. Сам я в этом периодически сомневаюсь.

— Я постараюсь запомнить это, — кивнул библиотекарь. — А по какой причине у вас перечеркнуто лицо?

Я потрогал свои лоб и щеки. Я так привык к этой метке, что давно уже не обращал на нее внимания.

— Видите ли, — проговорил я, стараясь, чтобы мой тон оставался вежливым, — у вас, например, лицо вообще не там, где ему положено быть, однако же я не задаю вам неделикатных вопросов.

Матросы поблизости разразились хохотом, и один из них, очевидно полагая свой жест верхом остроумия, принялся хлопать себя по парусиновой заднице. Анадион Банакер счел себя выше этих грубых намеков.

— Не будет ли неделикатным с моей стороны спросить, — заговорил библиотекарь, когда смешки поутихли, — где же, по-вашему, должно располагаться мое лицо?

— На животе, — ответил я и для большей наглядности обвел пальцем круг у себя на животе. — Вот здесь. Это и удобно, потому что рот непосредственно соприкасается с желудком, что значительно упрощает пищеварение. В свою очередь, процессы, происходящие в желудке, лучше воспринимаются органами осязания и усиливают удовольствие от поглощения пищи. К сожалению, я в силу особенностей моей расы лишен этого преимущества…

— Поэтому вы и перечеркнули свое лицо? — поинтересовался, отбросив всякую вежливость, Анадион Банакер.

— Это сделал мой добрый хозяин, — объяснил я. — Из милости и в качестве напоминания.

— Татуировка? — продолжал он допытываться.

— Несмываемая краска, — сказал я. — Со временем, если ее не обновлять, она смоется.

Две синие полосы шириной в два пальца пересекали мое лицо крест-накрест — в знак того, что физиономия, размещенная в неправильном месте, «не считается». Аннулируется. На животе, справа и слева от пупка, у меня были нарисованы глаза, но я редко их обнажал.

— Что ж, более или менее это понятно. — Анадион Банакер пожевал губами в задумчивости и тотчас же задал новый вопрос: — Вы, разумеется, грамотны?

Я пожал плечами. Это можно было истолковать как «да» и как «нет». Анадион Банакер предпочел «да».

— Я так и думал, — молвил он. — Вы поступаете ко мне на службу.

Я не мог скрыть удивления. Насколько может быть велика библиотека на корабле, если здесь имеется специальный библиотекарь, которому к тому же позволено завести помощника?

— Она огромна, — заверил меня Анадион Банакер, опять без труда угадав невысказанный мой вопрос. — Гораздо больше, чем вы в состоянии вообразить.