Петр Верещагин - Адов Пламень

Кайл Иторр

Адов пламень

Я не приму корону до тех пор, пока не пойму: человек ли развращает власть, или власть – человека.

Сказание

Последний поход Тристрама

…Жил в юго-восточной Логрии отважный рыцарь Тристрам, и среди всех воителей Круглого Стола не было равных ему ни в храбрости, ни в силе, ни в доблести, кроме одного только Ланселота, славнейшего из славных. Служил, однако, храбрый Тристрам не Артуру Пендрагону, верховному королю Логрии. Меч его принадлежал Марку, правителю Гитина, дальнему родичу артуровой супруги Гвиневер…

Так обыкновенно начинаются легенды об этом великом рыцаре, чья история наверняка известна многим достаточно хорошо, чтобы лишний раз к ней не возвращаться. О рыцаре, чье имя, наряду с именем жены короля Марка, златокудрой Изельде, давно стало нарицательным. И обозначают два этих имени, произнесенные вместе, одновременно несколько видов любви – и пьяняще-счастливую, и грустную неразделенную, и губительную для обоих.

Но здесь речь не об этом.

…Не раз король пытался избавиться от своего верного, но слишком могучего вассала, отправляя его свершать все новые и новые подвиги, однако доблестный рыцарь сокрушал все преграды, возвращаясь с победой. Да и много ли сыщется в мире такого, что не под силу тому, кто одолел черного дракона Морхальта и стал другом красного дракона Пендрагона!..

Так говорили о Марке и Тристраме. Так некогда говорили в древней Элладе о микенском ванакте Эврисфее и Геракле. Так, возможно, говорили о самом Артуре Пендрагоне и Ланселоте Озерном. Так могли бы сказать даже о римском диктаторе Сулле Счастливом и юном Гае Кесаре из рода Юлиев. Люди часто любят строить сомнительные аналогии, особенно когда для этого нет никаких оснований.

Но здесь речь, опять же, не об этом.

Здесь – о том, что обыкновенно сказителями упоминается с крайней неохотой и вскользь. О том, как и почему погиб славный Тристрам. Точнее, почему он был обречен погибнуть, ведь чья именно рука и в какое именно место нанесла удар – важно только для любителей совершенной исторической точности, а в легендах как раз ей-то и не место.

Итак, если мысленно перенестись немного назад, в год 524-й по христианскому летосчислению – пускай сей календарь и не в ходу у западных гэлов, ни тогда, ни теперь, – можно услышать нечто интересное. Конечно, если знать, где и как слушать…

Было их двое на этой земле, лишь двое – она и он.Было их двое: она – во мгле, он – светом и тьмой рожден.Мглистой прохладой ласкали глаза под темным златом бровей,И если ее проливалась слеза – он кровью платил своей.

Но пока его не узнает она —ее не узнает он.И черная встала меж ними стена,чье имя – Морхальт-дракон.

Было их двое на острове том, в броне, что темна как ночь.И только один, человек иль дракон, уйдет невозбранно прочь.Было их двое, остался – один. Весь в ранах и без меча,Черной заре путь закрыл паладин, прогнавший из глаз печаль.

И тогда могла бы понять она,зачем он ушел из тьмы.Но кровавая взмыла над ними волнаартуровой войны.

Было их двое пред Круглым Столом, красный дракон Пендрагон —И рыцарь, что спас Камелота престол, клыком кабана уязвлен.Было их двое, вассал и король. Король – и чужой вассал.Каждый из них отыграл свою роль, и полдень багряным стал.

Хоть другой ласкает тело ее,она мыслью была лишь с ним.Но напоено ядом седое копье —и не жить уже вместе им.

Было их двое, король и вассал. И отдал король приказ:«Белый саксонский дракон восстал и грозою идет на нас.»На север уехал в далекий поход рыцарь из Лионесс…Месяц прошел, и полгода, и год. И все не приходит весть.

Жены привычны своих ждать мужей,а девы – своих женихов,Неспешно ведя счет оставшихся днейи свой защищая кров…

Было их двое, и белый дракон со стяга рычит на дождь.Хенгист, что саксов наследовал трон, и Хорса, военный вождь.Было их двое, драконьих детей, что вышли наперерезБелому вестнику смерти своей, Тристану из Лионесс…

А старый дракон, что остался жить,уж с югом войны не вел.Лишь поклялся убийце за все отплатить,и в зимнее небо ушел…

Слухи ходили от северных скал до ласковых южных морей,Слухи о битве, в которой металл был мягче, чем крылья фей,Оба ль они там конец свой нашли, или один – как узнать?Или сошлись – и потом разошлись, властные сами решать?

Но она верила в лучший удел,и год за годом ждала,Что небо пришлет соловьиную трель,и спрыгнет рыцарь с седла…

Слухи сказаньями стали потом, мифами, детской мечтой.Каждый желает, чтоб звался «дракон» сраженный его рукой.Каждый желает, чтоб любящий взгляд (пускай и чужой жены)Встречал, когда он возвратится назад с очередной войны…

Дикий яблонев цвет, и ладья без весла,и безмолвный хрустальный грот.Далеко-далеко с ним Исильд уплыла,и дракон больше их не найдет…[1]

…Тристрам так и не вернулся в Гитин. Одни говорили, что белорукая Изельде, саксонская принцесса и колдунья, всадила меж ребер рыцаря осиновый кол, чтобы выбить из его сердца любовь к Изельде Златокудрой, освобождая там место для себя. Другие уверяли, будто Тристрам победил и белого дракона саксов, после чего, смертельно раненный, улегся в ладью без руля и ветрил, и отплыл на волшебный Авалон в ароматах яблоневого цвета. Третьи мрачно сообщали, что непобедимый герой Тристрам был ранен священной реликвией саксонских королей, золотым копьем, истинное острие которого в старые времена сделали не из железа и не из бронзы, а из ядовитых львиных когтей; Тристрам разметал саксонскую армию, устранив нависшую над Логрией угрозу великой войны с северными врагами, а после – умер от ран. Четвертые же – потешались над ними над всеми, напоминая, что Изельде Златокудрая, тот самый символ «вечной любви» Тристрама, прожила с Марком Гитинским еще семь лет и померла родами, ни разу не вспоминая о существовании какого-то там рыцаря…

Так о Тристраме рассказывали не барды и менестрели. Так рассказывали люди, обычные люди, которые знали и уважали легенды, но не стремились сами творить их. Люди эти не пытались убедить ни самих себя, ни других, что слова их непременно будут услышаны и восхвалены грядущими поколениями. Они даже не пытались выдать свои повествования за чистую правду, которая-де противоречила легендам, созданным по заказу владык.