Ярослав Вольпов - Третий день зимы Страница 12

Она ещё раз тряхнула волосами, и они разрослись, скрыв от глаз всё небо. Казалось, что плети роз своими шипами вцепились в небо и подняли туда Невермор. Над Лиа пронеслась тень, которая на мгновение скрыла луну, а улетев, оставила на той алый след. Девушка, словно окаменев, стояла на месте и не могла понять, куда ей страшнее взглянуть: вслед улетевшей Невермор или на то, что осталось от Альфреда.

Сознание никак не покидало Эверморн, позволяя ей отчётливо чувствовать приближение конца. Её собственная жизнь почти оставила израненное тело; но Эверморн по-прежнему держалась за тоненькую нить, тянущуюся к ней от сестры. Силы, которую сейчас впитывала Невермор, хватило бы на двоих — но та не собиралась ею делиться. Лишь потому, что за долгие века плена единство сестёр и роз стало неделимым, Эверморн была ещё жива. Однако её это ни в коей степени не радовало.

Перед её взором проносились страшные картины — но мертвящая слабость не позволяла ей даже сомкнуть глаз. Эверморн знала, что, даже зажмурившись, не смогла бы избавиться от этих образов. Они крылись слишком глубоко — как и её связь с Невермор. Смутные очертания, возникающие в сознании Эверморн, были отражением того, что видела её обезумевшая от жажды крови сестра. Размытые, нечёткие, они всё равно стали бы невыносимыми для любого смертного. И даже Эверморн, за свою жизнь повидавшая много зим и много кровавых пиров Невермор, сейчас просила смерть поскорей прийти и избавить её от этих кошмаров.

Вот какой-то мужчина, опутанный волосами-лозами. Его рот широко раскрыт: наверное, он кричит во весь голос — хвала богам, что ей этого не слышно. Но тут же десяток стеблей вползают прямо ему в горло, выпуская там новые побеги и прорастая сквозь его плоть. Несчастного теперь хуже видно — это у Невермор от наслаждения всё расплывается перед глазами. Картина мутнеет — и на том спасибо…

Вот совсем маленький ребёнок. Эверморн не успевает разглядеть его лица — наверное, боги прислушались хотя бы к части её молитв. Волосы Невермор разрослись настолько, что ей и самой не видно своих жертв, и среди них распускается всё больше тёмных роз. Но ей нет до этого дела: она уже не женщина, а хищное растение, чьим лепесткам не нужно приказов, чтобы кого-то поймать и убить. И маленькое тельце лишь на миг скрывается в переплетении лоз и шипов, а затем Невермор летит на поиски новой пищи. Она не оборачивается, чтобы взглянуть на останки ребёнка, и Эверморн неслышно благодарит её за это…

А вот пожилой человек, почти старик. Его губы шевелятся: возможно, он просит пощадить его жизнь, срок которой и без того почти истёк. А может быть, он говорит в лицо своей убийце, что не боится её. И то, и другое совершенно бесполезно: Невермор сейчас понимает значение слов так же плохо, как и сама Эверморн. Если бы старик попался ей позже, когда она утолила бы первый голод, возможно, он остался бы в живых: слишком малую ценность его душа представляет для Невермор. Но пока её жажда крови чересчур сильна, чтобы делать различия между жертвами…

Эверморн чувствовала, как поток энергии, текущей к ней, становится всё сильнее. Вряд ли это Невермор решила поддержать сестру: скорее, душа самой демоницы была уже переполнена, и сила выплёскивалась через край. Эверморн думала, что, возможно, сумела бы не только избежать смерти, но даже залечить свою рану — если бы воспользовалась жизнью, отнятой у других. Но всю эту энергию она отводила от себя, направляя на изорванные розовые кусты у дверей Храма. Каждый раз, когда новое убийство порождало всплеск силы, поникшие стебли пытались выпрямиться — но никак не могли сомкнуть руки-листья, чтобы стянуть петлю на Храме.

Неожиданно Эверморн ощутила прикосновение нежных рук. Над ней склонилась Лиа, и лицо девушки на несколько мгновений позволило умирающей отвлечься от кровавых образов.

— Прости, — прошептала Лиа, — это я виновата в том, что случилось с тобой. Мне следовало знать, что Альфред догадается о причине болезни Этельреда. Я должна была предупредить, остановить его, объяснить, что настоящая Фея Храма — это не ты… Прости меня…

— Не стоит, — одними губами произнесла Эверморн. На её лице, которое не изменила даже боль, появилось слабое подобие улыбки. — Я не виню ни его… ни тем более тебя… Вы освободили меня… Дали мне то, что я не осмелилась бы взять сама…

— Но цена оказалась слишком велика, — вздохнула Лиа. — Кроме тебя, кто сможет остановить Невермор? Люди не в силах ей сопротивляться: она уничтожит весь город, но и на этом не остановится…

— Есть лишь один выход, — проговорила Эверморн. Она впервые перехватила поток жизненной энергии и содрогнулась от отвращения: но ей необходимы были силы, чтобы успеть рассказать Лиа то, что пришло ей в голову. — Я была связующим звеном между печатями: после моей смерти цепь может замкнуть только другая человеческая душа. Но это слишком трудно: тот, кто решится на подобное, должен быть готов отдать всего себя без остатка. Принести себя в жертву… как однажды поступила я…

— Что нужно сделать? — воскликнула Лиа, вскакивая.

— Просто возьмись за лозы… обеими руками… — прошептала Эверморн; она вновь отвела от себя поток и теперь угасала быстрее горящей розы. — Ты поймёшь… И да хранят тебя боги…

Лиа понимала, что на счету каждая секунда; но она, не колеблясь, пожертвовала несколько мгновений на то, чтобы закрыть глаза Эверморн.

Пальцы Этельреда комкали простыню, голова металась по подушке. В лунном свете слабо блестели белки широко раскрытых глаз и струйка слюны, стекавшей из уголка рта. Но постепенно лицо больного покрыла тень. Не было слышно ни скрипа двери, ни стука ставней; просто в тёмной пустоте над его кроватью зашевелились покрытые розами стебли. Черты Этельреда вновь стали видны: их осветило красноватое сияние глаз Невермор. Тонкое лицо демоницы было прямо над Этельредом — но тот словно бы ничего и не замечал.

Шипы уже потянулись к Этельреду, как вдруг он вздрогнул и вгляделся в глаза Невермор. Ровно секунду в них было испуганное удивление, а потом бледные губы растянулись в улыбке и прошептали:

— Эверморн… Ты пришла…

— Да, любимый, — прошелестело во тьме. — Обними же меня…

— Эверморн… — в голосе Этельреда было абсолютное счастье.

Словно тысячи рук схватились за нервы и жилы Лиа — и рванули в разные стороны. Но девушка почти не ощутила физической боли: та была пустяком по сравнению с тем, что захлестнуло её сознание. Мир встал на дыбы, вывернулся наизнанку, а затем всей своей громадой протиснулся сквозь её горло. Её глаза словно вспыхнули, не в силах вместить всё обилие образов, которые хлынули в них. Лиа оказалась везде и всегда, в один миг узнала всё, что видела и чувствовала Эверморн… а потом слилась с душой её чудовищной сестры. Это был багровый водоворот картин, по которому Лиа неслась со скоростью мысли — пока не провалилась в самый центр. Туда, где Невермор была сейчас.