Павел Александров - Путь миротворца Страница 30

— Пойдем, — сказала хранительница с прежним спокойствием, будто и не было никаких призраков.

Вскоре они подошли к тайнику хранительницы — хорошо замаскированному маленькому шалашу. Из вещей там была только небольшая походная сумка.

— Что там? — поинтересовался Марк.

— Мои вещи, — ответила девушка, не желая продолжать разговор.

В дом хранительницы они пришли около полуночи. Бедное, но ухоженное жилище состояло всего из одной комнаты с кроватью, печью и маленьким столом у окна. Масляная лампада тускло освещала нахмуренного епископа, склонившегося над кроватью, где неподвижно лежала Флоя. Харис нервно теребил рукоять меча и ходил от кровати к окну.

— Как она? — спросил Марк с порога.

— Вся надежда на милость Всевышнего, — ответил после длинной и неприятной паузы епископ.

Помрачнев, поскольку такой ответ не означал ничего хорошего, Марк подошел к кровати. Вид у Флои был не из лучших. Зеленые пятна на лице не исчезли, а слились в одно, и теперь все лицо девушки приобрело зеленоватый оттенок.

— Состояние не улучшается, — раздраженно проговорил Харис. — Ей только хуже. Болезнь не опасна для жизни, но может тянуться недели, а то и месяцы.

— Ты же говорил, что, став аделианкой, она будет исцелена.

— Исцелена от заклятия, но не от болезни. С болезнью придется разбираться по-другому, — пояснил Харис, негодуя. — Проклятый колдун! О Небеса, подарите мне с ним встречу, чтобы обломать его поганый посох об его голову!

— Помолчи, Харис, — шепотом приказал епископ.

Хранительница небрежно бросила сумку и меч на стол и каким-то странным стремительным движением оказалась у изголовья Флои, будто на ее глазах тонула жертва морской стихии. Взяв ее руку, хранительница приложила ее с своей щеке и так просидела несколько минут в каменном молчании. Когда она подняла голову, Марк заметил, что ее глаза заблестели от слез. «Она же совсем не знает ее. Не слишком ли эмоционально для человека, живущего в одиночестве?» — задумался Марк.

— Брат Ортос, давайте молиться, — предложила хранительница с такой дикой решительностью, что возразить ей не посмел бы никто.

Епископ охотно кивнул головой, будто только и ждал этого предложения. Его руки сжали другую ладонь Флои, а губы зашептали слова молитвы. Хранительница твердо вторила, но в ее голосе Марк с удивлением уловил надлом плача. Твердость и нежность, воинственность и сокрушенность, осуждение и понимание — абсолютно разные, даже противоборствующие чувства сплелись в ее молитве, слов которой Марк не расслышал, уловив лишь вихрь ее переживаний.

Хранительница неожиданно обняла Флою за шею и прижала к себе, продолжая что-то шептать в том же стремительном животворящем русле.

Почувствовав себя неудобно, Марк отошел к окну, стараясь не вслушиваться в слова молитвы: что-то глубоко личное, очень глубокое и сокровенное лилось из сердца хранительницы. Эта необычная молитва его и вдохновляла, и смущала.

— Да свершится милость Твоя, — прошептали вскоре епископ и хранительница, а Флоя глубоко и отрывисто задышала.

— Она исцелена, — уверенно сказала хранительница. — К утру исчезнут все признаки болезни.

Почувствовав прилив надежды, Марк взглянул на лицо Флои: оно по-прежнему было зеленовато-мертвым, но кое-где уже пробивался розоватый оттенок. Правда, ему могло и показаться в тусклом свете лампады, но уверенность в счастливом исходе, появившаяся после молитвы, подсказывала, что хранительница права.

— Тебе раньше приходилось исцелять больных? — спросил Марк хранительницу, когда она накрывала на стол, а Флоя спокойно спала в ее кровати.

— Приходилось.

— Как у тебя это получается?

— Я просто молюсь. Исцеляет воля Спасителя, а не моя.

— Но ведь нужна какая-то сила, какой-то дар…

— Этот дар может получить каждый.

— Правда? Тогда как мне научиться исцелять больных? — загорелся Марк.

— Хранить чистоту мыслей. Быть верным своим взглядам.

— И все? Я думал, нужна большая вера.

— Вера, — повторила хранительница, садясь рядом и поднимая к нему проницательный взгляд. — Вера — это верность совести во всем. Все знают, что грех убивает, но все равно грешат. Если у тебя хватает веры, чтобы хранить себя от греха, то ее хватит и для чудес. И для чудес исцеления тоже. Очень просто… и очень сложно.

— Понятно, — произнес Марк, хотя понимал далеко не все. — А как этого достичь?

— Это вопрос к учителю, а не к его ученице, — ответила хранительница с легкой улыбкой.

— Первопричина чудес — это любовь, — сказал епископ. — Мы достигнем успеха только тогда, когда любовь станет первым и единственным нашим мотивом. Когда наши сердца научатся инстинктивно отвечать на радость и горе других — это будет означать, что мы обрели свободу и готовы творить чудеса.

«Как бы я хотел дожить до того часа», — устало подумал Марк.

Глава четвертая. Неприветливый город

Едва забрезжил рассвет, друзья покинули Сонную дубраву. Флоя чувствовала себя гораздо лучше, от вчерашней болезни осталась только чуть заметная зеленоватость на лице. На щеках пробивался здоровый румянец, озорные глаза живо осматривали все вокруг. Поселок еще спал, лишь издали слышался стук топоров утренних лесорубов. Уютный и ухоженный домик хранительницы опустел. Из личных вещей она взяла с собой меч и походную сумку со сменной одеждой и книгами. Задержавшись в доме, хранительница попросила остальных двигаться в путь. Марк подумал, что она хочет помолиться перед уходом, но едва они отошли от дверей, как епископ бросился назад в дом, чуть не вышибив плетеную дверь. Внутри раздался приглушенный крик хранительницы, изумленный и растерянный, а после — из окна вылетел горящий факел. Секунду Марк колебался, стоит ли ему бежать в дом, но, услышав тихие рыдания Никты и утешающий голос епископа, понял, что там он снова окажется лишним. Харис подобрал факел и умело затушил о землю.

— Твой дом мог бы служить кому-то прибежищем, — услышал Марк епископа.

— Мой дом не будет осквернен людьми, носящими на плечах эритов, — ответила хранительница, сквозь слезы.

— Будь честна с нами, дочка. Ты сжигаешь дом, чтобы не думать о возвращении.

— Теперь я свободна. Ничто не заставит меня вернуться. Но предатели моего отца не займут мой дом, как дом моих родителей.

— Это не твой дом, а человека, принявшего тебя. Мы заколотим это жилище и сбережем его. Кто знает, может, придет время пробуждения и для Сонной дубравы. Харис!

Странствующий рыцарь бросил затушенный факел и послушно побежал в дом.