ПВТ. Тамам Шуд (СИ) - Евгения Ульяничева Страница 38

— Это говорю не я, — незнакомка серьезно улыбнулась. — Это говорит тебе он. Ты нужен ему в другом месте. Не здесь.

— Кто — он?

— Он скажет, куда вести корабеллы.

— Кто — он? — настойчиво повторил Волоха. — И что если я сам знаю, куда мне вести корабеллы?

Девушка улыбнулась.

— Он скажет.

Волоха моргнул — и девушки не стало. Будто в стену ушла.

Русый провел рукой по стене, шершавой и холодной. Ничего, никаких выемок или рычажков-зацепов. Он не мог позволить себе промедления. Кем бы ни была бледная дева.

Вниз, вниз, к железным створам.

***

Элон осторожно, обмирая от собственной смелости, запустила пальцы в русые волосы. Застыла, не смея вздохнуть. Волоха не проснулся. Голова его была тяжелой и горячей.

А волосы искрились, как куна. В полутьме мерцали светлым серебром, глубокие были и мягкие. В таких седина и не приметна будет. Если Лут позволит капитану дожить до седых волос…

— Милый мальчик, — прошептала Элон, — какой ты хороший, когда спишь.

Бережно очертила кончиками пальцев жесткий излом губ. Вздрогнула, когда острые зубы сжали фалангу.

Волоха смотрел из-под ресниц. Сильно запахло хвоей, горькой смолой, таежной холодной терпкостью.

Русый плавно выпрямился, глянул сверху вниз.

— Волоха, — пискнула Элон, и едва успела ухватиться за жесткие плечи.

Ударила по спине, силясь оттолкнуть. Вцепилась крепче, притягивая к себе.

Губы его чуть горчили.

***

Князь длил погоню, как пожелал некогда сам, а чужак с хрустальной зеницей — исполнил. Глаза его встретили взгляд Волохи. Черты лица не выражали ничего, но под веками стояло огромное, как горе, страдание.

Волоха обошел его по кругу.

Он не верил в заклятия, проклятия и чары. В Луте не жило подобного. Была физика, пусть искаженная, было странное сращение биологии и механики, но не нашлось места волшебным словесам и посохам.

Значит, здесь работала похожая схема. И где-то ее можно было разомкнуть. Кто же был ключевым элементом цепи, размышлял русый. Они — зрители? Госпожа Танакиль? Безымянный пастух с его овцами? Или же сам Князь?

Не живой, не мертвый, но все еще Князь — ставленник Хома, его проводник. Их обоюдная связь обернулась ловушкой, когда чужак поймал Князя в бесконечное колесо погони. Хом замкнулся на себе и стал пожирать себя, разрушаясь. Исчезло солнце.

И должна была исчезнуть ночь.

Разгадка, очевидно, была простой.

Такой простой, что Волоха нахмурился, покачал головой, отметая идею.

Но следовало попробовать.

Он приблизился.

Крепко взял коня под уздцы.

— Тпру, — сказал, легко натягивая повод и заглядывая в фиолетовые конские глаза.

Конь взметнулся вдруг, прянул в свечу.

Волоха охнул глухо, не сразу совладал — повис, притянул обратно, смиряя лошадиный скок. Не сразу, но заставил успокоиться.

Князь же не шевелился, точно набитое чучело.

Волоха заглянул ему в лицо.

Искал — ответ.

Князь закрыл глаза.

И рассыпался прахом, вместе с конем.

Замок же содрогнулся от самого основания, от самых корней. Застонал, закачался, а русый пригнулся и нашкодившей кошкой метнулся прочь.

Ступени плясали под ногами. Волоха пролетел коридор, а после поперек грохнулась плита перекрытия, и он, отскочив, побежал в другую сторону.

Свернул в открытый коридор и замер, оглушенный тишиной.

Ничего не раскачивалось, не падало и не разрушалось.

Лишь вдалеке играла смутно знакомая мелодия. Она притягивала, чаровала. Простая, зацикленная — будто кто-то до упора завел музыкальную шкатулку и открыл крышку. Она все шла и шла по кругу, слепая рудничная лошадь, и русый, напряженно вслушиваясь и вглядываясь, вышел к источнику.

Помещение словно копировало однажды виденный театральный зал — малый его вариант. Чудно, как они умудрились воссоздать…

Там, за рядами поломанных кресел, в жарком свете одинокого софита, на авансцене, на вращающейся платформе кружилась кукла балерины. В человеческий рост.

Кукла стояла на одном носочке правой ноги, прогнувшись в пояснице и красиво закинув голову в арке вскинутых рук. Арабеска.

Волоха сделал шаг. Еще, и еще один, а потом — узнал. Понял. Увидел.

Чучело примы ассолюты Театра-на-Камне глянуло на него пластмассовыми шарами и поплыло по кругу, и свет подчеркивал грубые стежки на коже.

Стежки те складывали слова: Тамам Шуд.

Волоха остановился. И сердце остановилось его, и дыхание, и глаза. Мертвая Элон танцевала — для него одного. Как обещала когда-то.

А потом музыка оборвалась. Из-под рампы на Элон просыпался серебристый дождь конфетти.

Из глубины зала мерно, одобрительно аплодировали.

Волоха круто обернулся, дыша ртом от перехватившей горло ярости. Метнулся ослепшими в горе глазами — никого, пыльная темнота, и едва заметная щелка света от приоткрывшейся и вновь закрытой двери.

Волоха сорвался с места. Выскочил в коридор, уловил тающее эхо быстрых шагов. Кинулся, как кошка на мышь, свернул за угол в и лоб в лоб столкнулся с цыганом.

— Волоха, твою мать! — рявкнул тот. — Все огонь! Бежим, вот-вот взлетит к ебеням!

Русый, не слушая, рванул дальше, почти видя ускользающий след убийцы.

Дятел бросился наперерез, всей массой впечатал друга в стену, выбивая пыль и дурь.

— Пусти, — прорычал русый, срываясь на вой, — пусти, пес!

Вместо ответа старпом ухватил капитана за волосы и приложил лбом о стену. Волоха обмяк.

Цыган без натуги вскинул его на плечо, и прыжками понесся к выходу. Взрыв придал ускорение, волна почти на руках вынесла парней в пролом, шваркнула о землю и накрыла обломками.

Волоха пришел в себя. Во рту было солоно, гудела голова. Сверху лежало что-то тяжелое, вроде шкафа.

Волоха шевельнулся и «шкаф» с кряхтением и матюками скатился в сторону, обернувшись верным Дятлом.

— Он убил Элон, — тупо сообщил Волоха.

— Он?

— Или она. Или они.

— Бля, гаджо… Уверен? Откуда бы ей тут взяться?

— Возвращаемся. Ребят в кучу, двигаем к Агону. Потом — Хом Мастеров. Нужна броня на все корабеллы. Вскрываем общак. Берем оружие.

— Типа, мы идем на войну? — ощерился Дятел.

— Да. Мы идем на войну.

Глава 23

— Это Матица, — сказал Выпь.

Прочие разом повернули к нему головы.

Выпь вздохнул, растолковал, как по писаному.

— Матица, многоногая, белоструйная. Свивается коконом, зреет в Луте до срока, устроив себе гнездо в брюхе живой корабеллы. Сосет ее изнутри как теля — матку. После выходит на свет, начинает пастись. Множится делением.

— Агаааа, — сказал на это рыжий Гаер.

Они стояли на стене, поросшей ворсом защитных струн, пялили глаза. Желтолицая Солтон кусала истерзанные, ссохшиеся на ветру губы, Сом то и дело утирал лоб расшитым платком, отдуваясь. Пегий сутулился, прятал руки в карманах. Лагерь стоял в раскаленном хомуте жара. А над стойбищем Хангар будто туча разлеглась, и с той тучи