Дорога крови - Алена Трутнева Страница 46

– Я не верю. – Голос Савьо немного обрёл силу. – Я не верю вам. Где Айзек? Что вы с ним сделали?

– Айзек? – Работорговец обернулся к Унику. – Разве ты не объяснял нашим рабам, что здесь у них нет имён?

Чёрный Человек с улыбкой вытащил кнут.

– Я с удовольствием повторю эти объяснения ещё раз.

Схватив Савьо за шиворот, Уник швырнул его на пол и обрушил первый удар.

– Пёс. К тому же сбежавший и бросивший тебя здесь. Пёс – никчёмный раб, так же, как и ты.

Каждое слово, для пущей убедительности, сопровождалось ударом, но юноше казалось, что он не чувствует их. Неужели Айзек и правда мог бросить его здесь одного, на растерзание этим безжалостным тварям? Савьо очень не хотелось верить в это, но каким-то глубинным чутьём он знал, что Дьюхаз не врёт: Пса нет в гостинице, и ушёл он отсюда по своей воле. Всё сжалось в груди Савьо, его душил рвавшийся наружу крик боли и отчаяния, казалось, что сама душа истекает кровью и слезами.

Когда Уник прекратил бить его, юноша остался лежать на полу, борясь с грозившей захлестнуть его волной безысходности. Неужели Пёс действительно может просто сбежать? Нет, он ни за что так не поступит. Хотя имел ли Савьо право требовать от Айзека такого – не воспользоваться подвернувшимся шансом покончить со всем этим кошмаром, остаться здесь только из-за писаря и снова обречь себя на рабство? Кем Савьо был Айзеку, чтобы ожидать такой верности? Родственником? Нет. Братом? Тем более. Другом? Савьо не знал. Сам он порядком привязался к Псу – единственной живой душе на этом корабле, кто обращал внимание на Савьо не только тогда, когда нужно было что-то выполнить или на ком-то сорвать злость. Он считал Пса своим единственным другом в целом мире, хотя никогда и не признавался в этом вслух. Но откуда юноша мог знать, что думает сам Айзек – порой парень был не то что закрытой книгой, он был наглухо замурованной башней. Да, он называл его «друг Савьо», но ведь и Дьюхаза он называл «хозяин». Слова – это лишь слова, не больше и не меньше. Они к чему не обязывают, ничего не могут пообещать, и никогда не знаешь, правдивы они или ложны. Так почему бы Псу и в самом деле не сбежать?

Эта мысль была невыносима, от неё угрожало сломаться что-то очень важное внутри Савьо – то, что поддерживало его всё это время. И этого никак нельзя было допустить. Даже если он теперь останется один на один с Дьюхазом и Уником – этими животными в человечьем обличии, он должен сохранить хотя бы остатки самоуважения, он не позволит им сломать себя.

Сдерживая рвущееся наружу отчаяние и жгучее желание спрятаться от всего мира и просто предаться своему горю, Савьо медленно поднялся. Пусть Айзек и ушёл, он многому научил юношу. Научил бороться, даже когда битва кажется безнадёжной. Показал, что лжи и притворства не всегда следует избегать. Доказал, что теряет достоинство не униженный и избитый раб, а чуждый всему человеческому работорговец.

– Я рад за Пса. – Савьо сам был удивлён тем, насколько твёрдо прозвучал его голос. – Но вы ошиблись, считая, что я всего лишь его придаток. Я сам по себе, точно так же, как Пёс всегда был только за себя и не подпускал к себе никого. Я не понимаю, почему вы говорите о предательстве. Как можно предать совершенно чужого тебе человека? С чего бы Псу заботиться о моём благополучии? Но если вы считаете, что я должен заплатить смертью за его побег, я не смогу помешать вам… хозяин.

Писарь видел изумление в глазах Дьюхаза и Уника, и от этого тяжесть, лежавшая на сердце, становилась чуть легче.

– Вздумал играть словами, писарь? – Работорговец подозвал надсмотрщиков. – Наденьте на него кандалы и прикуйте у моей кровати. Я хочу, чтобы с первыми лучами солнца, Уник, ты был здесь – и не забудь свой кнут. Если Пёс не объявится до рассвета, писарь умрёт.

Бой был ещё тяжелее, чем предполагал Пёс. Лугрису действительно не хватало ловкости. Но если он и не мог достать лёгкого на ногу Айзека, то и сам пропускать удары был не намерен. Как ни старался парень, он не мог пробить защиты Шрама и попасть в одну из болевых точек. После очередной такой неудачной попытки Пёс умудрился пропустить выпад Лугриса и получил удар в живот такой силы, что из него моментально выбило весь дух. Айзек отлично знал, что вперёд наклоняться нельзя ни в коем случае, но понимание этого никак не могло ему помочь, когда он согнулся пополам от боли. Лугрис, конечно же, не мог упустить такой шанс. Всё, что успел сделать Пёс, это подставить руки под летящее ему в лицо колено. Больно ударившись спиной о пол, Айзек едва успел откатиться в сторону от следующей смертельной атаки – Шрам собирался ударом ноги свернуть парню челюсть. Промахнувшись, Лугрис взбешённо заревел и снова кинулся на Пса, намереваясь на сей раз придушить живучего юнца. Айзек ощущал железную хватку у себя на шее и понимал, что ему не хватит сил разжать пальцы Шрама. Выпустив руки противника, Пёс последним отчаянным усилием ударил ладонями по ушам Лугриса, и мужчина, взвыв, откатился в сторону. Судорожно хватая воздух, Пёс дополз до стены и поднялся, проклиная гудящую голову и мешающую как следует вздохнуть боль в животе. Рот был полон крови. Просто чудо, что мощный удар Шрама не сломал Псу нос и не выбил зубы. Пошатываясь, Айзек подошёл к стоящему на четвереньках оглушённому противнику и нанёс один точный удар. Лугрис без сознания рухнул на пол.

– Я победил. – Пёс сплюнул кровь на пол и вытер разбитые губы и нос. – Я победил, – повторил парень. – Как и обещал. Это урок Шраму – противника надо уважать, как бы слаб и неопытен он ни был. А теперь он, – Айзек кивнул на затихшего у стены мальчишку, – волен уйти, и вы не посмеете его тронуть. Таков был уговор.

Толпа немного расступилась, и проигравший Лугрису парень неуверенно шагнул вперёд, переводя испуганный взгляд с собравшихся вокруг