Цеховик. Книга 1. Отрицание - Ромов Дмитрий

Дмитрий Ромов

Цеховик. Книга 1. Отрицание

Дмитрий Ромов

Цеховик. Книга 1. Отрицание.

Пролог

– Товарищ подполковник, ну что, начинаем? – спрашивает собровец.

Не терпится ему, торопыге… Но начинать действительно пора. Сколько ни тяни, а идти туда придётся. Эх, Женька-Женька, будем тебя паковать…

Я уже открываю рот, чтобы отдать команду, но в кармане звонит мобильный.

– Кто там ещё, – ворчу я, но сам радуюсь в душе, что ещё немного оттяну момент, когда мне придётся арестовать школьного товарища.

Звонит жена.

– Да, Катя, слушаю тебя.

– Егор, – начинает она тревожно-трагическим голосом.

Да чтоб тебя, зачем я ответил только! Опять вынос мозга. Что ж ты мне нервы-то мотаешь! Ну не нравлюсь я тебе, уходи. Сколько можно пережёвывать одно и то же! Я на работе вообще-то…

Она говорит и говорит, что-то о том, как устала, что терпеть меня просто невыносимо и что она тоже живой человек, а я заставляю её чувствовать себя ненужной, пустой, бездушной и ещё какой-то.

Я и не слушаю, вспоминаю, как мы с Женькой Суриковым ходили на борьбу, как девчонок на дискотеке клеили, как дурачились и прогуливали биологию. Но с тех пор много лет прошло, мы и не виделись почти все эти годы.

Теперь он заместитель мэра, а я зам начальника управления экономической безопасности… Так уж сложилось. Ладно, надо идти, а то операцию сорву. Ребята вон уже косо смотрят.

– Катя, я не могу говорить. Давай дома обсудим, ладно?

– У тебя никогда нет на меня врем…

Я отключаю телефон и оглядываю своих орлов. Зачем столько народу, чтобы взять чиновника? Задерживаю взгляд на одном бойце. Он словно на шарнирах, не может стоять спокойно. Чего это он так нервничает? В первый раз, что ли? Ну, ничего, попривыкнет.

– Понятые готовы? – спрашиваю я.

Знаю ведь, что все готовы и раз сто проинструктированы.

– Ну что, хлопцы, работаем!

Погнали! Работаем мы технично. Забегаем в здание горадминистрации. Два собровца блокируют охранников. Мы бегом поднимаемся по лестнице и влетаем в просторную приёмную. У секретарши глаза на лоб лезут, но она и слова не успевает сказать.

Дверь распахивается и несколько бойцов в масках и снаряжении врываются в кабинет заместителя мэра.

– Телефоны в сторону! Руки на стол! Сидеть на месте!

Ну и всё такое, обычные оперативные действия. Я захожу последним, коротко скомандовав:

– Понятых давайте.

Женька молодец, не дёргается как заяц, не покрывается потом, только бледнеет. Наш коммерс с меченными купюрами и тот выглядит хуже. Достаю удостоверение:

– Подполковник Добров, управление экономической безопасности.

Но он и так знает, кто я. Дурак! Прямо в кабинете берёт, ничего не боится. Он смотрит мне в глаза. Без страха смотрит, даже свысока немного, мол, что же ты, Егорка, старых друзей сдаёшь…

Опера тоже представляются, и я киваю старшему из них. Он сразу понимает и продолжает процедуру за меня:

– Назовите, пожалуйста, ваше имя и должность.

– Евгений Семёнович Суриков, заместитель главы городской администрации, – говорит он спокойно.

– Это ваш портфель?

– Нет, не мой. Вот, товарищ принёс, – указывает он рукой на коммерса.

– Руки положите на стол. А почему портфель рядом с вами лежит?

– Невоспитанный товарищ, на стол свои вещи положил. У него и спрашивайте.

– Вы знаете, что внутри?

– Понятия не имею.

– Откройте, пожалуйста, портфель.

– Пусть сам открывает, зачем я буду свои отпечатки оставлять?

Опер натягивает резиновые перчатки и открывает портфель.

– Портфель лежит на столе, рядом с подозреваемым, – говорит он на камеру и расстёгивает замок. – Внутри находится пластиковый пакет. Что в пакете, Евгений Семёнович?

– Не знаю, – говорит Женька. – Это не моё.

Опер вываливает содержимое пакета на стол. Это шесть пухлых пачек пятитысячных. Три ляма. Силён, мля. Опер комментирует всё, что делает. Он раскладывает найденные деньги на столе, светит на них синей лампой, показывая светящиеся надписи «взятка», диктует номера купюр. Всё это длится бесконечно долго.

– Это провокация, – спокойно и с улыбочкой даже говорит Женька. – Я требую, чтобы мне был предоставлен адвокат.

– Будет-будет, Евгений Семёнович, попозже только, после проведения оперативных мероприятий.

Хорошо держится, не знает правда, что в кабинете велась съёмка и все разговоры и действия записаны. Я достаю сигарету и закуриваю. Хреново как-то. Ненавижу такие моменты и себя ненавижу, и Женьку тоже. Такие моменты – это когда надо выбирать между личным отношением и законом.

– Здесь нельзя курить, – говорит он отстранённо, просто констатируя факт.

Нельзя, знаю. Взятки тоже брать нельзя…

Мы идём по коридорам. Все встречные прижимаются к стенам, пропуская нас и с любопытством глядят на заместителя мэра. Я попросил вести его без наручников. Куда он денется? И так позору вон сколько, а если бы ещё в браслетах шёл… Я затем и поехал на задержание, чтобы хоть как-то углы сгладить.

Выходим из мэрии. Идём спокойно, расслабленно даже. Наши микроавтобусы стоят прямо перед входом. Хорошо хоть зевак нет, один только залётный журналист с камерой, неизвестно откуда взявшийся. Собственно, ясно откуда. Льют инфу мои соколы, продают журналюгам. Вычислю кто, шкуру с живого спущу.

– Евгений Семёнович, Евгений Семёнович! Что вам инкриминируют?

– Уберите постороннего! – приказываю я.

Двое орлов начинают оттеснять журналиста, но он не успокаивается:

– Вы признаёте вину или это политический заказ? Кто заинтересован в вашем смещении? Связано ли это с вашим конфликтом с губернатором?!

Вот же, язык без костей! Как он успевает всё это выкрикнуть всего за пару секунд? Происходит небольшая заминка. Пока журналиста оттесняют в сторону, Женька на несколько мгновений остаётся без присмотра, и этого оказывается достаточно, чтобы сделать то, что ему точно никак нельзя делать.

Он толкает отвлёкшегося собровца и кидается в сторону. Ну, спортсмен хренов, форма у него до сих пор хорошая, несмотря на сидячую бюрократическую работу. Он моментально ускоряется и бежит к углу здания.

Ну что ты творишь, Женёк, знаешь же, что никуда не денешься от нас, только положение своё усугубишь! Ох, дурак! Да остановись ты!

– Жека! – кричу я.

Да чтоб тебя! Краем глаза я замечаю, как собровец, стоящий рядом со мной поднимает руку.

– Отставить! – ору я, что есть сил.

И одновременно с моим криком раздаётся глухой хлопок.

– Не стрелять! – всё ещё кричу я, но уже знаю, что поздно и теперь ничего нельзя поправить.

Как в замедленном фильме, Женька дёргается и выгибается назад. Его тело по инерции продолжает лететь вперёд, но только уже без жизненной силы, в один миг лишившись внутреннего стержня. Я вижу, как он медленно падает, раскинув руки, как со всего маху рушится в свежий пушистый и нестерпимо белый снег и, дёрнувшись пару раз, замирает.

Все звуки разом исчезают и только жуткий, воющий свист, как тогда, после контузии, заполняет голову. Я бегу к Женьке, а мир вокруг превращается в мутный и неразличимый рисунок.

– Жека, – шепчу я, пытаясь перевернуть его на спину.

Подбегают ребята, помогают мне, что-то говорят, кричат, но я не слушаю, всматриваюсь в его лицо. На губах ещё пузырится красная пена, но застывшие глаза неподвижны и устремлены в низкое серое небо.

– Кто стрелял?! Кто, б***, стрелял, вашу мать?! – ору я.

Я бегу к машине. Тот нервный собровец переминается с ноги на ногу. В прорези балаклавы видно, как бегают глаза, а со лба стекают струйки пота.

– Сдать оружие! Под суд у меня пойдёшь, сучий потрох!

Я не выдерживаю и заряжаю ему прямой в челюсть. Он пропускает удар, даже не пытаясь защищаться. Журналист, сука, оставленный без внимания, упоённо снимает всё происходящее. Обнаглев, он подходит к нам вплотную. Я выбиваю камеру у него из рук и остервенело топчу ногами.