Юлия Жукова - В семье не без подвоха Страница 4

Ажгдийдимидин жестом показывает мне перекатиться к нему поближе и вручает мне распечатанный листок. Видимо, подготовил речь заранее.

«По нашим традициям, – гласит листок, и я уже начинаю нервничать, – Хотон-хон положено иметь круг приближенных подруг из числа уважаемых горожанок. Пока ты была тяжелая князем, Совет решил тебя не беспокоить. Однако теперь настало время задуматься, кого ты хочешь видеть вокруг себя. Выбирай женщин надежных, опытных в обращении с детьми и в отведении сглаза».

– Э-э-э… – растерянно говорю я. – Да у меня тут всего-то подруг две с половиной, из них одна с Земли. Зачем мне какие-то женщины, когда у меня вон Тирбиш нянькой?

Духовник, не теряясь, протягивает мне еще одну распечатку.

«Приближенные подруги нужны, чтобы поддерживать тебя в грусти, развлекать в скуке, наставлять в сомнении и покрывать в грехе. Женщине не всегда может помочь духовный наставник, поскольку пути мыслей мужчины и женщины различны. Не забывай также и о том, что столичные женщины об этой традиции знают, помнят и надеются войти в твой круг приближенных».

– То есть, проще говоря, вы опять хотите загнать меня в клуб, только теперь круглосуточно и на дому? – обреченно спрашиваю я.

«Тебе не обязательно с ними шить, – пишет Ажгдийдимидин на обороте листка. – И можешь сама их выбрать».

– Азама-а-а-ат, – хнычу я. – Мне опять велят общаться с местными тетками…

– Ну почему только с местными? – пожимает плечами Азамат. – Никто не будет против, если ты пригласишь в круг своих землячек. Все поймут, я думаю. А еще у тебя есть Задира и Орешница. Вот и круг.

– Так это чисто формально или мы как-то собираться должны?

– Формально, – успокаивает меня Унгуц. – Но видеться ты должна хотя бы раз в месяц с каждой из женщин.

Ну ладно, раз в месяц, может, и выкроится часок. Не все так плохо, как я сначала подумала. Это не районный клуб, это мои нормальные знакомые, и много времени такой клуб не отнимет. Подзываю девиц и объясняю на двух языках, что мне (а точнее, Старейшинам) от них занадобилось.

Янка пожимает плечами: надо так надо.

Орива вытаращивает свои и без того немаленькие глаза:

– Вы правда хотите взять меня в круг? А мне разве можно? Я ведь не ахмадхотская…

– Живешь-то здесь, – отмахивается Унгуц. – А где родилась, кому какое дело.

Я киваю на Унгуца, мол, вот, слушай, что умные люди говорят.

– Но вы серьезно хотите меня взять? – снова уточняет Орива. – Я же не знатная никакая, даже не замужняя, не говоря уж, что детей нет. Да и мы с вами не очень-то близки…

– Ну, дорогая, у меня не так уж много близких людей, – пожимаю плечами. – Не волнуйся, тебе не придется, э-э, как это там было? Наставлять меня в сомнении, во. Но если не хочешь, так и скажи, я не обижусь. Сама бы обошлась, да вот заставляют…

– Да вы что, для меня это честь! – заверяет меня Орива. – Сестрам напишу – вот обзавидуются! Ничо так! Приехала подзаработать, бац – и в кругу приближенных подруг Хотон-хон!

Я только головой качаю. Подумаешь, какая существенная разница! Ходить ко мне наряды шить – это нормально, а попасть в круг приближенных – уже честь. Никогда не угадаешь с этими муданжцами.

– Две – это мало, – напоминает о своем существовании Алтонгирел. – На первое время сойдет, но начинай присматриваться к горожанкам. Нужно хотя бы четыре-пять.

– А как я, интересно, могу выбрать надежных подруг из совершенно незнакомых женщин? – задаю я риторический вопрос. Вернее, я-то хотела задать очень даже конкретный практический вопрос, но духовники явно истолковали его как риторический. Проигнорировали то есть.

Глава 2

После условного празднования в «Лесном демоне» мы все-таки едем в новый Азаматов дворец, который у меня теперь язык не поворачивается обозначить как «домой». Азамат хочет поработать до вечера, раз уж он в столице, а потом можно будет снова смыться, заодно послать пилота за матушкой, пускай приедет посмотреть на мой дом и своего внука.

Стоит мне с комфортом расположиться на кровати, как в дверь моей местной спальни безапелляционно стучат.

– Открыто, – говорю.

Стук повторяется. Ладно, придется соскрестись с дивана и дочавкать до двери.

За дверью стоит мастер искусств, и у меня тут же заболевает голова.

Дело в том, что муданжцы супротив среднего землянина чудовищно суеверны. Я понимаю, конечно, что в отличие от нас у них это предписано государственной религией, но все равно можно было бы и поубавить. Вот, например, есть этот ужасный запрет на фотографии маленьких детей. То есть, как я выяснила, фотографировать в принципе можно, если уж очень приспичит. Но фотографии следует хорошенько спрятать, чтобы никто их не увидел, пока ребенок не подрастет. Лучше даже самой не смотреть. А то, дескать, чужие люди проклянут, или боги позавидуют, или еще сто двадцать восемь несчастий.

Примерно то же самое теперь и с нами. Мы с Азаматом можем снимать друг друга сколько влезет, но эти снимки положено беречь абсолютно ото всех глаз, в том числе нашего духовника, Старейшин, родителей… а лучше еще друг от друга. Я, правда, не очень-то следую этому правилу: мама регулярно стребывает с меня свежие фотографии, чтобы поставить в электронную рамочку на каминной полке в своем новом доме. Да и Сашка повесил у себя над компом на работе суровый лик Азамата, а на вопросы коллег, зачем это, таинственно улыбается. К счастью, правило насчет фотографий – это именно суеверие, а не закон, и нарушение его никак не карается.

Однако подданным из дальних регионов, которые не имеют возможности приехать в столицу просто, чтобы поглазеть на нас, нужно каким-то образом нас показать. Кое-кто, конечно, успел обзавестись нашими изображениями до избрания, но эти люди, будучи столь же суеверными, как и прочие, держат свои снимки в строжайшем секрете. Очевидное решение проблемы – рукописные портреты. На них суеверие не распространяется, потому что, дескать, нарисовать в точности все равно нельзя, а значит, воспользоваться таким изображением для сглаза не получится. Тем более что в таком портрете применяются всякие специальные приемы приукрашивания, которые гарантируют безопасность.

Мой портрет столичный мастер искусств написал месяц назад, незадолго до родов, с максимальным животом. Оказывается, жену Императора положено рисовать беременной, поскольку это вселяет надежду на спокойный век без существенных перемен, да и вообще по муданжским представлениям беременная женщина – самая красивая. Портрет мне, правда, не очень понравился. На себя я там совсем не похожа, поскольку мое лицо подогнали под муданжский канон красоты, только глаза и волосы перекрашивать не стали. Логика в этом некоторая есть: представление среднего муданжца о красивой женщине к моим чертам лица не имеет никакого отношения, это просто стереотип, что все земляне красивые. О том, как вообще выглядят европеоиды, известно небольшой части образованных жителей крупных городов. А какой-нибудь деревенский голова, поглядев на портрет первой леди, может и не проникнуться и не оценить экзотической красоты. Мне-то что, а человек расстроится. Вот мастер искусств и постарался меня так нарисовать, чтобы всем было доступно.

Гораздо хуже дело обстоит с Азаматом. Прежде всего он первый в истории Муданга некрасивый Император. И скрывать этот факт поздно, потому что на второй день после избрания по планете уже поползли разнообразные жутковатые описания, в которых находилось место для клыков, бородавок и шакальей шерсти, не говоря уже о чешуе и прочих крыльях. Короче, в данный момент население Муданга в большинстве своем твердо верит, что Императором у них нынче какой-то полубог-полудемон со звериной мордой и страшный до одури. Азамат, понятно, не в восторге, но для него это не было неожиданностью. Однако имидж правителя – вещь серьезная, в прежние дни портрет Императора висел в каждом доме хотя бы потому, что Императорами обычно были исключительно красивые люди. Есть даже отдельные любители, коллекционирующие портреты Императоров разных эпох… Совет Старейшин устроил особое заседание по этому вопросу и пришел к решению, что рисовать Азамата надо. То, что он некрасивый, нарушает только одну традицию, а если не рисовать портрет, то нарушатся сразу две, а это уже слишком радикально для сознания среднего муданжца. Могут и возмутиться. Когда в теории вопрос с портретом был решен, немедленно возникла проблема на практике: ни один мастер искусств на всем Муданге никогда в жизни не рисовал ничего и никого некрасивого. И представления не имеет, как это делать. Старейшины собрали в столице всех самых выдающихся художников современности, и те несколько дней усердно ломали головы и кисти над проблемой, периодически требуя подать им объект спора и рассматривая его с разных сторон и расстояний. Это кончилось несколькими драками, но решение так и не было найдено. Азамат ходил злой, как три Алтонгирела, даже разок огрызнулся на кого-то в Канцелярии, отчего вся столица потом еще пару дней трепетала – Азамат уже успел зарекомендовать себя как исключительно добродушный и терпеливый человек.