Эрик Рассел - Космический марафон Страница 7

— Лично я, — спокойно вставил я, — уже написал завещание.

Один из правительственных экспертов мельком взглянул на меня, затем быстро сказал другому:

— Ал по-прежнему утверждаю, что все это чушь.

— Не большая, чем телевидение или подобные тебе спорщики, — парировал оппонент, — но факт остается фактом: и то и другое существует.

В этот момент заглянул Макналти и спросил:

— Ты еще не заходил к этому парню, Уилсону?

— Нет, но через минуту подойду.

— Давай, и постарайся успокоить его. Похоже, У него депрессия.

Подойдя к каюте Уилсона, я увидел, что он уже пристегнулся и сидит молча, совершенно неподвижно, глядя перед собой невидящим взором.

— Доводилось когда-нибудь летать на космическом корабле?

— Нет, — проворчал он.

— Ну и не волнуйся. Конечно, бывали такие случаи, что человек улетал целиком, а приземлялся по частям; но, по официальной статистике, за год на море людей погибает гораздо больше, чем в космосе.

— Думаешь, я боюсь? — спросил он, вскочив так быстро, что я даже вздрогнул.

— Я?! Н-нет! — Я искал подходящие слова. Его уныние как рукой сняло, и теперь он выглядел даже страшновато. — Давай поговорим как мужчина с мужчиной, — предложил я, — скажи мне, что тебя гложет, и я постараюсь чем-нибудь помочь.

— У тебя не получится. — Он сел с таким же унылым выражением лица, что и раньше. — Я очень волнуюсь за мои пластинки.

— Какие пластинки?

— Ну те, фотографические, которые я везу с собой.

— Слушай, да они же в полной безопасности. И кроме того, слезами горю не поможешь.

— Ошибаешься, — сказал он. — Когда я впервые доверил их другому, то получил их назад порошком, в который они превратились, после двух аварий. С тех пор у меня и появилась странная привычка самому заботиться о них. Я очень волновался за них прямо перед крушением «Сэнчури Экспресса» и разбил тогда, к счастью, только две. Волновался я и перед Большим Неапольским землетрясением. И тогда у меня разбилось всего шесть штук. Видишь, все это не так просто. Ладно, ты иди, а я должен поволноваться как следует, — сказал он, откинулся назад, затянул ремни и вернулся к своим переживаниям.

Вы можете себе такое представить? Я все еще был под впечатлением того, что услышал от фотографа, как вдруг, поднявшись на мостик, услышал громкие крики. Это Макналти орал на марсиан. Они вылезли из своего специального отсека, где поддерживается давление три фунта — то, к которому они привыкли. Теперь же они все выползли на мостик, в отвратительную для себя атмосферу. Значит, дело того стоило.

Кто-то торжественно прошествовал вниз по трапу, неся в руках вазу яркой раскраски и самой что ни на есть омерзительной формы. Марсиане протестовали все громче и громче. Они визгливо чирикали, сердито размахивая щупальцами. Я подумал, что эта фарфоровая уродина, должно быть, представляет собой приз, полученный Кли Моргом за победу в каком-нибудь шахматном чемпионате, и является марсианским вариантом нашего призового кубка. С земной точки зрения ваза была отвратительна. В любом случае приказ командира — закон, и эта уродина должна остаться на Земле.

Раздался вой сирены, предупреждавший всех, кто еще не пристегнулся, о том, что старт через тридцать секунд. Вы бы видели, как марсиане тут же заткнулись и бросились в свой отсек!

Я пристегнулся почти мгновенно. Воздушные люки закрылись. Буууум! Будто гигантская рука надавила мне на череп, пытаясь протолкнуть его в ботинки, и на время я потерял сознание.

Планета, которая быстро увеличивалась в иллюминаторах, была чуть больше Земли. Освещенная сторона этой планеты переливалась черным, красным и серебряным цветами, в отличие от нашей — зеленой, голубой и коричневой. Эта была одной из пяти планет, вращавшихся вокруг светила, чуть меньшего и чуть более белого, чем наше Солнце. Нам повстречалась небольшая группа астероидов, также обосновавшихся в этой системе, но мы лихо пролетели сквозь них.

Понятия не имею, как называлась звезда, служившая им светилом. Эл Стор сказал, правда, что это небольшая звездочка в окрестностях Волопаса. Ее выбрали лишь потому, что из всех окрестных звезд только у нее одной были планеты, а вторую планету выбрали потому, что она лежала прямо по курсу.

Мы приближались к ней на слишком большой скорости, поэтому не могли притормозить и облететь ее вокруг, чтобы тщательно все рассмотреть и выбрать место для посадки. Корабль мчался под прямым углом к ее орбите, причем прямо на саму планету. Мы собирались, помолившись и все такое, нырнуть в атмосферу. Оставалось только надеяться на благополучный исход.

Материальное воплощение неортодоксальных, теорий Флетнера оказалось настолько впечатляющим, что просто сердце уходило в пятки, и, чтобы вернуть его на место, требовалось приложить немало усилий. Я думаю, что корабль был способен и на большее, если бы не ограниченные возможности наших хлипких организмов. Макналти поразительно точно определил пределы этих возможностей, поскольку после торможения и последовавшей за ним посадки я все еще был жив, но потом еще целую неделю на моем измученном теле оставались отпечатки ремней.

Отчеты из лаборатории гласили, что атмосферное давление равняется двенадцати фунтам и воздух вполне пригоден для дыхания. Мы бросили жребий, кому выходить первым. Макналти и правительственным экспертам не повезло. То-то было смеху! Первой из шапки достали бумажку с именем Кли Янга, затем — одного из инженеров по фамилии Бренанд, а остальными счастливчиками оказались Эл Стор, Сэм Хигнет и ваш покорный слуга.

У нас в распоряжении имелся всего один час. Это значило, что мы не можем отойти от «Марафона» дальше чем на пару миль. Скафандры оказались не нужны. Кли Янг мог бы надеть свой дыхательный аппарат, чтобы не лишать себя привычного давления в три фунта, но он решил, что час сможет продержаться и при двенадцати. Повесив на шеи бинокли, мы прицепили к поясам игольные излучатели. Эл Стор взял портативную рацию, чтобы поддерживать связь с кораблем.

— Только смотрите без глупостей, ребята, — предостерег капитан, когда мы уже собирались выходить наружу. — Посмотрите, что там и как, а ровно через час — назад!

Последним из люка вылез Кли Янг. Он посмотрел на провожающую нас завистливыми взглядами команду корабля своими большими, как блюдца, глазами и сказал:

— Вы бы лучше разбудили Саг Фарна и сообщили ему, что мы совершили посадку.

Боже мой, ну и твердая же поверхность оказалась у этой планеты! Она переливалась то черным, то серебристым цветом, а кое-где ее покрывали алые пятна, разбросанные там и сям. Я поднял кусочек какого-то ужасно тяжелого металла и бросил его в открытый люк корабля, чтобы его как следует проанализировали. И в то же мгновение увидел разъяренного Кли Морга, высунувшегося из люка. Он посмотрел на ни в чем не повинного Кли Янга и сказал:

— Очень остроумно кидаться камнями в других! Думаешь, если оказался среди землян, то уже все можно, да? Ты же не ребенок!

— Ах ты ничтожный пешкоед, — начал было Кли Янг, стараясь говорить как можно спокойнее, — могу тебе сказать, что…

— Заткнись! — властно приказал Эл Стор. Он двинулся вперед на запад, где садилось здешнее солнце, так проворно шагая, будто хотел обойти всю планету. В руке он держал радиостанцию. Мы двинулись за ним. Через десять минут он уже обогнал нас на полмили и теперь ждал, пока его догонят.

— Эй, верзила, не забывай, что остальные-то из плоти и крови, — заныл Бренанд, когда мы наконец поравнялись со здоровенным вторым пилотом.

— А я нет, — возразил Кли Янг. — Слава Богу, что хоть я и мне подобные сделаны не из такой дряни. — Он презрительно свистнул, размахивая щупальцами в воздухе, в четыре раза более плотном, чем на его родимом Марсе. — Будто на лодке плывешь!

После этого наше продвижение замедлилось. Мы спустились в тенистую долину, выбрались из нее, перевалили через небольшой холм. За это время мы не встретили ни птиц, ни деревьев, ни кустов, ни каких-либо других признаков жизни. Ничего, кроме серебристо-черной, полуметаллической почвы, горной гряды, вздымающейся вдали, и поблескивающего контура «Марафона» позади.

В следующей долине оказалась быстрая речка. Мы наполнили водой флягу, чтобы затем передать в лабораторию для анализа. Сэм Хигнет даже рискнул ее попробовать и сообщил, что пить можно, если, конечно, не обращать внимания на сильный привкус меди. Вода оказалась голубоватого оттенка, а в глубине мелькали какие-то смутные тени. Почва на берегах была значительно мягче, чем та, с которой мы имели счастье познакомиться раньше.

Сидя на берегу, мы наблюдали за стремительным потоком, слишком быстрым и глубоким, чтобы пересечь его вброд. Спустя какое-то время мы увидели плывущее по течению обезглавленное тело неизвестного создания.