Антон Рундквист - III единство

III единство

Антон Рундквист

Посвящается

Ивану Николаевичу Рундквисту

(1983—2005)

© Антон Рундквист, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Краткое предисловие

Если у истории есть начало,

то должен быть и конец.

Если у истории есть конец,

то должно быть и начало.

И в начале было слово:

– Ну, ни фига себе! Получилось!

А вот и свет пошел…

Часть 1/3

Любопытная история палаты №8

Линда отметила для себя отвратительное качество дорожного покрытия на пути к дому брата. Оно и не удивительно, ведь он жил на окраине города, практически в глухом лесу, в старой деревянной лачуге, которую не каждый архитектор осмелился бы вообще назвать домом.

Но таков уж был Уолт, брат Линды – нелюдимый, нечестолюбивый и еще много какой «не», проще всего сказать – не такой, как все, несмотря на всю заезженность данного сравнения. Проработав всю свою взрослую жизнь бухгалтером в разных компаниях и после этого выйдя на пенсию, Уолт, и ранее не отличавшийся общительностью, окончательно решил отгородиться от внешнего мира, продал квартиру в Бостоне и переехал в эту глухомань. Кое-как он поддерживал связь лишь со своей сестрой, да и то виделись они исключительно по праздникам. Последний раз это случилось на Рождество, то есть почти три месяца назад. Однако Линда звонила брату каждую неделю (удивительно, что сеть была доступна в месте, едва доступном для транспорта). И ее охватило нешуточное беспокойство, когда вчера он не ответил на звонок. Разумеется, этому могло быть миллион и даже больше объяснений, но ввиду некой непостижимой для самой же Линды причины ее эти объяснения не устраивали. Она будто чувствовала в глубине души, что произошло нечто не очень хорошее. Все-таки Уолт уже был не молод, и нельзя отвергать вероятность…

Впрочем, Линда предпочитала об этом не думать в тот момент, как ее «Шевроле» тихо остановилась прямо перед порогом дома (лачуги) брата. Женщина вышла из машины, сделала глубокий вдох свежего весеннего воздуха и уверенным шагом направилась к крыльцу. Прежде чем постучать в дверь, Линда на секунду-другую замешкалась. Очевидно, на какое-то мгновение она испугалась – испугалась того, что ей никто не ответит. Так и случилось: она постучала раз, второй, третий… громко позвала брата по имени, но не услышала ничего, кроме эха и щебетания птиц, обитающих в лесу. Линда попробовала повернуть дверную ручку, и та на удивление легко поддалась. Даже если Уолт куда-то ушел (а сестре хотелось верить именно в это), то он оставил жилое помещение не запертым, а это весьма не характерно для человека, почти четыре десятка лет прожившего в крупном городе, пусть даже красть у старика-отшельника было объективно нечего. В последнем Линда убедилась, зайдя в дом (ладно, пусть уж будет дом) и осмотрев его довольно тесное и плохо освещенное внутреннее пространство, которое занимали ветхий деревянный стол, не менее ветхий стул, матрас без кровати, старый шкаф, забитый книгами и готовый в любую минуту под их тяжестью развалиться, а также контрастирующие со всем этим холодильник и микроволновая печь, работающие, по-видимому, от генератора во дворе. Дома никого не было. Линда облегченно выдохнула, так как подсознательно уже была готова обнаружить здесь холодное бездыханное тело брата. Ужасная мысль, конечно, но отогнать ее было непросто. Однако телефон Уолта по-прежнему не отвечал – значит, вопрос о месте нахождения брата все еще оставался для Линды открытым.

На столе, являвшемся одновременно и письменным, и кухонным, и обеденным, не было ничего, кроме толстой тетради в твердой обложке. Повинуясь интуиции, Линда взяла в руки эту тетрадь и пролистнула в ней несколько страниц. Почерк, несомненно, принадлежал Уолту. Странно: она и не знала, что Уолт мог иметь нечто вроде дневника, но с другой стороны, чем еще заниматься человеку, ведущему столь уединенный образ жизни? Трудно сказать, было ли это желанием узнать больше о своем брате и, быть может, о том, куда он мог запропаститься, или же простым проявлением любопытства, но Линда решила изучить записи, а так как света в помещении было мало, и она не имела ни малейшего понятия о том, как это исправить, женщина вышла с тетрадью на улицу, села в машину, и там начала читать. А начав, уже не могла оторваться, пусть даже в написанное было невозможно поверить.

Привет, меня зовут Уолтер Фосбери. Друзья, если бы они были, называли бы меня Уолтом, но так как их нет, то меня называют Уолтом все, кому не лень. Если вы читаете мои записи, то одно из двух: либо вы бессовестно вломились в мой дом и роетесь в моих вещах (если так, то НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЕ!), либо я так до сих пор и не вернулся из путешествия по волнам своей памяти, а это значит, что, скорее всего, меня уже нет в этом мире. Предвидя второй вариант, я и решил изложить на бумаге одну давнюю историю. Скажу сразу: вы (кто бы вы ни были, хотя я бы поставил свой последний доллар на то, что первым, кто обнаружит мою пропажу, а, соответственно, и эту тетрадь, будет моя дорогая сестра Линни) имеете полное право не верить ни единому написанному мной слову, ведь я собираюсь рассказать вам о событиях, происшедших со мной в период, о котором мне, право слово, не доставляет удовольствия вспоминать. Речь идет о времени, проведенном мной в Вифлеемской психиатрической лечебнице. Понимаете, куда я клоню? Да, я был душевнобольным, по крайней мере, на бумаге. На вопрос о том, был ли я действительно болен, мне и по сей день не удается дать однозначный ответ. Поэтому я просто расскажу, что и как произошло с моей точки зрения, а вы уж сами определитесь, игры ли это моего удивительного разума или нечто другое – таинственное, непознанное, не укладывающееся в рамки традиционных представлений и, возможно, пугающее…

Наверное, мне сперва следует пояснить, из-за чего я, собственно, оказался в психушке. Дело в том, что мне лет эдак тридцать назад удалось осуществить Великую Американскую Мечту. Нет, я не выиграл миллион в лотерею, не совершил хоум-ран в финале Мировой Серии и не провел ночь с Анджелиной Джоли. Я просто врезал своему боссу. Справедливости ради, он это полностью заслужил. Сам удивляюсь, почему до меня этого никто не сделал: Мистер Бигли был той еще сволочью. Не обладая от природы никакими талантами, да еще и с интеллектом на уровне умственно отсталой обезьяны, он каким-то образом умудрился занять руководящий пост в конторе, где я когда-то работал. Я, кажется, сказал, что у него не было талантов? Каюсь, это не совсем соответствует действительности. Один талант у него все же был: я никогда – ни до, ни после – не встречался с человеком, способным орать весь день с девяти до пяти, орать по любому поводу и без оного. Все что ты делаешь – все неправильно, хотя мистер Бигли и сам не имел ни малейшего представления, как надо «делать правильно». А еще он очень ловко выдавал чужие хорошие идеи за свои гениальные. Многие этого даже и не замечали, но к этой группе – не знаю, к счастью или к сожалению – я не относился, так как всегда видел людей насквозь. Может, потому у меня нет друзей. Мне трудно строить отношения с людьми, когда я вижу все их пороки, все переполняющее их лицемерие и притворство, совершенно не прилагая к тому усилий. Но сейчас не об этом. Главное – в один прекрасный день мистер Бигли меня так достал, что чаша моего терпения (хотя правильнее сказать – тазик или даже целая ванна) оказалась переполненной, и это вылилось в довольно неплохой хук справа в исполнении вашего покорного слуги. Все случилось очень быстро, однако, когда я вспоминаю тот эпизод, он всегда всплывает в моем сознании в виде кадров из фильма в замедленном действии: вот я отвожу локоть чуть назад, одновременно с этим сжимая кулак, затем делаю движение вперед, рука постепенно выпрямляется, и с каждым мгновением сжатая пятерня становится все ближе и ближе к челюсти мистера Бигли; наконец, происходит столкновение, на физиономии босса отражается гримаса боли, изо рта его в разные стороны противно разлетаются слюни, затем он падает на ковер, держась за лицо, словно игрок в соккер, симулирующий травму. Хороший был удар, раз смог свалить далеко не маленького (в области талии – уж точно) мужчину. Я боялся, что сломал руку, однако впоследствии рентген не выявил каких-либо существенных повреждений. Видимо, Господь все же существует, и он не дал мне пострадать за праведные деяния. Очевидно, он же ниспослал мне Лайонелла Мейсона – адвоката, посоветовавшего мне заявить о временной невменяемости в момент совершения нападения (так окрестили мой подвиг юристы мистера Бигли). В результате мы все вместе заключили сделку: я не попадаю в тюрьму, но обязуюсь пройти курс лечения, связанный с управлением гневом, в Вифлеемской лечебнице в Салеме. Вот так я оказался среди сумасшедших.