Роберт Сильверберг - Железная звезда

Роберт СИЛЬВЕРБЕРГ

Железная звезда

Дорога на закат

, самая последняя.

Подождав минуту, военный поднял руку и заговорил, спокойно и негромко:

— Граждане Нью-Йорка! Я уполномочен сделать официальное заявление от имени правительства. Из оазиса Трентон поступило сообщение-

Сдержанный рокот людских голосов сменился выжидающим молчанием.

— …поступило сообщение, что в связи с введением чрезвычайного положения в оазисе Трентон временно приостанавливается снабжение продовольствием Нью-Йорка и его окрестностей. Повторяю: в связи с чрезвычайной ситуацией в оазисе Трентон снабжение продовольствием Нью-Йорка и окрестностей временно прекращается.

Толпа вновь загудела — каждый что-то сердито объяснял соседу. Разумеется, никого такой поворот событий не удивил: Трентон давно возмущала необходимость кормить разбомбленный, бесполезный Нью-Йорк, и последнее наводнение оказалось более чем достаточным предлогом. Немалый рост позволял Каттерсону оглядывать толпу сверху; он не знал, верить ли своим ушам: это касалось и объявления, и доносившихся до него реплик собравшихся. Пока не получалось.

Есть хотелось все больше.

— Я также уполномочен передать сообщение губернатора Нью-Йорка, генерала Холлоуэя: правительство принимает меры, чтобы не допустить в городе голода. Ведутся переговоры с администрацией оазиса Балтимор. Выдача же котлового довольствия прекращается начиная с сегодняшнего вечера вплоть до особого распоряжения.

Стремительно сбежав с трибуны, военный протолкался к джипу и сразу же уехал.

«Важная шишка. Джипов и бензина в наши дни на всех не хватает».

Каттерсон отстраненно оглядывал толпу, не двигаясь с места. Тощий человек с горящими глазами и орлиным носом уже собрал вокруг себя небольшую группу, охотно слушавшую его разгневанную речь. Эмерих. Лидер колонии в заброшенном тоннеле метро, у Четырнадцатой. Двигаясь почти автоматически, Каттерсон подошел поближе; Мэлори не отставал от него.

— …Это заговор! — надрывался тощий. — Чрезвычайная ситуация в Трентоне? Какая такая ситуация, я спрашиваю? Наводнение их не затронуло. Хотят от нас избавиться, заморив голодом, только и всего! Что мы можем сделать? А ничего! В Трентоне знают, что отстроиться мы никогда не сможем. Сдохнем от голода, Трентону будет только легче: достаточно прекратить поставки продовольствия…

Толпа уже заметно выросла: Эмерих пользовался известностью. Речь то и дело прерывалась выкриками и аплодисментами.

— …Но согласны ли мы угаснуть тихо и мирно? Не дождетесь! Мы выметем подчистую каждую крошку объедков, съедим каждую травинку, поймаем каждую крысу! Мы съедим нашу обувь и выживем, как выжили в блокаду сорок седьмого! Наступит день, когда мы доберемся до Трентона, и тоща… Тогда они узнают!

Под одобрительные крики Катгерсон повернулся и вышел из толпы, думая о двух охотниках и собаке. Не оглядываясь, он зашагал по Четвертой авеню. Когда звуки митинга на Юнион-сквер затихли, Катгерсон устало присел на груду ржавых балок, оставшихся от монумента.

Положив голову на руки, он не шевелился. Не слишком ли много на один день?

Еды не хватало всегда, сколько Пол Каттерсон себя помнил. Двадцать четыре года военных действий выжали страну досуха. Сначала бомбардировки, а потом… потом бесконечная война на изнурение, в которой противостоящие силы медленно истирали друг друга в порошок.

Несмотря на вечное недоедание, Каттерсон ухитрился вырасти крупным и сильным мужчиной. На него всегда оглядывались. Его поколению ни рост, ни сила свойственны не были: младенцы появлялись на свет сморщенными, похожими на старичков. За физические данные его взяли в армию — редкое везение. По крайней мере, там хорошо кормили.

Подняв голову, Каттерсон пинком отшвырнул кусок оплавленного железа и усмехнулся. Всю свою взрослую жизнь он не снимал военной формы и пользовался привилегиями солдата. Такие вещи слишком хороши, чтобы длиться вечно: два года назад, в две тысячи пятьдесят втором, война окончательно выдохлась. Враждующие вымотали друг друга бесповоротно, и практически вся армия оказалась на улице — в холодном и бесприютном гражданском мире. Каттерсон осел в Нью-Йорке, одинокий и потерянный.

— Отчего бы нам не поохотиться на собак? — улыбаясь, предложил подошедший Мэлори.

— Думай, что говоришь, засранец. Когда проголодаюсь достаточно, то и тебя съесть могу.

— Даже так? Мне показалось, что тебе явно поплохело, когда ты увидел тех, что хотели поймать пса.