Ким Сатарин - Провидец грядущего

Ким Сатарин

Провидец грядущего

С утра в туалете образовывалась толчея. То сын не хотел оттуда выходить, справляя свои утренние дела, то дочь истерически кричала, что не может она показаться на людях с такой-то мордой, лихорадочно намазываясь перед зеркалом. А время шло, можно сказать, неслось, в такт неумолимым прыжкам стрелки будильника. Наспех проглотив завтрак, не побрившись, Николай Федорович Ляхов выскочил из дома, на ходу задергивая молнию китайской куртки. Вечная утренняя спешка, хоть и раздражала своей бессмысленностью и неизбежностью, все же отвлекала от мыслей гораздо более мрачных.

Нет, никак нельзя было сказать, что в жизни Николая Федоровича что-то сложилось неудачно. Работа? Да, не особо престижная, и зарплата не то, чтобы высокая. Так — жить можно, как говорится. Обладала эта работа таким несомненным для русского человека и вслух не называемым, хотя и всем признаваемым достоинством, как возможность не особо напрягаться. Скажем вот, опоздай он сегодня, допустим, на целый час. И что? А ничего. Никто ему ни слова не скажет, не потребует объяснительной, даже, скорее всего, не спросит, не случилось ли чего-нибудь. Конечно, вздумай он опаздывать постоянно, этого ему не спустили бы. Но он же нормальный человек, наглеть не станет.

Да и в прочих отношениях служба обременительной не казалась. Бывали, конечно, свои авралы, свои заморочки. Для людей менее опытных и нервных они, наверное, могли показаться чем-то важным и животрепещущим, а гражданин Ляхов давно привык и даже не ускорял привычного темпа деятельности. И все обходилось. Задания выполнялись в срок, претензий никто не предъявлял, а Николай Федорович, чем дальше тем больше приходил к выводу: прекрати не только он, но и вся его контора всякую деятельность — на ходе жизни в мире и отдельно взятом городе это обстоятельство никак не отразится.

Семья? Тоже — как у всех. Бестолковые дети, ворчливая жена. Он знал доподлинно, что многие не имели и этого, скрывая серьезные проблемы за показной веселостью и демонстрацией материального благополучия. Здоровье Николая Федоровича не беспокоило, к карьерному росту он не стремился, а потребность в престиже — отдыхе в модных местах, красивой иномарке и прочих предметах, коими принято хвалиться, доказывая, что жизнь удалась — он не сумел удовлетворить еще в юности и потребность таковая в нем перегорела.

То есть он не отказался бы ни от новой квартиры, ни от роскошной машины, но — уже совершенно четко понимал для себя, что приобретения эти его не обрадуют, а скорее, создадут лишние хлопоты. И уж совершенно точно не мог гражданин Ляхов представить себя, хвалящегося перед сослуживцами своим достатком. В общем, вроде бы все в жизни его устраивало, но в то же время, стоило ему отвлечься от повседневной суеты, как ощущение полной бессмысленности существования охватывало его мягкими липкими объятиями.

Конечно, он слышал о кризисе среднего возраста, да и про экзистенциальные проблемы бытия тоже приходилось читать. Но одно дело знать, а совсем другое — ощутить все это на себе. И ведь не поделишься ни с кем! Любой встречный тебе сразу объяснит, что ты, мил друг, с жиру бесишься. Собственно, Николай Федорович и так догадывался, что ему могут сказать друзья и сослуживцы, и его горький опыт лишь лишний раз убедил его в этом печальном обстоятельстве. Конечно, он консультировался — частным образом — у разных врачей. Нельзя сказать, чтобы ему ничего умного не посоветовали, нет. И посоветовали, и объяснили доподлинно, в чем дело и почему его переживания уникальными абсолютно не являются. Но вот только желания следовать данным ему советам у мирного российского обывателя Ляхова совершенно не возникало.

Утро, давка в дверях троллейбуса, протискивавщаяся сквозь толпу кондукторша немилосердно пихнула его в бок. А ему, Ляхову, хоть бы что. На подобные неприятности он обращал внимание лишь в случае крайней подавленности, чего с ним давненько не случалось. Нет, он в сторону кондукторши даже не повернулся. Какой в этом поступке был бы смысл? Она что, по своей воле и злому умыслу сквозь толпу продиралась? Работа у нее такая.

Вот таким, погруженным в размышления о предопределенности всего сущего, и сошел на своей остановке Николай Федорович. Сошел, влился в густую толпу прохожих и вместе с ними зашагал в сторону своей работы. Путь его пролегал мимо одноэтажного, но довольно высокого здания аптеки. В толпе народа мало кому свойственно глазеть по сторонам. Большинство смотрит лишь за тем, как бы обогнать медленнее идущих и не столкнуться со встречными. Так же, как все, шел и Николай Федорович. Шел, пока удар по плечу не сбил его с ног. Теряя равновесие, почувствовал гражданин Ляхов прикосновение к своей шее чего-то мокрого и холодного, а потом это холодное, белесое и твердое навалилось сверху на его физиономию, прижимая голову к асфальту.

Сосулька. Николай Федорович столкнул ее с лица и присел. Возле него задержались лишь две сердобольные бабули, немедленно выразившие ему сочувствие и принявшиеся хаять городские власти за недогляд. Ляхов потер ноющее плечо и решил, что ему относительно повезло. Похоже, он отделался синяком и перепачканной курткой. Упади сосулька на голову, могло быть куда хуже. Он поднялся, отпихнув сосульку ногой, и продолжил путь, держась поближе к краю тротуара.

Над крыльцом управления, в котором ему довелось трудиться, нависали две приличного размера сосульки. Задрав голову вверх, Николай Федорович постарался выбрать для подъема по шести ступенькам место в стороне от предполагаемой траектории их падения. Предосторожности, предпринятые им против угрозы сверху, здоровья ему не прибавили. Вниз он не смотрел, а внизу были обледенелые ступеньки. На четвертой по счету Ляхов поскользнулся, растянулся во весь рост съехал по ступенькам вниз. На этот раз перепачканной курткой он не отделался.

Брюки порвались, ободранная коленка кровоточила, а молния на куртке разошлась, похоже, навсегда. Ну и прочие мелочи: весь мокрый, грязный, ушибы болят, а настроение безвозвратно испорчено. Даже бог с ними, с курткой и брюками. Более всего раздосадовали взгляды, которыми награждали его свидетели. Еще бы: импозантный мужчина раком сползает по скользким ступеням входа, а ведь здание управления своим видом и отделкой больше всего напоминает дворец. Расстаралось в свое время начальство, ничего не скажешь. И вот это уважение, уважение к архитектуре, прохожие неосознанно переносят на само управление, его дела и людей в нем работающих. И тут — такая живописная картина. Нет, сочувствия во взглядах свидетелей точно не было. Смех, злорадство, недоумение — все, что угодно, только не сочувствие.