Альфред Ван Вогт - Черный разрушитель

Альфред Элтон Ван Вогт

Черный разрушитель[1]

Крадучись, Керл полз все вперед и вперед. Черная, безлунная и почти беззвездная ночь постепенно отступала перед зловещей, красноватой зарей, которая разгоралась слева от него. Слабый свет зари не предвещал наступления тепла, постепенно вырисовывая кошмарный ландшафт.

Черная скала с зазубренными краями и черная, безжизненная равнина понемногу возникали вокруг. Блеклое, красноватое солнце выглянуло из-за нелепого горизонта. Пальцы света будто ощупывали тени. Но признаков идов, которых он выслеживал вот уже сто дней, не было никаких.

Он резко остановился, осознав вдруг, чем это ему грозит. От внезапной остановки его задние ноги свела судорога, и каждый острый, словно бритва, коготь встал дугой. Толстые щупальца, растущие из плеч, напряглись. Он из стороны в сторону крутил своей огромной кошачьей головой, а состоящие из тонких волосиков усики, что служили ему ушами, неистово вибрировали, исследуя малейшее дуновение ветерка, малейшее движение воздуха.

В ответ не появлялось никаких ощущений, никаких признаков близости идов, единственного источника пропитания на этой заброшенной планете. Его сложная нервная система молчала. Без всякой надежды Керл приник к земле — огромный, похожий на кошку силуэт проступил на фоне рваной линии красного горизонта. В здешнем мире теней он казался тигром на странной гравюре.

Он был испуган. Обладая тонкими органами чувств, Керл на расстоянии многих миль улавливал присутствие ида и вдруг утратил эту способность. Теперь он понял, что больше уже не сможет жить как прежде. То, что вчера он потерял след, сегодня означало физическое расстройство. Это была смертельная болезнь, приговор, он слышал о ней. За последние сто лет ему семь раз доводилось находить керлов настолько ослабевших, что они не могли двигаться. Недостаток пищи истощил их бессмертную плоть — они были обречены. Тогда в нетерпении он сокрушал их бессильные тела и отбирал себе то немногое, что еще оставалось в них и поддерживало в них едва теплящуюся жизнь.

Вспомнив об этом, Керл содрогнулся, а потом громко зарычал. Звуки его голоса сотрясли воздух, эхом отозвались в горах и вернулись к нему, чтобы воздействовать на его нервную систему. Так инстинктивно выразилась его воля к жизни.

Керл замер.

Высоко над далеким горизонтом он увидел крошечную сверкающую точку. Она явно приближалась. И необычайно быстро превращалась в металлическую сферу, в громадный шарообразный корабль. Этот огромный шар. сверкая как полированное серебро, просвистел над самой головой Керла. Затем повернул вправо, за черную линию гор, на какую-то секунду завис почти неподвижно над ними и исчез из виду.

Керл рванулся вперед, выйдя из оцепенения. С тигриной ловкостью он понесся вниз по склону. Его круглые черные глаза горели лихорадочным возбуждением. Его усики-антенны, хотя и утратили былую силу, трепетали от ощущения, что масса идов огромна, и тело его еще больше страдало от мук голода.

Далекое солнце, теперь розовое, высоко поднялось в темно-пурпурном небе, когда он, припав к скале, смотрел из-за камня на раскинувшиеся внизу руины города. Серебряный корабль, несмотря на свои размеры, казался крошечным посреди этих нескончаемых пустынных развалин. Но все же в корабле было столько живого, угадывалась такая сила затаенного движения, что он казался здесь властелином. Корабль как бы покоился в колыбели, которая образовалась под его весом в каменном предместье мертвой столицы.

Керл рассматривал двуногих существ, что появились из недр корабля. Они толпились у трапа, спущенного из ярко освещенного отверстия в сотне ступеней над грунтом. Ему сжало горло, а сознание помутилось от дикого желания броситься на этих слабеньких существ, чьи тела испускали вибрации, свойственные только идам.

Первые толчки возрождающейся памяти успели погасить импульс, пока он не достиг мышц. Он вспомнил о далеком прошлом своей расы, о сокрушительной мощи машинах, об энергии, превосходящей всю силу его собственного тела. Воспоминание отрезвило и расслабило его. Теперь он способен был разглядеть прибывших. Тела их скрывал мерцающий, полупрозрачный материал, который сверкал в лучах солнца.

Пришло понимание происходящего. Пришла хитрость. Это была научная экспедиция, в первый раз осознал Керл, научная экспедиция с другой звезды. Ученые будут исследовать, а не разрушать. Ученые не станут убивать его, если он сам не нападет первым. Ученые — в своем роде дураки.

Подгоняемый голодом, Керл вышел на открытое пространство. Он увидел, что существа сразу его заметили. Они повернулись в его сторону и уставились на него. Трое, что стояли к нему ближе других, медленно отступили к основной группе. Самый маленький из них выхватил из футляра, висевшего у него на боку, тупой металлический брус и зажал его в правой руке.

Этот жест встревожил Керла, но он продолжал двигаться вперед — отступать было слишком поздно.

Эллиот Гроувнор оставался возле самого трапа. Держаться на заднем плане вошло у него в привычку. Он был единственным некзиалистом на борту «Космической гончей», и представители всех других наук не первый месяц игнорировали его, не понимая, что значит его специальность, и не очень-то мучаясь от этого. Гроувнор знал, как поправить положение, но пока случая сделать это ему не представилось.

Вдруг в шлеме его скафандра ожил коммуникатор. Кто-то мягко рассмеялся и произнес:

— По правде говоря, никогда еще не встречал такой громадины.

Гроувнор узнал говорившего по голосу — это был руководитель химического отдела Грегори Кент. Неказистый с виду, Кент обладал сильным характером. На корабле у него было немало друзей и тех, кто его поддерживал, так что он уже выставил свою кандидатуру в предстоящих выборах на пост директора экспедиции. Их с нетерпением ожидали — выборы вносили какое-то разнообразие в монотонную жизнь корабля. Из всех, кто наблюдал за приближающимся чудовищем, только Кент схватился за оружие и сейчас стоял, перебирая в руках длинный металлический ствол.

Послышался еще один голос — более низкий и спокойный. Гроувнор узнал Хола Мортона, директора экспедиции.

— Это одна из причин, почему вы оказались в экспедиции, Кент, — проговорил он. — Можно ли упускать такой шанс?

Замечание было вполне дружелюбным. Это не было выпадом против соперника. Конечно, его можно было рассматривать и как некую дипломатическую игру, рассчитанную на неискушенных слушателей, которые тем самым оповещались о том, что Мортон не имеет ничего против соперника. Гроувнор не сомневался, что директор способен на подобный ход. Он высоко ценил Мортона как человека честного, острого в спорах и глубоко интеллигентного, который без труда выходил из самой сложной ситуации.