Андрей Николаев - Реликт

Николаев Андрей

Реликт

Николаев Андрей Евгеньевич

Реликт

Ночь уже кончилась, но утро еще не выпило росу с травы и листьев, а лишь обозначило свое пробуждение, приподняв над землей полог тумана и позолотив редкие облака на темном небе.

Полосатый зверь подыхал. Брюхо его было вспорото от грудины почти до хвоста. Исходящие паром внутренности неопрятной кучей волочились за ним, когда зверь перекатывался по влажной траве, пытаясь ухватить их зубами. Неподалеку стая таких же остромордых полосатых созданий рвала на куски гигантскую поверженную птицу, которая еще пыталась достать кого-либо из них огромным изогнутым клювом или когтями, толщиной в человеческую руку.

-- По-моему, этот подойдет.

-- Мелковат.

-- Он и должен выглядеть игрушкой, ему умиление вызывать надо, а не инфаркт. Но какие повадки, а? Охрана - это та же охота, только со знаком плюс. Все должно быть на уровне инстинкта, подсознательно. Через миллионы лет ему равных не будет. В некотором смысле эволюция - это вырождение и какой-нибудь мастино или ротвейлер для него просто боксерская груша! Заменим ...

-- Эволюция не может быть вырождением по определению.

-- ...заменим когти, зубы, поставим на крайний случай плазменный заряд.

-- Да он ноги таскать не будет.

-- А мы усилим скелет, потренируется полгода в родных краях. Нет, я думаю это то, что надо.

-- Какой-то он неуклюжий. Так вот подставиться...

-- Неуклюжий? Да он лидер! Он же первым бросился на эту жирафу в перьях.

-- Ну, как знаешь. А если не согласится?

-- Выбора у него нет. Откажется - свои сожрут. Как только доедят добычу. Все, начинаем, а то поздно будет.

Возле бьющегося тела в полупрозрачном столбе света возникли два человека.

Несколько животных, опоздавших к пиршеству, направились к своему неудачливому собрату, но, ткнувшись острыми мордами в трепещущую преграду, остановились в недоумении.

Глаза зверя, подернувшиеся предсмертной пеленой, прояснились. Он увидел свое распоротое брюхо. Потом взглянул на рвущихся к нему сородичей и дикая тоска возникла в его глазах.

-- Фу, какая вонь.

-- Да, ему досталось, кишки наружу, но это не проблема. Ты с его мозгом поработал? Так отойди в сторону, теоретик.

Один из людей, морща нос, отошел в сторону, а второй присел на корточки и, взявшись за мокрую от слюны и пены морду, посмотрел в тоскливые слезящиеся глаза.

-- Ну, здравствуй, приятель, здравствуй. Вот, этот теоретик считает, что ты неуклюжий неудачник, а я совсем иного мнения.

Сегодня меня опять ловили. Сижу, себе в песочнице, ребятню развлекаю. Сереньке, как раз, последний кружочек на пирамиду помогаю одевать. Серенька веселый, а чего ему. Подгузник пока сухой, хотя и потяжелел изрядно. И песок из песочницы можно есть прямо лопаткой - мамка в юбке не шире носового платка с курсантами треплется, военная часть у нас рядом стоит.

Слышу - едут. Я эту машину поганую уже давно заучил. Ну, точно! Заруливают! Но сегодня я решил не прятаться. Ну сколько можно, а? С начала весны тут ошиваюсь, а все норовят подцепить. Я слышал, как мордатый с петлей все ходил-приговаривал:

- Уж сегодня то возьмем этого буля!

Я и вправду на буль-терьера похож. Морда клином, только я побольше да помохнатей, серый в темную полосу.

Мамаши детей кто на руки, кто в коляски и подальше. Я тоже из песочницы ушел - там города всякие построены, пирамиды, зачем дело рушить. Отошел в сторонку, сел на хвост, жду. Хвост у меня толстый, удобный.

Идет этот мордатый, куском колбасы помахивает:

- Лобзик, Лобзик...

Бросил кусок мне, не доходя метров пять, палку с петлей приготовил и ждет. Понюхал я; колбаса как колбаса, ничего лишнего: мясо, крахмал, хвосты крысиные, ну и подошел и съел ее. А пока ел, мордатый петлю мне на шею накинул, к машине обернулся и кричит:

- Утюг, Утюг, взял я его!

Пока кричал, я веревку перекусил, по петле когтем чиркнул, отошел и опять на хвост сел.

Вылез из будки Утюг, такой же мордатый.

- Ну и где, - говорит, - твой буль-буль?

- А, сука, петлю скусил!

- Не сука, а кобель, - поправляет его Утюг. - Скусил! Инвентарь проверять надо перед работой. Какая же собака петлю перекусит. Сейчас мы его сеткой возьмем, - и в кабину полез.

Долго они с сеткой ходили за мной по двору. Сначала с лаской, с уговорами. Потом стали слова всякие говорить. Бабки от подъездов и те разошлись, послушав. Одна осталась, в подшитых обрезанных валенках на босу ногу, с окладистыми такими усами. И сказала она сиплым от "Беломора" голосом:

- Вот когда мои гвардейцы-десантники в рукопашную ходили, они вот какие слова имели:

- ... ... ...!!!

Постояли мордатые, помолчали, сетку свернули.

- Эх, - говорит Утюг, - вот оно ведь как бывало.

И уехали. Правда, Жучку приблудную прихватили. Хорошо дети не видели, уж очень ласковая была Жучка. Она не за колбасой к мордатым пошла. За лаской. Ее кто погладил, тот и друг. Ведь и у людей тоже так бывает.

Тут и Юлька моя из подъезда выскочила, я к ней, понятно дело, потрусил. А бабка усатая ей и говорит:

- Опять сегодня Амура твоего поймать хотели, он им веревку отъел.

Юлька в слезы.

- Так баб Кать, вы б сказали им, что собака не бродячая, моя собака.

А сама присела, гладит меня. У меня шерсть толстая такая, плотная, как на ковре.

- Эх, девонька, кто ж старуху послушает. У них план, а собака без ошейника. Но я, правда, им кой чего сказала. Пристыдила.

- Я представляю, - смеется Юлька, - ну, Амур, пойдешь в магазин со мной?

Конечно, пойду. Куда пойдешь, туда и пойду. Не забуду, как две остановки метро бежал. По улицам, конечно. Ей на "Сокол" в книжный магазин надо было, вот и бежал.

- Юльк, а ты мать уговорила бы, - это бабка Катя, - возьмите собачку то. Небольшая, но смотри, какая серьезная. Как он того кобеля то погнал отсель.

Это с неделю назад во двор доберман одичавший забежал. Кидаться на всех начал, ну я его здорово порвал. Сразу опомнился.

- Да все никак, - пригорюнилась Юлька, - ты, говорит, поиграешь и все, а мне за ним ходить. А он ведь меня и в школу провожает, и из школы ждет.

Ничего, думаю, мы маму Наташу уломаем как-нибудь сообща.

У магазина я присел в сторонке, чтоб собаки не косились. Они хоть и чувствуют, что родня, но уж больно дальняя. Это точно. Там, откуда меня взяли, собак не было. Но другие животные еще меньше подходили к этому времени. Человека к девчонке-школьнице не приставишь, а волкодава какого-нибудь мама Наташа ни за что в дом не пустит.

Юлька вышла, сумку тащит. Я подошел, зубами за ручки хвать - давай, мол.

- Куда тебе, Амурчик, она ж больше тебя.

А ты дай и все!

- Ну на, держи.

Я в холке и вправду невысок, не выше бульдога. Но я сумку просто взял за ручки, на спину забросил и потрусил домой. Тут главное было ручки не перекусить от усердия. Юлька чуть не завизжала от восторга.