Гордон Диксон - Потерянный

Гордон Диксон

Потерянный

* * *

Меня зовут Корунна Эль Ман.

Это я привел легкий курьерский корабль на взлетное поле космопорта Нахар-Сити планеты Сета в созвездии Тау-Кита. Я стартовал на Дорсай и через шесть фазовых сдвигов доставил в цитадель Гебель-Нахар нашу Аманду Морган — ту, которую все звали Аманда Вторая.

Для пилота простого «курьера» мой воинский чин достаточно высок, но обстоятельства потребовали доставить эксперта по контрактам в Нахар за столь короткое время, что обычный перелет превращался в предприятие весьма опасное. Курьерские звездолеты слишком дорого стоили, чтобы с легким сердцем подвергать их неоправданному риску. Ко мне обратились за помощью, и я выполнил задачу, посадил корабль в Нахар-Сити, для чего потребовалось лишь выше пределов возможного «растянуть» время фазовых сдвигов.

Трудности путешествия, кажется, не слишком волновали Аманду. Но удивило меня не это (ведь моя попутчица была дорсайкой), а то, что почти весь перелет Аманда молчала.

Многое изменилось во мне после Баунпора. Когда орды северных фрайляндцев ворвались в город и по колено в крови добивали его защитников, в животной ярости за столь упорное сопротивление мне рассекли лицо. И еще фрайляндцы убили Элизу — лишь потому, что она была моей женой. Ничего не осталось от любимой, лишь легкое газовое облачко, исчезнувшее в просторах Вселенной. Нет могилы, куда можно прийти и помянуть... Я отказался от помощи хирурга, я носил свои шрамы как воспоминание о ней...

Стоило рубцам изменить мое лицо, как переменилось отношение ко мне окружающих меня людей. Для немногих я словно перестал существовать, а для остальных — и их было большинство — стал человеком, с которым стремятся поделиться самым сокровенным — мыслями, надеждами, сомнениями — и тем облегчить свою душу.

Возможно, им казалось, что испытавший столько боли и живущий со скорбной памятью не станет строго судить о болях и скорби, терзающей других. Прошло время и я понял, что все гораздо сложнее.

Словно догорающая свеча, в потемках их душ я не мог рассеять мрак, но вселял уверенность, что сохраню их сокровенные тайны. Сомневаюсь, что Аманда и все те, с кем мы добирались до Гебель-Нахара, были бы так откровенны со мной, если бы судьба свела нас в те дни, когда я еще не потерял Элизу...

Мы благополучно приземлились. Космопорт, способный принимать корабли из дальнего космоса, был построен в Нахар-Сити. Этот город ближе всего расположен к резиденции правительства — Гебель-Нахар, укрепленной крепости в горах.

Покинув звездолет, мы поспешили к выходу со взлетного поля, предполагая, что нас там ждут.

Колония Нахар лежит в тропических широтах Сеты, и таким же веселым и беззаботным, словно соревнуясь с богатством красок природы, показался нам небольшой корпус космопорта с его высокими расписными потолками, яркой мозаикой пола, живыми цветами и развешенными по стенам в обрамлении тяжелых рам картинами.

Мы стояли, окруженные этим разноцветным великолепием, среди движущихся дорожек эскалаторов. Взгляды людей, не останавливаясь, безучастно скользили по нашим лицам, хотя казалось, трудно остаться равнодушным к человеку со шрамами, да еще если рядом с ним такая женщина — женщина, словно сошедшая со страниц исторических книг Дорсая, настолько лицо ее, до мельчайших черт, напоминало лицо той, первой Аманды.

Ждать более не имело смысла, я отправился к экрану объявлений и, не найдя ничего, адресованного нам, вернулся, но уже не застал Аманду на прежнем месте.

— Эль Ман, — неожиданно раздался ее голос за моей спиной. — Смотри.

Восклицание это заставило меня резко повернуться, и в то же мгновение я увидел все сразу — и ее, и привлекшее ее внимание большое полотно. Картина висела высоко, и Аманда, слегка запрокинув голову, замерла прямо под ней.

Солнечный свет, проходя сквозь прозрачную стену, освещал их. Аманда очень походила на Элизу высокая, тонкая, светловолосая, в жакете небесно-голубого цвета и короткой кремовой юбке. И как контрастировали с ее невероятно живым и юным лицом кричащие золотом и пурпуром краски, а также застывшие в мелодраматически-скорбных позах люди на полотне.

«Leto de muerte» — гласила большая бронзовая табличка под картиной. «Герой на смертном одре» — так, пожалуй, можно было перевести название полотна с того архаичного ломаного испанского, на котором изъяснялись нахарцы.

Бескрайняя равнина, где еще недавно бушевала яростная битва.

Оставшиеся в живых, окровавленные воины в золоченых доспехах окружили мертвого Героя, чье обнаженное до пояса, бугрящееся мускулами, все еще мощное, но со следами страшных ран тело возлежит на кипах бархатных камзолов, на горах украшенного драгоценными камнями оружия, искусно вытканных коврах и россыпи золотых кубков. Его лицо искажено предсмертными муками. Безжизненная, покоящаяся на груди рука продолжает упрямо сжимать рукоять чудовищно огромного меча, узорное лезвие которого потемнело от запекшейся крови. На переднем плане картины распростертый на земле солдат в растерзанном камзоле протягивает руку к Герою, отдавая последние почести мертвому.

Лишь на мгновение оторвалась от картины, чтобы взглянуть на меня, Аманда. Она молчала, но не нужны были здесь слова. Мы, дорсайцы, почти две сотни лет торгуем нашей единственной собственностью — жизнями молодых поколений, умирающих в войнах за чужие интересы, чтобы добыть средства к существованию. Мы живем войной настоящей, и для тех, кто выбрал себе такую судьбу, картины, подобные этой, полны цинизма.

— Вот, значит, как здесь думают, — нарушила молчание Аманда.

И тогда я перевел взгляд с картины на нее. Наравне с удивительным сходством, Аманда унаследовала от своей прародительницы невероятную, граничащую с чудом моложавость. Годы, казалось, не властны над ней, хотя Аманда Вторая всего на шесть лет моложе меня, человека, который уже давно перешагнул тридцатилетний рубеж. Но я забыл о ее возрасте, пораженный, что спутница моя мыслит так, как мои ровесники, а не как следовало ожидать от подростка, на которого она была похожа.

— Каждая культура вольна иметь свои образы, — сказал я. — А эта, между прочим, в основе своей — испанская.

— Как я понимаю, сейчас и десять процентов нахарцев не имеют испанских корней, — ответила Аманда. — А картина эта — не более чем карикатура на испанцев.

Она была права. Нахар в первые годы своего существования колонизировали гальеги — выходцы из северо-западной области Испании, мечтавшие о создании больших латифундий на обширных территориях. В действительности же, стиснутый со всех сторон богатыми соседями, Нахар превратился в маленькую перенаселенную страну, получившую в наследство ущербный испанский да еще смесь из верований и традиций, составлявших культуру предков. Те, кто прибыл сюда вслед за первой волной переселенцев, были кем угодно, но только не испанцами, и тем не менее тоже приняли существовавшие здесь язык и жизненный уклад.