Алексей КАЛУГИН - Журнал «Если» 2008 № 12

Фелисити ШОУЛДЕРС. БУРГЕРДРОИД

Не хочу никуда идти! – Заупрямился Генри, запихивая коробку завтраков под диван, подальше от глаз, чтобы выиграть время.

– Я тоже не хочу никуда ехать. Но я – объект капиталистической тирании, а ты тоже объект тирании, но уже моей.

Я выудила коробку для завтраков и силой сжала пальцы Генри на ручке.

– Это несправедливо! – заявил Генри. – У других людей по субботам выходной.

– Конечно, несправедливо. Поэтому и называется тиранией. х Генри уселся и приготовился плакать.

– О, только не это!

Я поспешно надела пальто и потянула его за свободную руку.

– Не хватало еще нести тебя!

– Почему мы не можем остаться? – еще раз спросил Генри, когда я силком дотолкала его до машины.

– Потому что роботы никогда не опаздывают на работу.

Оставив Генри в детском саду, я мигом добралась до автостоянки и помчалась к дверям «Томсон. Международное морское страхование». Отперла оба замка на передней двери. Дверь с лязгом захлопнулась за мной. Стук звоном отлетел от металлических штор, блокирующих все остальные двери и окна. Я прошла мимо пустого стола в приемной и набрала код на запасной двери, которая и вела к моему настоящему месту работы.

И первое, что увидела, открыв ее, было лицо Мела, светящееся отраженной от экранов бледностью.

—    Ты как всегда в последнюю минуту, Эльза, – буркнул он.

—    Мой малыш заболел, – пояснила я.

Мел вновь повернулся к своему столу. Я уже направилась к раздевалке, но он остановил меня вопросом:

– Как нынче в балете? Хорошие сборы?

—    Ты о чем? – обернулась я. Он по-прежнему пялился в компьютер.

—    Медицинская страховка на случай болезни ребенка. Большую часть выплачивает балетная труппа?

Я сняла пальто, надеясь, что он не видит моих горящих гневным румянцем щек.

– Нет.

Он ничего больше не сказал, позволив мне потратить еще немного времени, прежде чем я под его неотступным взглядом повернулась и побежала в раздевалку.

Пенни уже была в костюме, если не считать маски, и, пользуясь временной свободой от надзора Мела, развалилась на банкетке и читала «Вог».

– Нужна помощь? – предложила она.

Я сверилась с часами и покачала головой.

– Еще полно времени, особенно для человека опытного. Сбросив маскировку в виде делового костюма, я стала натягивать

блестящие брюки.

—    Здесь говорится, – прошептала Пенни, – что «этот яркий ме-таллик» – последний крик моды нынешней зимой. Жаль, что мы не можем носить это дерьмо вне работы.

—    Совершенно не чувствую себя «яркой», – улыбнулась я, надевая перчатки.

Пенни подняла журнал, демонстрируя грудастую модель, обмотанную золотым пластиком.

– Пенни!

Я нахлобучила на голову серебристый капюшон и спрятала под него выбившиеся пряди волос.

– О, брось!

Уронив журнал, она потыкала в металлические футляры-груди.

– Насколько это практично?

—    Они должны отливать для своих служащих грудь соответствующего размера, – заметила я, садясь, чтобы надеть туфли на платформе и наголенники.

—    Конечно. О таких вещах они заботятся, но талий на этих жестянках как не было, так и нет.

Пенни подняла мой панцирь.

—    Знаешь, я хочу сделать реверсивные отливки этих штук. Получить форму внутреннего пространства.

—    Ты не сможешь! Или сможешь? Разве ингибиторные чипы позволяют заниматься скульптурой?

—    Если бы не позволяли, я, возможно, давным-давно вылепила бы титьку робота из картофельного пюре.

Я схватила панцирь, нажала внутренний переключатель питания и принялась напяливать металлическую скорлупу.

– Интересно, как эти чипы работают? Становятся частью мозга?

– Черт, не знаю. От этих штук с ингибиторными чипами у меня мороз по коже. Никогда не позволю вскрыть себе череп…

Пенни ждала, пока я не взглянула на нее. Я пожала плечами:

– У меня уже два.

Пенни от неожиданности замерла.

– На кой черт тебе понадобились два ингибиторных чипа?!

– Я начала курить по две пачки в день, когда сбежал этот козел. Попросила имплантировать Инстаквит, чтобы спасти легкие малыша Генри. Сама знаешь, после этого бросаешь курить сразу и навсегда.

– А второй?

Я вдруг смутилась и поскорее надела шлем с маской.

—    Антиругань.

—    Ты заплатила за чип, чтобы удержаться от…

—    Предложили два чипа по цене одного.

Мы выстроились перед Мелом для осмотра: Пенни и я выбрались из женской раздевалки, Рой и Викрам – из мужской. Как и у нас, их металлические маски были зеркально-гладкими, пустоглазыми, с щелями для рта. Их шлемы были коническими, тогда как наши сворачивались в гребешок, подозрительно похожий на ту стрижку, что была модной в пятидесятых. Обе пары были неразличимы, если не считать обуви: чтобы достичь необходимого для женщин роста, Пенни, например, требовались подметки на полдюйма ниже, чем у меня. Мы вытянулись перед Мелом, который вытер грязное пятно с маски одного из мужчин, уверился, чтб наголенники сидят симметрично, и пролаял:

—    Держись прямее, Эльза!

—    Я Пенни, сэр.

Мел прищурился и возобновил осмотр.

—    Проверка голоса.

—    Я Пенни, – пропела я чистым сопрано.

—    Нет, это я – Пенни, – возразила она абсолютно идентичным тембром.

—    Хотите картофельную соломку на гарнир? – спросил один ро-бопарень.

—    Доброе утро, – вторил другой. Совершенно одинаковые бархатные баритоны.

Мел проверил лампочки на наших панцирях: красные, оранжевые, синие, с соответственными звуками. Затем настал черед наушников.

– Ну что же, народ, пора, – объявил он наконец с таким видом, словно обслуживал наш столик. – Роботы никогда не опаздывают на работу.

Я бросила на него взгляд через плечо, маршируя позади Роя или Викрама к двойным дверям. Часы наверху оставляли нам четыре минуты до начала смены.

Не знаю, как мои товарищи по несчастью мысленно готовятся к новому дню. Рой, актер по професии, наверное, думает о зажигании, покрытой смазкой гидравлике, логических схемах. Пенни, скорее всего, по-прежнему перебирает в памяти зимние модели или размышляет о кошмарах жизни без ругани. Викрама я едва знаю. Что же до меня… я закрыла глаза и позволила всем эмоциям утечь сквозь пальцы и разлиться лужей у моих платформ. Никакой суетливости, стремления быть грациозной. Ни малейшей попытки вызвать зависть или желание. Каждое движение исполнено целеустремленности, эффективности – и ноль красоты.