Роберт Хайнлайн - Цель высшая моя

Роберт Хайнлайн

«Цель высшая моя…»

Предисловие переводчика

Где же жить начинающему автору, как не в большом городе? Обитатели сонных лощин попивают домашние наливки, зевают на закат и под пение лягушек неспешно ваяют нетленки, обитатели каменных джунглей на ходу глотают бургеры, запивают их дрянным виски и строчат рассказы-однодневки с пулеметной скоростью под нестихающий рёв автомобилей. Да, кстати, эти чортовы автомобили…

Рассказ об автомобилях написан весной 1939 года. В то время Кэмпбелл отчаянно нуждался в коротких вещах, которыми можно было добивать объёмы в «Astounding». Основное место в журнале выделялось под такие бренды, как Док Смит, а оставшиеся странички заполнялись юными дарованиями. Хайнлайн, на самом деле тяготевший к крупной форме («философские романы в духе Эйн Рэнд», никак не меньше), тем не менее, поддался на стимуляцию Кэмпбелла и несколько лет набивал руку и оттачивал перо под руководством Джона.

Трудно сказать, кто от этого выиграл больше. Кэмпбелл был скуп на похвалы и регулярно отфутболивал опусы молодого автора. Хайнлайн страшно обижался и изводил редактора жалобами и пафосными восклицаниями «Доколе!». Это не помешало возникновению многолетней дружбы, связавшей этих людей. Через пару лет Кэмпбелл признал, что стезя Хайнлайна — крупная форма (в 1941-м ему как раз нужны были повести для печати с продолжениями), но тут уже вступили в дело принципы — Боб не мог выкинуть в помойку свои ранние опусы, потому что «любой труд должен быть оплачен».

К тому моменту рассказ уже был отвергнут в десятке журналов. По мнению последнего, Дока Лоуденса, редактора «Future», вещь была слишком длинная. У Хайнлайна не было желания возиться с малоперспективным текстом. Он прекрасно понимал, что этот рассказ (в компании с еще парочкой) скверно написаны, более того, от них «воняет». И здесь он имел в виду, скорее, не литературную, а этическую небезупречность. Однако вещь была написана под Кэмпбелла, в полном соответствии с представлениями Джона о том, каким должен быть научно-фантастический рассказ. И поэтому, подзарядившись энергией на Конвенте в Денвере (его и Леслин фанаты приняли как небожителей), Хайнлайн по возвращению в Голливуд решительно искромсал текст, ужав его до четырех тысяч слов с небольшим и повторно отправил Кэмпбеллу. Тот вернул его с пометкой «слишком банально» — у него тоже были свои принципы — и Хайнлайн с легкой душой отправил текст Лоуденсу.

Прототипом главного героя послужил знакомый Хайнлайна, журналист Клив Картмил. Его воплощением стал типичный американский журналист, энергичный, пронырливый, не обремененный избытком принципов. Второй герой — не менее штампованный изобретатель-самоучка, благовоспитанный, умный и непрактичный. Из этого материала сделано немало историй, успешных и не очень. И этот рассказ мог бы составить достойную пару еще одной истории, «Our Fair City» («Наш чудный город»), приложи Хайнлайн к нему чуть больше усилий. Но этого не случилось, и истории суждено было остаться нелюбимым пасынком Грандмастера.

«Цель высшая моя…»[1]

Редактор отдела местных новостей велел мне отправляться на угол Седьмой и Спринг.

— Там какая-то история, — сказал он. — Сбегай и проверь её.

— Какого сорта история?

— Они сказали, что она воняет.

— Почему бы нет? — сказал я — Колумбийский банк на одном углу, Первый Национальный Трастовый на другом, а муниципалитет и «Дэйли Тайд» вниз по улице.

— Не умничай, — попросил он. — Я имею в виду — реально воняет, вот, совсем как от тебя.

Для Доббса это нормально — учитывая его язву желудка и его милую женушку, естественно.

— Да что там стряслось-то? — спросил я, игнорируя колкость.

— Похоже, на том перекрестке теперь небезопасно проезжать на машине, — ответил он на полном серьёзе. — После него от тебя несёт, как из телефонной будки. Узнай, почему это происходит.

Я припарковался и тщательно изучил обстановку. Не было ничего, на что я мог бы указать пальцем[2], но в воздухе что-то витало. Некая нервозность и неопределенность. А время от времени я улавливал какой-то неприятный душок, что-то вроде застарелой гнили. Запах воскрешал в памяти то морг, то китайскую речную лодку[3]. И он послужил мне ключом к разгадке того, что произошло дальше…

Грузовик проскочил светофор в тот момент, когда переключался свет. У него было время, чтобы остановиться, но он этого не сделал — и едва не сбил какого-то доходягу на пешеходном переходе. Последовало пронзительное «пшшшш», водитель грузовика изумленно выпучил глаза, а потом бросился яростно протирать их. Когда он проезжал мимо, я почувствовал это.

На сей раз никакой ошибки — он вонял как целый съезд танцовщиц из стрип-клубов (специальный приз за диапазон и дальность действия).

Грузовик, вихляя из стороны в сторону, прокатился еще несколько ярдов, потом застрял на трамвайных путях. Я пришвартовался рядышком.

— Что случилось, приятель? — спросил я у водителя, но он всё никак не мог продышаться, и я поскорее отвалил в сторону, пока запах не впитался в мою одежду.

Я вернулся на перекресток. У меня возникла одна идея и мне захотелось её проверить. В последовавшие тридцать минут семнадцать водителей, один за другим, вытворяли вещи, которые я терпеть не могу. Они нагло пёрли вперед на левый поворот, ревели сигналами, игнорировали пешеходов, и т. п. И каждый из них получал свою дозу одеколона, как правило — в сопровождении шипящих звуков.

Я начинал постигать интригу происходящего, когда пристроился к почтовому ящику на углу. «Ох, простите!» — вежливо произнес чей-то голос у меня за спиной.

— Ничего страшного, кореш, — ответил я и оглянулся. Вокруг меня никого не было. Вообще никого.

Конечно, бурда, которую мы пьём на работе, дешевле керосина, но я был уверен, что она не настолько дрянная, чтобы от неё начались глюки. Осознав это, я протянул руку к ящику. В футе от него мои пальцы наткнулись на что-то твердое и вцепились в добычу. Послышался сдержанный всхлип, затем наступила тишина.

Я подождал немного, а потом очень мягко сказал:

— Ну же, Калиостро, похоже, теперь твой ход.

Никакого ответа. Я сжал в руке кусок воздуха и крутанул его.

— А если так?

— О, боже! — послышался тот же самый деликатный голос. — Похоже, вы поймали меня. Что прикажете теперь делать?

Я задумался.

— Мы не можем торчать здесь, изображая статуи. Давай поговорим по-человечески. Тут за углом есть пивная. Если я тебя отпущу, ты придешь туда?