Александр Щербаков - Кандидат-лейтенант

Александр Щербаков

Кандидат-лейтенант

1

Тусклый желтоватый свет бил в глаза, у самого лица прыгали зеленые и красные квадраты, рот был полон кислой томительной слюны, в ушах оглушительно гудело. Что-то холодное и твердое больно ударило по запястью, он застонал, вскинул голову, увидел наклонившегося над ним человека, его светлые волосы, голубые глаза. Глаза глядели напряженно и озабоченно. Человек что-то говорил. Быстро, успокоительно, непонятно. И он напряг все силы, чтобы понять, и не понял. И выстонал в ответ всю эту давящую тяжесть, головокружение и бессилие.

— Ничего, ничего, — бормотал человек. — Сейчас, сейчас. Сейчас полегчает. Обхвати меня за шею. Погоди, вот так.

Его крепко обняли, стало еще тяжелее, голова бессильно откинулась и легла на что-то живое и твердое, зеленые и красные квадраты стремительно наискось провалились, распахнулся огромный черный прямоугольник, надвинулся, поглотил. И стал светлым. Позади. Его на что-то положили. Навзничь. Коробка. Они были в коробке. Вдвоем. Он и тот человек. Стенки и крышка коробки то стремглав кидались на него, то отпрыгивали в бесконечную даль. В одну из стенок ломился свет. Свет бушевал за стенкой, давил на нее. Стенка прогибалась, не выдерживала, и свет обильно сочился внутрь. Солнечный свет, Сол-неч-ный. Он это понял, и стало чуть-чуть легче.

Быстрые острые уколы в бедра, в бок, в ключицы. Акупунктура. Он вспомнил это слово — «а-ку-пунк-ту-ра». Плотная глухая перепонка в голове туго натянулась — бумм! — лопнула, и посыпались, сминая друг друга, слова, картины, запахи. Пришла память. Темная густая вода шумно вытекла из тела, освободила одеревеневшие мускулы. Он моргнул — и моргнулось. Он с удовольствием медленно закрыл глаза, потом открыл. Вокруг теснилось множество непонятных предметов. Он выбрал взглядом один из них, длинный, блестящий, полупрозрачный. Рука поднялась удивительно легко, палец указал на предмет.

— Что это?

— Лежи. Тихо лежи. Спи.

Спать? Да, спать. Спать — это хорошо. Он согласился спать. Весь. С восторгом. Только повернуться бы на правый бок.

И он повернулся на правый бок. Не разом, а по частям. Мускул за мускулом. Подтянул колени. Что-то теплое и легкое укрыло его, и он заскользил в сон послушной легкой лодочкой…

Он проснулся от долгой душной тишины. Близко-близко над ним висел белый шершавый потолок. Стены тоже были близко-близко. Они сжимали его со всех сторон. И между ним и стенами толпились непонятные неуклюжие вещи, вдавливаясь в тело ненужными острыми углами. Особенно больно и неудобно давило сзади, чуть выше поясницы. Он с трудом повернулся и увидел низкую четвероногую подставку с плоским верхом. Она подавала ему ломкий белый прямоугольник с надписью: «Ухожу. Успеха. Шлем».

Да. Шлем. Где шлем? Вещи, отдайте шлем.

Вон там угнездилось громадное плосковерхое четырехногое сооружение. Слева и справа между ног висят гондолы. Как корова без головы с двумя выменами. Смешное. Сооружение робко подставляло правый бок. В гондолах полно мелких колючих вещей. В нижней правой гондоле — шлем.

Подай!

Сооружение дернулось, скрипнуло, но не сошло с места. Ах, да! Ты же не прирученное. Здесь все не прирученное. Все надо делать самому.

Он, пригибаясь, сел, чуть привстал и начал осторожно выпрямляться, чтобы не удариться о потолок. Но потолок медленно отодвинулся. И он с удовольствием вытянулся во весь рост. Сделал шаг — и увидел в стене огромное прямоугольное отверстие. За ним было еще одно такое же тесное помещение, набитое теми же точно вещами, только левыми. Странно. Кому это нужно? Он сделал еще шаг, оказался перед отверстием. И в тот же миг из того помещения, из-за стены, шагнул в отверстие человек. Обнаженный, голубоглазый, светловолосый. Как же так? Он же ушел. Он должен был уйти!

— Здравствуй!

Человек в отверстии шевельнул губами, тоже протянул руку. И руки их столкнулись, не касаясь друг друга. Уперлись в холодную твердую преграду. Он недоуменно пощупал преграду. Человек с той стороны сделал то же самое.

Дупло! Это же… Как его?.. Да! Зер-ка-ло. Огромное стенное зеркало. Вот они, значит, какие были!

А человек в зеркале — это он сам. Только левый.

Так вот он теперь какой!

Он с интересом осмотрел в зеркале свое новое тело. Хорошее тело, только очень бледное. Немного здоровой смуглости было лишь на лице и на шее. Руки, грудь и ноги сильные, а вот живот слабоват. Какой-то мягкий и нездоровый. Дурная пища и мало упражнений. Подтянуть тебя надо, голубчик. Неровен час — подведешь. Но, в общем-то, десять дней в таком облике можно и потерпеть…

Сооружение с гондолами — он вспомнил: стол! Это называется письменный стол! — стояло перед окном. Окно было большое, но не до полу. В отверстие в стене была вставлена тяжелая металлическая рама, тайно вцепившаяся в противные трещины безобразно кривыми крючьями. В эту раму были вделаны три рамки поменьше. Они поворачивались на петлях. А уже в этих рамках были укреплены стекла. Как сложно! Стекла были очень неприятные, какие-то ослизлые. Над окном, отчаянно подрагивая, нависало металлическое нагромождение, с которого свешивалась грубая плотная ткань. Зачем это? Ткань была пыльная и чем-то опасно и скверно пахла. Вот! Вот! Когда его внесли сюда, она закрывала окно и солнечный свет пробивался именно сквозь нее.

Шлем! Скорее шлем. Как можно скорее приручиться к этому миру. Учили же его! Учили.

Он вынул шлем из гондолы. Расталкивая толпу вещей, вернулся к своему ложу, надел шлем, лег и закрыл глаза. Надо было сосредоточиться и вспомнить. Попытаться вспомнить. И вдруг он вспомнил. Огромное ровное белое пространство. Озеро, покрытое заснеженным льдом. Высокие ели в снеговых шубах. Он добрался сюда на лыжах. Один. Ему было десять лет. Его звали Йерг. Йерг Слассе. Когда он шел сюда, ветер дул ему в спину и было тепло. А вот на обратном пути ветер будет дуть в лицо. И будет очень неприятно и холодно. Что поделаешь, пора возвращаться. А то бабушка будет волноваться. У нее больное сердце. Если бы не это, можно было бы идти все дальше и дальше по ветру. Папа говорил, что ветер всегда дует по кругу. Только он очень большой, этот круг. Но круг. Идти по ветру и по ветру — и придешь домой с другой стороны. За день-то не дойдешь, а вот за неделю? Дойдешь? Идти и идти, идти и идти, идти и идти…

Когда он очнулся через три часа, он был уже не только кандидат-лейтенант Степан Левочкин, исполняющий особое поручение в этих давних временах, отстоящих от его собственного времени на триста девяносто четыре года с лишком. Он был еще и студент третьего года обучения Йерг Слассе, приехавший из далекой страны. Студент-физик. Был июль, в университете начались каникулы, и до осени Йерг был волен делать все, что заблагорассудится. Зимой и весной ему удалось сорвать приличную деньгу он устроился на ночную разноску молока в университетском городке — да и родители кое-что прислали. Как иностранцу, ему полагался на лето двухмесячный билет на предъявителя для проезда по автобусным линиям страны. Но у него была своя машина. Не ахти что, «фиатик» семилетнего возраста, самое дешевое из прилично сохранившегося на складе подержанных автомобилей. И он продал билет и купил талоны на бензин. И мог гонять, где и сколько вздумается. Конечно, неплохо было бы прокатиться по стране. А еще лучше собрать для этого компанию по объявлению в студенческом клубе; кого-нибудь из парней и двух девчонок. Но осенью предстоял решающий коллоквиум по ядерным силам, у Йерга наклевывались кое-какие идейки по этому поводу. И в связи с этим надежда на аспирантскую стипендию от агентства ООН по атомной энергии. И поэтому Йерг никуда не поехал. Время от времени он отирался в университетской библиотеке, партизанским порядком майстрячил разные штучки в студии физики да частенько ранним утречком, когда посвободней, названивал по телефону на другой конец континента одной милой семейке ЭВМ.