Кирилл Берендеев - Тьма былого

Кирилл Берендеев

Тьма былого

Из окна моей комнаты стена хорошо видна, бурым кирпичом темнея меж сосновых стволов цвета сепии. Она высока, эта стена, и над густо окружившим ее бурьяном в человеческий рост она возвышается еще на добрый метр. Высока и очень стара.

Время не пощадило ее: снега и дожди год за годом, десятилетие за десятилетием размывали крепкий цемент кладки, зима морозила и вмерзшим льдом раскалывала кирпичи, а лето раскаляло и крошило их. Частые бури довершали общее дело, сбрасывая острые обломки вниз, в заросли чертополоха, борщевика и крапивы. Каждую осень они тонули в грязи, покрывались раскисшим ковром умирающих растений, уходили в землю, и каждую весну им на смену с верха стены сыпались новые камни. Процесс этот был неостановим, и результат его очевиден. Все дело лишь в сроках: сколько еще десятков, может, сотен лет понадобится, чтобы двух с половиной метровая стена навсегда исчезла с лица земли, поглощенная перегноем, впитанная в недра свои жирным вязким черноземом, поверхности которого никогда не касался ни заступ, ни лемех.

На закате стена чернела первой, явственно выделяясь среди деревьев как чужеродное тело, кем-то, когда-то вживленное в организм леса; на восходе появлялась, выплывая из предрассветной сини последней, когда солнце, разгоняя утренние туманы, уже поднималось над горизонтом, и лучи его пронзали насквозь угрюмый полог бора. И в эти минуты холодная темень ее камня казалась еще таинственней и неприятней.

Каждое утро, просыпаясь, и каждый вечер, разбирая постель, я выглядывал из окна и наблюдал эти метаморфозы. Стена находилась всего в сотне метров от моего окна, и за долгие часы наблюдений стала хорошо мне знакома — каждым своим кирпичом и каждой трещиной. А иногда еще и слышна — августовскими вечерами, когда лес замирал, попрощавшись с солнцем, утихал шелест листьев и голоса редких птиц, и в этой вот мертвой тиши, в полумраке подступающей ночи, мне слышался легкий стук и шуршание — то крошилась остывающая за день кладка, и падали и падали в мягкий перегной мелкие осколки кирпичей….

Дом, в котором я жил, принадлежал моему старому другу Семену. Несколько дней назад он пригласил меня пожить у него пару недель, до окончания отпуска. До этого мне ни разу не случалось бывать в его загородном доме, и я с удовольствием принял его приглашение.

Семен отвел мне под жилье мансарду своего добротного бревенчатого дома, построенного, по его словам, еще дедом лет эдак шестьдесят назад. Сам же он ночевал в комнате первого этажа, в противоположной стороне дома, окнами выходящий в яблоневый сад.

— Отсюда прекрасный вид наутро, — сказал он, первый раз открывая передо мной дверь мансарды и ставя мой чемодан в угол. — Да и меня тебе не слышно будет, — добавил он чуть погодя, немного смущенно. — Говорят, храплю я сильно.

Этого я так и не узнал за все время пребывания в доме моего друга. Меж нашими комнатами пролегала маленькая гостиная и кухня: толстые стены и тяжелые потолочные перекрытия заглушали все звуки. Мне был слышен лишь лес.

Да стена, с ее осыпающимися обломками кирпичей.

Несколько дней я только смотрел и слушал, и лишь по прошествии столь долгого срока решился побеспокоить Семена вопросом: что там, за стеной?

К моему великому удивлению, мой друг лишь руками развел:

— Понятия не имею. Сколько… уже лет шесть живу здесь каждое лето приезжаю, зимой иногда, а, признаться, в голову не приходило в бурьян лезть. Вряд ли за ним что-то скрывается.

— А разве прохода никакого к ней нет? — продолжал выспрашивать я.

— Ни единого. Метров на десять все крапива затянула. Да тут… только звериные тропы и могут быть — дом-то мой на самом отшибе стоит, — и заметив мой встревоженный взгляд, поспешил добавить: — Да какие звери: все больше зайцы, лисы, барсуки…. Гадючьи места тут, даже из деревни никто не ходит, а уж дачники и подавно. Должно быть в этом буреломе они зимуют, бывает, в апреле месяце оттуда их тьма тьмущая выползает.

— Захочешь, не полезешь, — пробормотал я.

— Вот именно, — Семен усмехнулся и повторил с каким-то непонятным выражением: — вот именно. Весной они с первого тепла дурные, буквально под ноги лезут. Я их в огороде не один раз встречал…. Кусаться они здоровы, заразы, — неохотно добавил он. — По весне, как-никак, у них свадьбы.

Меня так и передернуло. К змеям, да ко всяким гадам ползучим я, как и положено горожанину, питал инстинктивный страх, смешанный с отвращением.

— Часто кусали? — голос мне изменил.

Семен только усмехнулся.

— Да уж бывало…. А, притерпелся уже. Вспухнет, поболит денька два, да и перестанет. Тут жить, так поневоле иммунитет ко всякой нечисти приобретешь.

Мой друг еще недолго рассказывал о своих встречах с этими пресмыкающимися в самых разных местах и обстоятельствах, потешаясь над одолевавшими меня страхами, но видя, что запугал меня не на шутку, пошел на попятную. Мой робкий вопрос, о том, как же я прожил тут целую неделю без единой встречи с дочерьми и сынами гадючьего племени, должно быть, его изрядно распотешил, но Семен, стараясь не улыбаться, принялся объяснять:

— Сразу видно, ты из города невыездной. Сейчас август, все гадюки расползлись давно. Вывели потомство, да теперь с ним в норах хоронятся. Они же ночные хищники, после десяти вечера только себя и обнаруживают. А коли днем встретишь, так издалека приметишь, — он усмехнулся собственной шутке, — любят они в последние теплые деньки на солнышке погреться. Да и тебя заранее предупредят. Уж что, что, а шип гадючий издалека услышишь и ни с чем не перепутаешь.

Все равно я на ночь запер дверь мансарды, чего прежде не делал никогда. А в сон мой то и дело врывались самые разные ползучие твари, всегда неожиданно и абсолютно бесшумно, возникая из ниоткуда и в никуда возвращаясь.

Утром я проснулся весь издерганный и, выглянув в окно, снова увидел черную стену на фоне солнечных стволов сосен. Я отчего-то долго стоял у окна, глядя как постепенно светлеет бурый кирпич, и черный монолит стены медленно распадается на светлую цементную прослойку и темные провалы трещин. Семен позвал меня завтракать, занятый созерцанием, я едва услышал его. И неохотно поковырял половину глазуньи — мыслями я был все там же, у окна, разглядывая метаморфозы стены. А потом с моего языка сорвались довольно неожиданные слова:

— Я хочу сегодня сходить к этой стене.

Семен прервал трапезу. Некоторое время он молча смотрел на меня. А затем неожиданно расхохотался.

— Решил изжить комплексы? Ладно, ценю твой героизм.

— Да нет, я…