Виктор Колупаев - Разноцветное счастье

Колупаев Виктор

Разноцветное счастье

1

Перед тем, как войти в испытательный бокс, я взглянул на индикатор личного счастья. Золотистая стрелка остановилась на тридцати пяти делениях. Достаточно, чтобы быть в хорошем настроении.

Эдик Гроссет стукнул меня ладонью между лопатками и сказал:

– Прости меня за эти несколько минут.

– Брось, Эд. На то и эксперимент. У тебя нет выбора, ты обязан это сделать. Не вздумай только хитрить. Иначе все ни к чему!

Про хитрость я сказал, конечно, зря. Гроссет не умел хитрить, никогда и ни при каких обстоятельствах. Но тем труднее ему было участвовать в эксперименте.

– Сам понимаешь, – сказал Эдик. – Это все равно, что вывернуться наизнанку. Противно.

– Перестань скулить. – Я взялся за ручку двери. Лицо Эдика, как мне показалось, осунулось и постарело. – И Ингу заставь.

– Телячьи нежности, – сказал Сергей Иванов. – Работать – значит работать. И нечего тут рассусоливать.

Перед боксом толпилось еще человек десять. Среди них выделялся могучим телосложением и удивительным спокойствием Антон Семигайло. Мне всегда казалось, будто он создан специально для иллюстрации выражения «В здоровом теле – здоровый дух». Глядя на Антона, можно было даже сказать, что в исключительно здоровом теле – ну просто поразительно здоровый дух! Во всяком случае, уровень счастья у него всегда выше средней нормы, а часто даже более семидесяти процентов.

Антон пожал мне руку и подмигнул. Я ни с кем не хотел прощаться, но так уж получилось. Вслед за Семигайло и все остальные начали протягивать мне руки.

– Вы все с ума посходили! – раздался голос руководителя наших работ Карминского. – До начала эксперимента осталось десять минут, а вы его специально взвинчиваете! Ему же еще успокоиться нужно!

Однако никто не ушел. Уж очень хорошо все знали кандидата технических наук Виталия Карминского, чтобы в страхе разбежаться по своим местам.

– Как со счастьем? – спросил наш руководитель.

– По сто восемьдесят пакетов каждого цвета, – ответил Иванов.

– Хватит?

– Что он, бездонная бочка, что ли?

– Ну-ну, – согласился Карминский. – Не подвела бы только аппаратура.

– Что вы, – спокойно пробасил Семигайло. – Все на уровне.

– Знаю я этот уровень. А как с откачкой счастья?

– Плохо, – ответил Гроссет.

– Что так?

– Освободили бы вы меня, Виталий Петрович, от этого. На теплотрассу бы лучше послали, землю копать. Все равно ведь кого-нибудь пошлете. А я добровольно.

– Каждый сверчок знай свой шесток, – глубокомысленно изрек Карминский. – Все расписано и утверждено. Изменений не будет.

В это время в лаборатории зазвонил телефон. Инга подняла трубку, послушала и сказала, кивнув мне:

– Саша! Тебя к телефону. Марина хочет с тобой говорить.

Я вопросительно посмотрел на Карминского.

– А, – безвольно махнул он рукой. – Говори. Чего уж тут поделаешь. Сорвем эксперимент. Ей-богу, сорвем…

Я взял трубку:

– Марина?

– Я, Саша. Слышишь? Я люблю тебя!

Я промолчал. Много, много лет я не слышал от нее этого слова.

– Ты слышишь, что я говорю? Сашка!

– Слышу.

– Я люблю тебя!

– Не верю.

– Ты это говоришь, потому что эксперимент?

– Марина, я знаю это точно.

– Ладно, дерзайте! – У нее будто перехватило горло. – Буду думать про тебя только самое плохое. Отключаюсь.

Она испугалась? Или что-то поняла? Десять лет прожито вместе. Десять лет… Много или мало?

– Ну что, сантименты кончились? – строго спросил Карминский. Разрешите начать эксперимент?

Я открыл дверь бокса, перешагнул порог и повернул рукоятку. Теперь дверь была плотно закрыта. И сразу же на меня навалилась тишина, неприятная, холодная, испытующая. Я сделал несколько шагов, очутился возле кресла, сел в него, удобно устроившись. Ведь неизвестно, сколько мне придется в нем просидеть. Теперь лишь оставалось натянуть на голову шлем, но я не торопился. Подождут. Перед началом всегда ждут. Я хотел успокоиться, попробовал ни о чем не думать, а сам начал строить логические предположения, почему Марина мне позвонила. Она, конечно, знала, что сегодня эксперимент, но это ничего не проясняло… «Я люблю тебя». Решила утешить или… Ничего не понимаю!

На пульте перед креслом засветилась лампочка. Ага, им надоело ждать, просят включить мой телефон. Я щелкнул тумблером.

– Ну что ты там? – сердито спросил Сергей Иванов. – Можно начинать?

– Сейчас… – Я натянул на голову шлем, похлопал его ладонью, чтобы лучше прилег. Хорошо, что сейчас конструкция шлема не требует бритья головы. Сколько курьезов из-за этого было…

– Готов, – сказал я, и к своему удивлению, не почувствовал ни страха, ни желания бросить всю эту чертовщину. А! Будь что будет! Это даже интересно.

– Сашка, я буду поддерживать с тобой телефонную связь, – сказал Гроссет. – Кричи, если что.

– Начинайте, – ответил я.

– Проверяю уровень личного счастья, – услышал я чей-то голос. Тридцать пять процентов. В норме.

Я выключил свет. Сидеть в темноте мне казалось приятней. Теперь уровень моего счастья начнут искусственно понижать. Доведут до нуля, а потом попробуют догнать до ста.

Меня начали «выворачивать наизнанку».

Сначала меня выселили из квартиры, потом уволили с работы, как несоответствующего занимаемой должности. Они экспериментировали, а для меня все это было на самом деле. Марина укоризненно говорила мне: «Докатился». Я и сам был расстроен. Черт возьми, никогда не предполагал, что не соответствую должности ведущего инженера. Или за десять лет я действительно порастерял все свои знания, или их и не было, но никто не догадывался об этом. А, ладно. Работа у нас не проблема!..

– М-да, – с сожалением протянул Карминский. – А я думал, что работа для него все.

– Вы по цифрам не судите, – сказал Эдик. – Неизвестно еще, сколько процентов у нас с вами эта самая работа составляет. Можно, кстати, проверить!

С квартирой было хуже. Сколько лет жили в маленькой душной каморке. Получили тридцать квадратных метров – и вот снова лишились всего…

– Всего ноль целых две десятых, – сообщил Гроссет.

– Странно, странно, – сказал Карминский.

– И ничего нету странного, – защищала меня Инга. – У каждого свои моральные ценности.

Лишать меня серванта, дивана, стульев и телевизора не имело смысла. Это, кажется, понимали все. И все-таки лишили. Все сгорело.

– Ага! Четыре процента! – заволновался Антон Семигайло: обрадовался, что нашел единомышленника. (А я плевал на все это барахло. Голова есть, заработаем, купим).