Виктор Жигунов - Интегральное скерцо (авторский текст)

Интегральное скерцо

Василий Степанович был невысокого роста, лысоват. Помятое лицо свидетельствовало о бурной жизни, а помятый костюм – о ночи, проведённой на жёсткой полке в поезде.

Семеня по коридору заводоуправления, он искательно заглядывал в таблички на дверях: какая покажется добрее? Сунулся в один кабинет, но встретил холодный взгляд большого, видимо, начальника, сидевшего за столом, который был ещё больше. Василий Степанович поспешно прихлопнул дверь и сказал ей: “Извините!” Он редко имел дело с начальниками и не знал, что холодно смотрят как раз маленькие, чтобы казаться значительнее, а большие изображают на лице приветливость.

Затем он остановился перед надписью “Фотостудия”. Посоображав и несмело обрадовавшись, он стукнул в дверь. Та от удара неожиданно приотворилась. Василий Степанович перепугался... но никто не выразил неудовольствия, и он посмотрел в длинное полутёмное помещение.

Там угадывалась разнообразная аппаратура с проводами. У стола стоял молодой человек в ярко-жёлтой рубашке, с пушистыми чёрными усами. Склонившись над каким-то ящиком, из которого бил вверх сноп света, он сосредоточенно протирал тряпочкой разноцветные стёклышки и вставлял их в ящик.

Василий Степанович потоптался, его не замечали. Тогда он решился сам начать разговор следующей удачной репликой:

– Э-э...

Молодой человек повернул голову вбок, чтобы не дохнуть на оптику, и, ничего не видя после яркого света, коротко сказал навстречу:

– Входите.

После чего вновь углубился в работу.

Василий Степанович нерешительно помедлил и проник в комнату.

– Ищу Ставрова...

Фотограф выразил на лице, что слушает, но пока лишён возможности разговаривать. Подождав и почувствовав себя неловко от молчания, посетитель добавил:

– Я издалека... Узнал телефон Ставрова, только не отвечает... А на территорию не пустили... Я увидел на Доске почёта: Ставров, инженер, – и пришёл сюда. Наверно, вы фотографировали, знаете его...

Молодой человек отвернулся в сторону, чтобы подышать, и между шумными вдохами сообщил:

– Занятой товарищ – Ставров.

Гость посомневался, следует ли уходить после таких слов или нет, и торопливо полез во внутренний карман пиджака. Извлёк кипу истёртых бумажек – в большинстве, должно быть, давно ненужных, – перебрал её и вытащил кусок почтового бланка.

– Я получил перевод... На обороте написано: “Согласно указанию Б.С. Ставрова”.

Фотограф впервые взглянул на пришедшего, а заодно и на бланк. Увидев сумму, он отодвинулся от ящика и протянул гостю руку:

– Миша. За что перевод?

– Вася. Не знаю.

– Как не знаешь? Ты Ставрову соавтор?

– Какой соавтор?

– Он изобретатель у нас, – не без гордости объяснил Миша. – Ты ему помогал?

– Не знаком с ним вообще.

Фотограф поднял брови и вернулся к своему занятию. После раздумья он спросил, опять отвернувшись:

– А какую-нибудь работу для завода выполнял?

– Даже не слышал никогда про ваш завод.

Миша недоумённо помолчал минуту. Вложил в ящик последнюю линзу и закрыл его. В наступившей темноте что-то пискнуло, как говорящая кукла. На передней стенке ящика загорелся белый экран, тогда стало светлее.

– Может, ошибка? – предположил гость, надеясь на возражение.

Миша пожал плечами. Достал из нагрудного кармана плоскую коробочку, на которой тотчас же со свистом вырос и закачался никелированный штырь. Коробочка зашуршала.

– Спецсвязь, – небрежно пояснил Миша. – Мы со Ставровым работаем над одним тут агрегатом. Борис дал мне эту штуку, чтобы в любой момент со мной советоваться. Он такую же носит при себе.

– Слушаю, – раздался резкий голос.

– Борис Семёнович! – скороговоркой начал фотограф, вмиг потеряв часть уверенности. – Фортиссимо сгорело.

– Опять попурри с интегралом будет в три люкса? – сердито осведомился голос.

– Нет, я поставил прокладку в синус модерато.

– Тогда не будет уникурсальности. По системе Станиславского там натуральный логарифм в миноре и диссонансы на звонких и шипящих.

Фотограф виновато промолчал и покосился на Василия Степановича: как на него действует столь умная беседа?

– В аллегро-факториале возведём ре-бемоль в квадрат,– решил Ставров. – Всё?

– Ещё вас человек дожидается. Передаю ему.

Миша сунул рацию под нос гостю. Тот не ожидал такого поворота и долго не мог найти, что сказать. Тогда Миша отвёл руку с аппаратом и сам проинформировал Ставрова о причине “Васиного” приезда.

– Рад вас приветствовать, Вася, – радушно пророкотало в коробочке. – Направляюсь к вам. Михаил, изготовь портрет гостя для многотиражки и для галереи изобретателей.

Рация треснула и отключилась. Пряча её, Миша торопливо сказал:

– Пойдём!

Он повёл приезжего в другой конец студии. Везде стояли ширмы и штативы, столы с фотографическими ванночками. Хозяин пошёл быстро, а Василий Степанович в полутьме зацепился ногой за провод. Пока он освобождался, Миша пропал впереди. Что-то холодное и скользкое проползло по лицу гостя... Он отпрянул. Это оказалась свисавшая сверху фотоплёнка.

Возле неясно белевшей стены Миша усадил гостя на табурет. Отошёл и с усилием подкатил на тележке что-то круглое и поблёскивающее.

– Зажмурься, – предупредил он. Тотчас слева от Василия Степановича взорвался ослепительным светом громадный прожектор. Вся комната мгновенно исчезла во мраке, лишь приезжий остался в центре горящего, расплавленного пространства.

– Другие ретушируют, – объяснил фотограф, в несколько приёмов переставляя по полу какую-то тяжесть, громыхавшую жестью. – А я считаю, натуру надо как следует осветить. Ведь что такое морщинка? На снимке это тень. Надо её убрать.

Спереди в Василия Степановича ударил белым светом юпитер. Справа слабенько загорелась лампочка на штативе. Снизу в лицо вонзился луч пистолета. Вверху запылал софит.

– Но тень всё же нужна, – добавил Миша. – Для выпуклости. Поэтому такой мощный прожектор. Он всё остальное пересиливает. Поглядел я, Ставров изобретает. Ну, и сам тоже... И ты, наверно, что-нибудь изобрёл. Работаешь кем?

– Музыкантом работаю, – отозвался Василий Степанович, изо всех сил стараясь не моргнуть, чтобы не сплоховать на портрете.

– Ну да? – вдруг обрадовался Миша. – На чём играешь?

– Трублю. На трубе.

– А-а... На баяне не можешь.

– Почему не могу? – обиделся музыкант. – На баяне могу и на гармошке.

– Что ты говоришь!

Завизжали колёсики, деревянная фотокамера на скрипучей подставке высунула из тьмы чёрный нос, как раз похожий на гармошку, но со стеклянным глазом на конце. Хозяин студии, согнувшийся под чёрным покрывалом, посоветовал: