Генри Олди - Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер Страница 39

Потом он узнал, что делают с купальщиками стайки рыбешек «боро-оборо». Понял, что видимая свобода и видимость свободы — две разные категории.

И раздумал бежать.

— Отлично, — кивнул Гишер, когда Лючано поделился с ним своими умозаключениями. — Ты делаешь успехи. А теперь расскажи мне, как ты вчера побил Толстого Уву. Ты ведь побил его, да? За что?

Гишер, добродушный старичок с вечно сонными, чуть опухшими глазками, не был заключенным. Он приходил и уходил, когда вздумается. Кроме юбки, он носил кожаный передник, на котором красовался знак особых служб Мей-Гиле: паук держит в лапах муху. Но Гишер не был и охранником. Здешняя охрана набиралась из людей молодых, полных сил и нерастраченной энергии. Здоровенные лоботрясы, охранники шлялись между островками тюрьмы, для порядку поколачивая «сидельцев» дубинами. Другого способа наведения порядка они не знали.

Поясные излучатели охраны что-то делали с водой, отчего тюремщики ходили через проливы, словно обув десант-боты на воздушной подушке. У Гишера имелся точно такой же излучатель. Прогуливаясь, Гишер часто захаживал на «предвариловку». Чаще, чем на остальные островки. Но до вчерашней драки с Толстым Ува он не проявлял к Лючано ни капли интереса.

— Он меня обижал, твой Ува.

Лишь произнеся это, Лючано почувствовал, как смешно и нелепо звучат его слова. Маленький внук жалуется дедушке на обидчика. Сейчас дедушка пожалеет, погладит по головке, защитит, пойдет к родителям драчуна и потребует наказать негодяя…

«Я слишком молод для Мей-Гиле. Молод и глуп».

Мысль была кривой и острой, с зазубринами, как рыбацкий нож.

— Естественно, — согласился Гишер, почесав дряблый животик. Личико его сморщилось от удовольствия, напомнив печеный плод манго. — Толстый Ува, насколько я знаю, всегда обижает новичков. А когда его переведут на остров Хаэмуба, где сидят рецидивисты, «ястребы» и «вольные гуляки», то вожди-сидельцы Хаэмубы станут обижать Толстого Уву. Ты не сказал мне ничего нового, дружок. А я хочу знать, как ты побил Уву.

Если бы мог, Лючано не побил бы, а убил жирного паскудника. С первых дней заключения Толстый Ува не давал ему прохода. Отгонял от баков с похлебкой, плевал в еду, толкал в воду, чтобы проверить, кто быстрее: молодой невропаст или рыбки «боро-оборо». Предлагал сыграть в «камешки» на пальцы. На шее Увы висело ожерелье из выигранных пальцев, засушенных особым образом. Когда Лючано отказался, Ува публично назвал его трусом, сопляком, охвостьем шакала — и рассказал, что делают с такими «пусонгами» могучие храбрецы.

На следующий день могучий храбрец Ува решил воплотить рассказ в жизнь.

Для начала он «замесил тесто». Лючано сопротивлялся, как умел, но в последний раз он дрался дома, на Борго, двадцать лет тому назад. Дальнейшая жизнь рядом с маэстро Карлом не способствовала развитию бойцовских качеств. Вскоре, лежа на земле, булькая кровью, текущей изо рта и разбитого носа, молодой невропаст смотрел, как Толстый Ува исполняет вокруг него танец победителя.

Очень болела голова.

Мало-помалу боль складывалась в слова: страшные, ледяные.

Слова подсказывали, что делать.

— Ты согласен, чтобы я с тобой дрался? — спросил Лючано.

Продолжая танцевать, Ува расхохотался.

— Согласен, пусонг. Дерись!

— Я не расслышал. Ты даешь согласие, чтобы я помог тебе драться со мной?

Удар ногой чуть не сломал ему ребра. Он корчился на песке, ожидая, пока снова научится дышать. Вокруг собрались обитатели «предвариловки». Они смеялись и делали ставки, на какой минуте Ува приступит к главному делу.

— Оглох? Говорю ж: согласен. Ты станешь бить меня мягким задом? Или пугать, падая на колени? Дерись, обезьяна! — моя кровь еще не закипела…

— И в третий… раз… спрашиваю… — Голос отказывал, приходилось шептать. — Ты… согласен?..

— Да! Тридцать раз да! Сейчас ты разозлил меня по-настоящему…

Толстый Ува прыгнул, норовя всем весом обрушиться на Лючано, который чудом сумел в эту минуту подняться на четвереньки. Но третье согласие было дано, да еще в присутствии свидетелей. Молодой невропаст не знал, каким злым гением придумано это ограничение, отчего он способен работать куклу лишь после троицы подтверждений добровольного согласия…

Он не знал. Не мог знать.

Но пучки основных нитей Увы сделались ему доступны.

И Лючано Борготта дернул что есть мочи.

Ува промахнулся. Прыжок унес его дальше, чем следовало. Толстяк рухнул на песок плашмя, разбив себе лоб и ссадив щеку. А когда попытался вскочить, то нога подломилась, и Ува снова упал. Рот раскрылся для яростного рева.

— Я — гнусный шакал!

«Это не я. Это маэстро Карл».

— Я — пусонг и сын пусонга!

«Маэстро держит пучок вербала. Я — пучок моторика. И все в порядке».

Сегодня был день рождения Тартальи, Злодея, Человека-без-Сердца.

Кровь текла со лба Увы, заливая ему глаза. Свидетели драки остолбенели, слыша, как грозный забияка выкрикивает оскорбительные слова в собственный адрес — теряя лицо, ставя себя в зависимое положение, опускаясь «ниже дна». Признание такого рода лишало сидельца статуса, достойного уважения.

Никто, кроме Лючано, не знал, что Ува уже однажды произносил позорящие его фразы. Раньше, в других местах, перед другими людьми. Эти слова лежали на дне памяти Толстого Увы, заваленные разным хламом. Невропасту было нетрудно их достать, отряхнуть от пыли и выставить на всеобщее обозрение.

Так поступает опытный старьевщик, дорвавшись до кучи барахла.

— Я — ориогорухо! Вредный ориогорухо!

Это был конец. Подбрасывая «на язык» кукле реплику, вытащенную из глубины кукольных воспоминаний, Лючано не знал, кто такой ориогорухо. Но после вопля Увы сразу трое сидельцев подошли к нему и начали избивать. Они трудились спокойно, размеренно, без намека на пощаду. Потом Уву отволокли в кустарник, красивый кустарник с желтой, красной и зеленой листвой, откуда вскоре раздались истошные вопли толстяка.

Невропасту больше не требовалось ничего делать. Ни в тот день, ни завтра.

Его статус поднялся на небывалую высоту.

— Что значит «ориогорухо»? — спросил он у Гишера. Гишер с удовольствием засмеялся.

— Оборотень. Мерзкая тварь. Его ноги оканчиваются свиными копытцами, а уши свисают до земли. Ушами ориогорухо укрывается вместо одеяла. Во рту — кривые клыки, на голове растет шиполист и ползучий тимьян. На преступном жаргоне Кемчуги «ориогорухо» — тот, гаже которого не бывает. Ты доволен, дружок?