Евгений Акуленко - Ротмистр Страница 59

— Вот я те щас выставлю! Стукатун!..

Не дожидаясь развития событий, Ревин схватился за ствол и влетел в дверь плечом. Вроде бы без разбега, не сильно, но аккурат достаточно, чтобы уронить хозяина на седалище. В холодных сенях пахло кислой капустой, дровами и навозом. За дощатой перегородкой возились свиньи, лопотали разбуженные куры.

— Простите, что вот так врываемся, — развел руками Вортош, проходя без приглашения в дом. Однако тон его сильного сожаления не выдавал. Хозяин в овчинной безрукавке, немолодой уже мужик, разменявший по виду второй полтинник, поскреб недовольно кучерявую бороду. Сидя на земляном полу, смерил угрюмо непрошеных гостей.

— Входите… Чего уж теперь, — закряхтел он, трогая поясницу. С молодыми да такими прыткими ему не равняться. — Да, дверь! Дверь затворите быстрей! — велел заслонившему вход Ревину. — Дует…

Широкую горницу освещал самодельный сальный светильник, заметно коптя в потолок. Неровный дощатый пол изрядно сбегал горкой, с непривычки можно было с разгона уткнуться в русскую печь, занимавшую едва ли не половину жилища. На широкой лежанке на ворохе одеял дремал кот, наделенный правом составлять хозяину кампанию, видать, за неимением другой альтернативы. Неприбранный, давно не скобленый стол также говорил в пользу отсутствия хозяйки. Полки по стенам, образа в углу, грубовато сработанный шкаф, с подоткнутыми под стекло бумажными цветами, рукомойник с ведром – вот и все нехитрое убранство. Все три окна горницы плотно занавешены.

— Один, что ль живешь? — не то спросил, не то утвердил Вортош, прохаживаясь по скрипящим половицам.

— Один, — хозяин брякнул на плиту видавший виды чайник, подбросил в топку пару поленьев.

— Мы из кадастровой палаты будем. По земельным вопросам…

— Угу, — пробурчал хозяин, ощупывая ушибленный бок. — Вижу я из какой вы палаты…

— Ты, дядя, не серчай на нас, — примирительно произнес Ревин, — мы за постой заплатим.

— Ну, ладно, коли так…

Звали хозяина Евлампием Ивановичем. Был он на хуторе фельдшером. А по совместительству еще хирургом и ветеринаром. И акушером выступать ему доводилось, когда у жена станционного смотрителя от бремени разрешалась. К пустому чаю выставил Евлампий Иванович медовик, настолько засохший, что впору не кусать его было, а колоть ножом. Почаевничали, разговаривая о том о сем. Хозяин осторожничал, с незнакомцами откровенничать не спешил. Господа и не торопили. Решили осмотреться сначала, поутру по округе погулять. Глядишь, и строгий спрос чинить не придется. Либо сами люди расскажут, либо еще как ситуация прояснится.

— Спать, вот, у печки будете, — Евлампий Иванович вынес тюфяк, набитый сенной мякиной. Помялся, покряхтел, и гостей напутствовал: – Да ночью на двор не ходите!.. Коли приспичит по нужде, там охапка соломы в сенях. Я приберу после… Уразумели?

— Да как прикажете, — пожал плечами Вортош. — А что за напасть-то такая?..

Хозяин не ответил. Затушил фитиль и полез впотьмах к себе на лежанку. После уже, копошась в одеялах, пробубнил под нос:

— Можете сходить… Коли жизнь не дорога…

Вортош проснулся, когда уже рассвело, и обнаружил себя в горнице в одиночестве. Спал он этой ночью плохо, ворочался, метался, вскидывался то и дело в непонятной тревоге, но, слыша мерное посапывание Ревина и храп хозяина, успокаивался немного, вновь проваливался в тяжелое забытье, то распахиваясь от жары, то кутаясь в пальтишко, которым укрывался.

Ревин отыскался во дворе. Полковник самозабвенно колол дрова, виртуозно орудуя топором. Вортош поневоле залюбовался товарищем: бодр и свеж, себя же он ощущал полностью разбитым.

— Помогает собраться с мыслями, — Ревин кивнул на груду поленьев, загнал топор в колоду. — Как спалось?

— Спасибо, ужасно… А где наш фельдшер?

— Подался к соседям с визитом.

— Скажите, Ревин, а вы ничего не слышали ночью?

— Ну, если не считать переливов с печки и ваших стенаний… А вы?

Вортош дернул плечом. — Не знаю… Мне показалось, вокруг дома кто-то ходил…

Ревин помолчал, раздумывая о чем-то и, наконец, решился:

— Идемте!.. Помните, вы давеча едва не угодили в капкан? Так вот осторожнее, здесь есть еще… Вот ваш след на снегу, видите?

Вортош кивнул.

— А вот этого вчера не было…

Отпечаток ноги Вортоша в лежалом насте приминал по краю еще один. Отчетливо его рассмотреть не удавалось, смерзшаяся ледяная крупа плохо держала форму, но в том, что кто-то здесь был, сомнений не оставалось.

— Ну, так это хозяин наш, наверное…

Ревин покачал головой. — Ночью он не выходил, даже не вставал, я бы услышал. А утром я поднялся раньше всех.

— Еще нашли что-нибудь?

— Снега мало, — покачал головой Ревин. — Тот, что намело по ямкам, взялся коркой, земля мерзлая… Непонятно… Вы завтракали?

— А есть чем?

— Да, гречневая каша в чугунке. С салом. Не телячьи отбивные конечно, но, судя по всему, тоже вполне ничего себе.

Перекусив, господа прогулялись по окрестностям и совершили инспекцию подворий. Дом с кирпичным фундаментом занимал станционный смотритель с женой и грудным ребенком. Мрачная женщина с черными кругами под глазами не удостоила гостей ни взглядом, ни словом, и, баюкая непрерывно орущего младенца, скрылась в другой комнате. Смотритель предъявил земельную метрику и проводил господ в огород. Точнее, выпроводил. Вон, мол, межа. Перемерять саженью? Извольте-с! А мне нездоровится, знаете. Пойду прилягу… По соседству со смотрителем проживали обходчики путей. Первый обходчик по прозвищу Седой следил за участком в пятнадцать верст налево, если глядеть от хутора. Второму, по фамилии Кривошеев, достались четырнадцать верст вправо. С Седым побеседовать не удалось, потому как ушел он спозаранку по шпалам. А Кривошеев, напротив, оказался дома и в весьма веселом расположении духа, поскольку, несмотря на ранние часы, успел уже пропустить внутрь стаканчик-другой.

— Матушка моя, — представил он хлопочущую у стола сухенькую женщину и подставил макушку под материнский поцелуй. — Прошу вас, господа, с нами отобедать чего ни стало с нами.

— Благодарю, — отозвался Вортош, — разве что чайку…

— Кто же вы будете такие? Откудова в наших краях?

— По земельным делам мы. Из уезда…

— Эвона, хватили! — махнул рукой Кривошеев. — Тут земли сколь угодно! Желаешь – паши, желаешь в бочки засаливай! Вона надысь соседка Прасковья-то померла, пашня гуляет. Не надо никому!.. Ничейная землица-то выходит, — Кривошеев понизил голос, — дармовая!.. А все отчего?

— Отчего? — переспросил Вортош.

— Оттого, что нету порядка! Вот, к примеру, я. Захочу – пойду по путям, захочу – дома останусь.