Андрей Уланов - Найденный мир Страница 66

– Птицы поют, – вздохнул он. – Как дома…

– Ну что вы! – усмехнулся зоолог. – Владимир Афанасьевич, какие же тут птицы? Вон, приглядитесь, экий красавец.

Он указал на низкую ветку. В развилке угнездилось невообразимое существо, поглядывавшее на людей живыми черными глазками. Пожалуй, если бы кому-то пришло в голову скрестить чихуа-хуа с вороной, а полученное извращение естества отдать на растерзание восторженной юнице с кружавчиками и флердоранжем в голове… нет, даже тогда не удалось бы добиться достаточной степени несуразного уродства. Расцветка у существа была абсолютно дикарская, начиная с ярко-оранжевых полос по щекам и вдоль крыльев и кончая грудью в черные по белому горохи. А вместо длинного хвоста-балансира на гузке у нее торчали шесть длинных… в первый момент Обручеву показалось, что перьев, но потом тварь шевельнулась, и видно стало, что нет – то были тонкие роговые пластины, наподобие тех, что росли у стимфалид вдоль крылапы. Полупрозрачные, они играли на солнце перламутром, то складываясь наподобие веера, то раскрываясь.

– Спой, светик, не стыдись, – вполголоса попросил Никольский.

Будто послушавшись, существо подняло голову и надуло горловой мешок. Из зубастого клюва исторглась протяжная трель, мелодичная, но отчего-то тревожная: будто дальние фанфары трубили отход.

Что-то стремительное, размывчато-пестрое вылетело из сплетения ветвей в вышине, ударило, отскочило в сторону, скрывшись за стволом. Песня оборвалась. Крошечное пестрое существо обмякло, но его тельце не успело свалиться с ветки, как его подхватила пасть стремительного убийцы. Тварь огромным прыжком преодолела расстояние до соседнего дерева, не уронив добычи, и пропала из виду.

– Мне показалось или… – медленно проговорил Обручев.

– Мне тоже показалось, – подтвердил Никольский. – У него было четыре крыла.

– Мистер Гарланд, подойдите сюда, будьте так любезны.

Мичман покорно обернулся. Когда тебя просит капитан, даже если это всего лишь капитан морской пехоты, простому мичману не стоит упираться.

Лейтенант Додсон, мнение которого для Гарланда стояло наравне с уставом и Библией, полагал капитана Фицроя надутым индюком. Хуже того, схожего мнения придерживался и майор Кармонди, оставивший Фицроя на «Бенбоу» в то время, как сам отправился брать на абордаж немецкую канонерку. В результате капитан Фицрой оказался самым свежим и бодрым из офицеров. Гарланд подозревал, что майор бы предпочел лично проследить за тем, как его подчиненные осматривают брошенный немецкий лагерь, но Кармонди не мог отлучиться с борта: звуки выстрелов от входа в бухту были слышны даже на берегу. Пришлось отправить взамен Фицроя, утешая себя тем, что никаких глупостей тот натворить не сможет. А вдогонку послали мичмана, потому что тот единственный мог подсказать дуболомам-морпехам, что именно следует искать… хотя никто на самом деле не верил, что немцы могли просто бросить снятые с паровой машины охладительные трубки.

Сейчас четверо морпехов деловито обыскивали лагерь, еще один копался в груде мусора – бог весть, что он собирался там отыскать, – зато еще с дюжину стояло в карауле вокруг расчищенной немцами площадки, не отходя от нее ни на шаг. Капитан Фицрой наблюдал за этим безобразием с таким видом, словно устроил парад в честь коронации. Пока что мичману удавалось избегать общения с ним, держась подальше и время от времени многозначительно окидывая взглядом бухту, – с кольцевого кратерного гребня, за которым притаился лагерь, открывался отличный вид на обездвиженного «Адмирала Бенбоу», изрядно потрепанный в ночной атаке «Ильтис» у берега и угрожающие скалы на острове в центре залива.

– Вы, мистер Гарланд, решили самолично перебить всех встречных гуннов? – с насмешкой поинтересовался Фицрой. – Вряд ли вам пригодится ваша винтовка.

– Лучше все немцы на свете, чем один динозавр, – ответил Гарланд.

– Динозавр! – Фицрой фыркнул. – Немцы скормили вам эту нелепицу, чтобы напугать и сбить с толку. Кажется, это им удалось.

Мичман поднял брови. Впрочем, Фицроя не было на палубе в те минуты, когда вдоль кромки кратерного вала проходило стадо чудовищ.

– Это нелепое создание, которое они натравили на наших парней ночью? Ответьте мне, мичман, что у него общего с доисторическими ящерами? Уродливая хищная птица, и только. Опасная, не спорю, но когда это британских исследователей останавливали дикие звери? Вы можете себе представить, чтобы Стэнли или Родс повернули назад, заслышав львиный рык?

Взгляд капитана затуманился.

– Хотя интересно было бы поохотиться на здешнюю дичь. Вы, мистер Гарланд, охотник?

Молодой человек покачал головой.

– Зря. Вот времяпровождение, достойное британского джентльмена.

«Так то джентльмена», – подумал Гарланд.

– Боюсь, что с этим придется подождать, – ответил он. – Пока что мы, как видите, не встретили вокруг лагеря ни одного зверя крупнее, чем вот этот.

– Где? – вскинулся Фицрой.

– Да прямо у вас под ногами, – с потаенным злорадством ответил мичман.

На брошенном впопыхах бежавшими немцами куске парусины устроилась толстенькая зверушка, похожая на полосатого хомяка. Рыже-черная мордочка смешно морщилась на солнце.

– Какая бесстрашная, – проговорил капитан, нагибаясь. – Никогда не видела людей.

Хомяк смерил его презрительным взглядом и тяжело приподнялся на лапках. Отвернувшись от Фицроя, зверушка несколько раз на собачий манер шваркнула коготками задних лап по парусине, будто закапывая капитана. Гарланд подавил смешок.

– Ах ты… – Фицрой оборвал себя, очевидно не желая позориться несдержанностью перед низшими формами жизни вроде мичманов. – Ну-ка…

Он протянул руку. Животное угрожающе зашипело, но с места не сдвинулось, лишь еще раз пнув воздух белыми острыми шпорами.

Фицрой ухватил ее за шкирку и ловко поднял, придерживая левой рукой под брюхо.

– Поймал! – воскликнул он торжествующе, выпрямляясь. – Отбивается…

Голос его оборвался.

Гарланд смотрел прямо на него, и последующий кошмар запечатлелся в его памяти до мельчайших подробностей. Но подробности эти дошли до сознания далеко не сразу. Впоследствии он еще не раз посреди белого дня вываливался из кошмарного сна наяву, еще удерживая перед внутренним взором очередную картину, будто память безжалостно нарезала считаные секунды на тысячу дагерротипических снимков. А тогда у него не хватило времени даже сойти с места или протянуть руку. Не хватило бы времени и крикнуть, даже если бы голос не изменил мичману.

Лицо Фицроя залила мраморная белизна. Казалось, что на капитана глянула легендарная Медуза: каждая мышца обратилась в камень, сведенная спазмом. Только глаза, миг назад серые, почернели, но остались живыми. Лишь живое чувствует боль.