Владимир Контровский - Последний герой нашего времени Страница 85

– Тесен мир… А как ты здесь оказалась?

– Помогли. Есть один такой человек хороший, Михаил Пантелеев, Дима у него под началом служил. Он когда узнал, что моя Анюта – дочь лейтенанта Ильина, как брат родной о нас заботился. Да, как брат – в постель ко мне залезть и мысли не имел. А потом, когда Обвал накатился, и на Севере совсем невмоготу стало, он помог нам до Питера добраться. Ехала я сюда под охраной морских пехотинцев – перебрасывали морпехов, а их командир другом был Пантелееву. И в Петербурге нашлись люди, знавшие Диму и помнившие, что он сделал, – не оставили без помощи дочь его и жену невенчанную. А как Время Тьмы на убыль пошло, я и перебралась сюда, на остров. Монастырь здесь чистый, корыстью не травленный, – жить можно, земля прокормит, хоть и скудная она тут у вас. Поживу, а как Анюта подрастёт, вернусь домой, на Дон, – дома и стены помогают.

– А чего же ты сразу домой не поехала?

– Это после Обвала-то? Чтобы меня сильничали по дороге под каждым кустом, а то и вовсе убили бы? Я из Мурманска добиралась за спинами вооружённых мужиков, они меня в обиду бы не дали, а на Дон одной, да ещё с малым дитём… Нет уж, подожду я, пока жизнь наладится – оно к тому идёт, – тогда и поеду. Анюта моя – Ильина Димы кровь, я её сберечь обязана.

– Кровь и память – да, их нужно хранить. Мы с Лидой тоже мужей своих потеряли, и сюда перебрались кровь их сберечь, – сказала Юля и добавила со странной интонацией: – И не только…

– Это ты о чём? – недоумённо спросила Ольга.

– О чём? – вдова Алхимика посмотрела на неё изучающе. – Мечту они нам свою оставили – заветную. Людей мы должны вырастить – чистых, корыстью не травленных, как ты говоришь. И мы их вырастим – сломают они древнее проклятье, висящее над всем этим миром.

– Чудно ты говоришь, подруга. Словно и не городская ты, в Петербурге выросшая, а ведьма деревенская. На «ведьму» не обижайся – слово это вовсе не ругательное, оно от корня «ведать» происходит.

– Я и не обижаюсь. А вот что бы ты сделала, колдуньина внучка, если пришёл бы к тебе кудесник и сказал: «Вот тебе, девонька, зелье волшебное. Корми им дитя своё один год и один день, и станет дитя твоё человеком истинным, и никакая грязь к нему прилипнуть не сможет, и отступит Тьма перед Светом». Что бы ты ответила такому магу-волшебнику? Не зря спрашиваю – это мы только сегодня с тобой по душам разговорились, а приглядываюсь я к тебе уже давно, казачка донская, – видела я, как ты за местными сиротами ухаживаешь.

– Зелье чудесное, говоришь? Да я бы кровью своей дочь поила, лишь бы…

– Погоди, – встрепенулась Юля, – Лида идёт. Вон, видишь?

Со стороны монастыря к ним шла женщина в чёрном.

В нижнем храме было прохладно. В воздухе тёк запах воска от свечей, во множестве горевших на бронзовых напольных подсвечниках. И ещё – присутствовало здесь ощущение повернувшего вспять времени, как будто при входе в этот храм срабатывала фантастическая машина и перебрасывала человека в шестнадцатый век, когда годы ещё текли неспешно, и когда Зверь, захвативший в настоящем всю планету, ещё копил силы, готовясь вырваться. Это странное ощущение Лидия испытала, впервые оказавшись в нижнем храме островного монастыря, и с тех пор оно повторялось раз за разом с той же остротой, стоило ей только сюда войти. Она была уверена, что и другие люди, способные чувствовать, ощущают это вневременье, и поэтому хотела поговорить с отцом-настоятелем именно здесь.

– Я слушаю тебя, дочь моя.

– Отец Арсений, я хочу испросить благословения на богоугодное дело. И разрешения.

– Разве на богоугодные дела надо испрашивать разрешение? Такие дела творятся по душевной потребности – кто я такой, чтобы запрещать или разрешать душе человеческой стремиться к свету?

– Это так, но будет ли моё дело сочтено вами богоугодным?

– А ты сама как считаешь? – священник, похожий в своей чёрной рясе и клобуке на мудрого старого ворона, испытующе посмотрел на вдову Повелителя Муз.

– Я не сомневаюсь в том, что дело моё угодно Всевышнему, – твёрдо ответила Лидия, не опуская глаз под пристальным взглядом отца-настоятеля, – однако оно касается не только меня, но и других людей.

– Все наши дела так или иначе касаются других людей – и злые, и добрые. Говори – я постараюсь понять тебя и помочь.

– Святой отец, мы с Юлией неспроста выбрали именно ваш монастырь. Простите мне дерзкие слова, но многие православные обители погрязли в корыстолюбии, забыв о своём долге перед людьми и Богом. Они призвали торговцев в храмы, тогда как Христос их оттуда изгонял. А вы – нет. Ваш монастырь один из немногих сохранил огонь, отогревавший Русь в самые тяжкие времена. И у вас, святой отец, есть шанс не только сохранить этот огонь, но и поселить его в исстрадавшихся душах и осветить этим огнём будущее России и всего мира.

– Всего мира? В тебе говорит гордыня – остерегись!

– Да, всего мира, – упрямо повторила Лидия. – Разве Христос взошёл на Голгофу не за грехи всех людей, и разве не весь мир он хотел спасти?

– Не равняй себя с сыном божьим, дочь моя.

– Все мы божьи дети, святой отец. Наши с Юлей мужья погибли ради дела, которое мы с ней должны продолжить и довести до конца. И мне важно ваше слово, отец Арсений.

– О каком деле идёт речь?

«Всё, – подумала Лидия, – отступать некуда. Если мне не удастся его убедить, и он меня не поддержит или, хуже того…».

– В вашем монастыре нашли приют около ста детей-сирот, потерявших родителей в злое Время Тьмы. Мы хотим вырастить их них настоящих людей, достойных будущего.

– Какие могут быть сомнения в праведности такого намерения? – настоятель слегка развёл руками. – Вы – и ты, и твоя сестра по несчастью, и Ольга, – чисты душами: я видел. Растите – я буду только рад.

– Не всё так просто. Речь идёт не только о воспитании этих сирот, но и об изменении их натуры – генетически. У нас есть препарат, способный изменить этих детей и превратить их в настоящих людей, которые если и появлялись раньше, то крайне редко. Таких людей называли святыми.

– Святость достигается молитвами и трудами во славу Господа нашего, – глаза отца Арсения недобро сузились, – а не колдовскими снадобьями! Всевышний создал людей по образу и подобию своему – тебе ли оспаривать его замысел?

– Люди несовершенны – в божий промысел вмешался Сатана! Святой отец, вы ведь не против лекарств от болезней, не против прививок, – почему нельзя дать людям лекарство для душ? Это не колдовство – это наука. Удобренный садовником цветок пышнее – разве не так? Неужели вы не видите, куда катится мир? И если падение в пропасть можно остановить, то не божьей ли волей попал в наши руки этот препарат? В наши – мы чисты душами, вы же сами сказали, – а не в чьи-то ещё! И не божья ли воля привела нас сюда, в этот монастырь?