Командировка в ад (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

Командировка в ад

Глава 1

1.

Ольга проснулась в седьмом часу утра, услышав плач в детской. Встревожилась: юный Драган с младенчества рос суровым и молчаливым, весь в своего отца Милоша. Вчера гулял с ним и старшим братом, встречали весну, устал, сердешный, должен был спать без задних ног… Что с ним?

Накинув халат, женщина сунула ноги в домашние опанци и устремилась к сыновьям.

Михо, старший сын, тоже проснулся и недовольно смотрел на возмутителя спокойствия.

— Милый! Что с тобой? — спросила Ольга, склонившись над младшим.

— Головка болит…

Ольга положила ему ладонь на лоб — четырехлетний малыш буквально горел огнем.

Внутри женщины что-то сжалось. Огорчаться, паниковать — не время… Их семейное правило — не терять присутствия духа и действовать. Волю чувствам можно дать потом.

Она растолкала мужа.

— Милош! У Драгана сильный жар. Бегом к телефону, звони в «скорую». Я попробую снять температуру, — Ольга с силой встряхнула супруга. — Скорее! И никаких «сейчас, только попью кофе», ма-арш!

Сунув сыну под мышку градусник, она дала ему глотнуть аспирин и положила холодную тряпицу на лоб. Одновременно прислушивалась к происходящему в коридоре, где Милош накручивал диск телефона и непрестанно ругался. Через несколько минут бесплодных попыток он бросил занятие и вошел в детскую с незажженной сигаретой в зубах.

— С ума сойти! Или занято, или вообще трубку не берут. Знаш… давай кафенисати. Все дети болеют, все и выздоравливают. Потом еще наберу.

Ольгу буквально передернуло. Эта вечная сербская неторопливость, размеренность, «давай сначала попьем кофе, потом решим», абсолютно не подходила к критической ситуации. Раз такое случилось с ребенком, она была готова растерзать любого, кто станет на пути к его спасению.

— Ах ты, курац! Звони в скупщину! Или сам беги в больницу! Вытряси бана из постели и спроси: какого… мы его избирали местным главой, если при его власти до «скорой» не дозвониться⁈ Действуй!

Сербские женщины традиционного воспитания никогда себе такого не позволяли, но Милош знал, на что шел, когда взял в жены черноокую красавицу-беженку из восточной части Славии, когда там началась война. Предлагал уезжать и Марине Мережко, ее овдовевшей двоюродной сестре, нашелся бы и той подходящий сбрский жених, да строптивица отказалась: работала в больнице Царьграда, не захотела бросать раненых.

Поэтому терпел псовку (ругань) Ольги, тем более, взрывалась славка редко, в основном — из-за детей. Откровенно говоря, по делу.

Милош быстро натянул бриджи, высокие гетры, свитер, накинул кожух и водрузил на голову шубару — круглую овечью шапку. Только на улице закурил и втиснулся в старый итальянский внедорожник: на новенький немецкий зарплаты учителя с двумя детьми никак не хватит.

Улицы городка Високи Планины на юге Сербии были еще пустынны. Навстречу промчалась буквально пара машин, разбрызгивая снег вперемешку с грязью. Показалась карета «Скорой помощи», такой же старый итальянский паркетник «турин», как у него, только с удлиненным кузовом. С включенной люстрой на крыше, он тоже куда-то быстро ехал. Но не к дому Милоша и Ольги.

Неподалеку от местной управы (скупщины) движение остановил полицейский. На удостоверение учителя, муниципального служащего, посмотрел косо, без малейшего уважения. С характерным хорватским говорком процедил: в городе вводится чрезвычайное положение, всем надо оставаться по домам.

Хоть жена и упрекала порой в тугодумстве, Милош сообразил — про ситуацию расспрашивать не время. Он напустил на себя важный вид и сообщил хорватскому полицаю: именно потому и едет в скупщину, его туда вызвали, подняв из постели. Заставник ничего не сказал, только отступил на шаг и отвернулся, позволив ехать дальше.

Городок Високи Планины, до прихода немцев насчитывавший около тридцати тысяч жителей, раскинулся, по европейским меркам, чрезвычайно широко. На каждый дом приходилось не менее полгектара земли, на нем — сад, теплицы, огороды, многие прямо здесь держали овец. Даже муниципальным служащим считалось пристойным работать на земле, оттого в провинции граница между городской и сельской жизнью представлялась весьма размытой.

Лишь в центре города плотно соседствовали высокие трех- и четырехэтажные дома: здание скупщины бановины, полицейский околоток, мировой суд, банк, больница, школа, пара училищ. Над всем этим возвышался православный храм. Дальше тянулась торговая улица, упиравшаяся в резиденцию лейтера с казармой его отряда, сейчас это были хорваты, наихудший вариант. Чехи и поляки тоже чужаки, но не ведут себя столь вызывающе, как эти «братья». Почти та же балканская славянская нация, но считающие себя выше, «европеистее», а сербов — унтерменшами, хоть с точки зрения кайзеровских властей сами хорваты ничем не лучше сербов или черногорцев, разве что более лояльны к власти Берлина.

Над управой ветер шевелил кайзеровский флаг. У входа кипела суета. Милош захлопнул дверцу машины и, не успев ступить даже пару шагов, догадался: никакого порядка, хваленого германского ордунга, здесь нет и в помине. Люди мечутся, не зная, что делать.

— Не подходи! — выставил вперед ладонь очередной полицейский, на этот раз местный и знакомый. — Милош Благоевич?

— Да, брате. Что стряслось?

— Эпидемия. У тебя в семье есть заболевшие?

— Сын четырехлетний. Высокая температура, и не могу вызвать «скорую»…

— Больница переполнена. Немедленно уходи! Закрой лицо, брате. Говорят, передается воздушно-капельным. Включи и слушай местное радио. Скажем, что делать. Двигай бре!

В это утро все им помыкали — и жена, и оба встреченных полицая… Закурив вторую сигаретку, не принесшую ожидаемого удовольствия от затяжки, Милош захлопнул дверцу своего «турина» и включил передачу. Проехал мимо аптеки с захлопнутыми ставнями и табличкой «затворено». Наверно, не откроют и днем, если боятся заражения: в первую очередь за лекарствами потянутся из семей, где уже есть инфицированные.

Но что сказать жене? Ждать инструкций по радио — это даже звучит смешно. Вроде тех наставлений — «задржи смиренность», то есть сохраняй спокойствие, повторявшихся рефреном, когда германская армия оккупировала страну. Сербские войники, разгромленные за три дня в пограничном сражении, ничего не могли противопоставить оккупантам.

Дома его встретила необычная тишина. Скинув кожух, шубару и опанки, Милош бросился в спальню к детям.

Кровать Михо пустовала. Ольга недвижно застыла соляным столбом около младшего. На щеке засохла дорожка слезы.

Мальчик лежал лицом вверх, не плакал. Казалось, мирно заснул. В уголке приоткрытого рта белела загустевшая пена.

Но он не дышал.

— Я услала Михо на чердак, изолировала, — деревянным голосом молвила женщина. — Это какая-то очень быстрая инфекция.

Милош выронил сигарету. Диким усилием воли подавил в себе порыв — бросится к сыну, трясти его, умолять очнуться в безумной надежде — начнет дышать, сердце начнет биться… Он еще наверняка теплый, практически как живой…

Глаза покрылись влагой.

Утерев предательские слезы, мужчина выдавил:

— Что делать? Ты же работала в больнице Царицино!

— В бухгалтерии. Открываем все окна. Я мою полы. Драгана придется завернуть в клеенку и вынести на улицу, на холод. Потом сколотишь ему гробик… Сможешь?

Милош кивнул и бросился прочь, чтоб только не видеть мертвенно-бледное личико своего дорогого дечко. Хоть чем-то себя занять.

Ольга, закончив уборку, посмотрела на настенные ходики. Восьмой час. В Царицино — уже девятый. Если Марина не на дежурстве, должна еще быть дома.

Впервые за много месяцев, пожалуй — даже год прошел, как между сестрами пробежала черная кошка, подошла к телефонному аппарату и заказала международный разговор по срочному тарифу, немедленно, назвав нововаряжский телефонный номер. Соединили их быстро.