Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 3 (СИ) - Токсик Саша Страница 4

Протягиваю руку, и она отдаёт мне деньги, а сама садится в глубокой задумчивости.

Как интеллигентный человек, она привыкла относиться к финансам, как к чему-то слегка стыдному. Всем же известно, что у порядочных людей денег нет.

И в то же время у её сына под матрасом лежат сейчас полторы её месячные зарплаты. «Шабашки» в СССР были делом «священным». Бывало, что и инженеры, и научные сотрудники строили коровники или валили деревья с целью резко поправить своё финансовое положение. В обществе такое поведение не осуждалось, правда сопровождалось лёгкой завистью, мол «пристроился».

А тут, можно сказать, на постоянной основе. Конечно, я не думаю, что каждая свадьба будет приносить мне по столько. Но недавнее приглашение стало отличной возможностью «легализовать», мои книжные доходы перед мамой. В любом случае картина моего инженерного будущего, которую она уже нарисовала у себя в голове, подверглась сегодня серьёзному испытанию.

— Лида, — отделяю от стопки десятку, — Ты не могла бы в магазин сходить? Пожалуйста, будь любезна.

Лида кидает на меня пламенный взгляд. Ну а что? Никто не заставлял е ё тут хозяюшку изображать.

— Конечно, — вспыхивает она улыбкой, яркой как лампочка, — что купить?

— А на твой вкус, — говорю, — к макаронам вприкуску.

— Ой, он же закроется скоро! — волнуется мама.

— Ничего, я бегом, — с вызовом заявляет Лида.

— Хорошая девушка, — неожиданно сообщает мама, едва Лиходеева скрывается за дверью.

— Серьёзно⁈ — удивляюсь, — раньше ты была другого мнения.

— Она возле тебя день и ночь дежурила, — говорит мама, — на шаг не отходила, пока ты без сознания лежал.

В этом, все матери на свете. Судят о девушках по тому, как те относятся к их любимому сыночку. Лидка сидела с другой целью. Не хотела пропустить момент, когда я приду в себя, чтобы узнать, что я помню, а что нет. Но я не хочу разочаровывать маму. В моей однокласснице и правда пропадает актриса больших и малых театров.

Хотя, почему пропадает? Я в своё время посмеялся над её наивной мечтой, а вдруг это действительно её призвание?

— Мам, — говорю, — а ты знаешь, что Лида в театральный хочет поступать?

— Куда⁈ — смеётся мама.

— В белоколодецкий техникум, — объясняю. — Там ведь есть актёрский.

— Да какой там актёрский, — машет она рукой, — одно название. Это тебе не Щукинское.

— А её прямо в столице с распростёртыми объятьями ждут? — говорю. — Сколько таких туда приезжает со всей страны. Лучше синица в руках. А оттуда можно замахнуться куда угодно, если иметь хоть какую-то базу. После техникума ведь в ВУЗ проще поступать, правильно?

— И когда ты только успел стать таким рассудительным? — она садится напротив меня, подперев кулаком подбородок.

— Само как-то, — отшучиваюсь. — Так я к чему веду, может, ты с ней позанимаешься?

— Чем? — удивляется мама.

— Актёрским мастерством, — говорю. — У вас вон постановка своя, возьмите её хотя бы на второй состав. Пускай посмотрит на актёрское ремесло не в мечтах своих розовых, а как есть, из за кулис. Может, ещё и передумает после этого.

— Думаешь? — сомневается мама, но впервые всерьёз размышляет над моими словами. — Она же вроде в школе не очень хорошо училась?

— Потому что смысла в этом не видела, — говорю, — а здесь, если это приблизит её к мечте, будет дни и ночи пахать. И перед приёмной комиссией не «У Лукоморья дуб зелёный» прочитает, а «с рассвета в Валентинов день…».

— Никто её Офелией не возьмёт, — возражает мама, — вот ещё! Такую роль годами ждут, а тут сразу… Разбежалась… Пускай сначала чайник научится изображать… с крышечкой… — она улыбается, вспоминая, похоже, что-то из своего театрального прошлого. — Или торшер!

Когда запыхавшаяся Лида забегает в дом, её судьба практически решена, без всякого на то согласия самой Лиходеевой.

— Рынок закрыт, — ещё не подозревая о переменах в своей жизни, отчитывается она, — а в сельпо только килька в томате, да спички. Зато вот! — Она выставляет на стол сразу две стеклянных банки с тушёнкой, кусок сыра и банку соуса «Краснодарский». — Достала! Будут макароны по-флотски.

На какое-то время разговоры смолкают. Блюдо, приготовленное мамой на пару с Лидкой сильно отличается от того, чей рецепт записано в микояновской библии «О вкусной и здоровой пище», но получается исключительно вкусным и питательным.

И мама, и Лидка наперебой пытаются накормить меня, «а то исхудал в больнице», а я блаженствую от нормальной еды, от домашнего уюта и, наконец, навалившегося на меня спокойствия.

Увы, недолгого.

Сначала мне кажется, что красно-синие блики на стенах вызваны усталостью. Рябит в глазах, словно я потихоньку проваливаюсь в сон, и реальность наполняется совершенно несвойственными ей артефактами. Такое бывает в состоянии чрезвычайной усталости, а именно это я сейчас и чувствую. А ещё желание упасть на подушку и не вставать с неё как минимум пару суток.

— Добрый вечер, Мария Эдуардовна, — капитан Грибов, постучав для порядка, тут же приоткрывает дверь и просовывает свою голову в фуражке. — Альберт дома?

«А он гулять выйдет?» мелькает в башке дурацкая фраза.

— В больницу не поеду, — говорю, не здороваясь, — не имеете права.

— Не кипятись, — примирительно поднимает ладони капитан, — мы не по этому поводу. Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — говорю с вызовом, — хоть сейчас на танцы.

Неспешная манера Грибова вести речи и плести конспирологические теории не вызывает у меня никакого энтузиазма. А мне сейчас слишком хреново, чтобы сдерживать раздражение. Я прекрасно помню, как он меня в больнице «полоскал» на предмет возможных криминальных связей и конфликтов.

— Очень хорошо, что тебе лучше, — радуется Грибов, — значит, ты в состоянии с нами проехать? Не в больницу. В отделение.

Капитан между тем, под шумок, заходит в крохотную прихожую, которой больше подойдёт слово «сени», и мнётся у порога. В приоткрытую дверь видно радостную физиономию младшего лейтенанта Степанова. Улыбка у того, вообще до ушей. Да что тут, блин происходит⁈

— С какой целью? — напрягаюсь я.

Неужели они докопались до чего-то незаконного в моих делах? Отчаянно пытаюсь вспомнить, что лежало в моём рюкзаке, который подбросила милиции Лида.

Ни книжек, ни кассет с записями, ни денег… Аппаратура, и всё. Легально приобретённая, на всё чеки есть. Да и не стал бы Коля Степанов так радоваться, прищучив своего напарника по бегу и тренировкам.

— Убивца твоего опознать надо! — оправдывает мои ожидания Степанов, — Взяли мы гада!

— Как взяли⁈ — чуть не падает со стула Лида.

Взгляд у неё мечется, как у пойманной синицы. Незаметно под столом с силой наступаю ей на ногу. Лицо Лиходеевой кривится от боли, но соображалка включается.

— Кто же это оказался? — спрашиваю, изображая искреннее любопытство.

— Это служебная информация, — Грибов сердито оборачивается на младшего лейтенанта, и тот виновато моргает, — вот будешь опознавать, сам и увидишь.

— Я ж не помню ничего, — говорю, вставая со стула. — Как же я кого-то опознаю.

— Никуда он не поедет! — вступает мама, — ты погляди на него, Сергей Игнатич. Куда ему ехать⁈ Ему покой нужен! Хоть до утра подожди…

Ехать надо. Обязательно надо ехать, и уже на месте разбираться, что с этим делать, а то сейчас из Лидки польются откровения, как из треснувшей бочки. Не заткнёшь и не расхлебаешь потом. Да и Копчёный, если это его задержали, сейчас думает, что это я его сдал. Ни к чему хорошему такие мысли не приведут.

— Мама, нельзя в таком деле ждать, — убеждаю её. — Я нормально себя чувствую, справлюсь.

— Процедура такая, — капитан разводит руками, радуясь моей поддержке — опять же рост, особенности телосложения… Мало ли, что вспомнится.

Врёт, доходит до меня. Грибов хочет очную ставку устроить. Свести меня со своим подозреваемым и поглядеть на нас. Может, тот слабину даст, а может, я. Не верит он мне, что я не видел ничего, и правильно не верит. Поэтому врёт и хочет меня поймать. Хотя, что значит «хочет». Уже поймал, практически. Только Лидку с собой брать нельзя ни в коем случае.