Василий Баранов - Скиталец. Флибустьерское синее море

Скиталец. Флибустьерское синее море

Василий Данилович Баранов

© Василий Данилович Баранов, 2017

ISBN 978-5-4485-8364-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

В невообразимо-великой пропасти между мирами, что охватывала пространство и время, в безвременье и не движенье зарождалось нечто новое. Физики и теологи могли бы долго спорить о том, что же на самом деле происходит в этом загадочном подпространстве или пространстве между мирами. Однако этот процесс можно было описать довольно просто. Древняя и извечная Сущность, которую одни теологи назвали бы Творцом или Богом, а другие Дьяволом, заскучала и решила создать противовес своему последнему творению. Роману, Древнему, своему аватару в образе человека. Теперь же Сущность создавала Рэма, двойника Древнего, его отражение, Альтер-эго, антипод. В безумии зеркал, во всех смежных мирах, он будет противостоять своему брату, что придаст новые силы извечной битве Порядка и Хаоса. Вражда братьев либо приведет их к духовной гармонии, либо окончательно противопоставит их друг другу. Тогда вновь запылают пожары войн и по мирам прокатятся стихийные бедствия. В худшем случае придется начинать все заново, но Сущность скучала, а межмирье слишком пустынное место. А пока Сущность устраивалась поудобнее, желая насладиться схваткой светлого и темного аватара. Эта схватка была вечной как само мироздание, ибо нет начала у бесконечности и нет конца, бессмысленно вспоминать о прошлом и пытаться разгадать будущее.

Легкая грусть и радость. Отчего? От того, что он, Данька, окончил школу, стал взрослым. Позади экзамены, последний звонок. Теперь он и его друзья, Славка, Максим, они взрослые. Они могут твердо стоять на этой земле. Могут протянуть руки к верху, что бы взять диск под названием Солнце. Они могут идти по Земле твердой поступью, что бы дрожала вселенная под их ногами. Взрослые. Они выросли. Грустно, немного печально от того, что школа уже позади. Но ведь можно прийти, пройти по школьным коридорам, постоять у окна, погладить рукой подоконник. Можно свысока посмотреть на ребятню, бегающую по коридору. Можно заглянуть в опустевший класс, притихший, присесть за парту, что бы вспомнить свое детство. Можно остановиться поговорить со своим старым учителем почти на равных. Детство, когда ты решило уйти? Может тогда, когда он прикоснулся к той книжице, что называют аттестатом, Вот оно детство. Черноволосый парнишка с темными глазами стоит среди других ребят и родителей и смотрит, как он, Данька, берет аттестат из рук директора школы. Этот парнишка, детство, в коротких брюках. Он вырос из них. Длинные носки. Стоит и печально, немножко робко улыбается, машет ему рукой так, чтобы никто не заметил. Поворачивается и уходит. А Данька только смотрит в спину уходящему детству, на эти печально опущенные плечи. Ушло, ты ушло, мое детство. Неужели безвозвратно.

Данька сидит за столом в своей комнате, в доме на Тракторной улице. За окном галдят птицы. Шум проехавшей машины. Он сидит и бесцельно перебирает листы бумаги, перекладывает их с места на место. Словно собирается подвести итог отрезку жизни. Только какой жизни. У него их две. Одна здесь, где он был школьником, а другая на далеком Карибском море. На пиратском острове Тортуга, где он пират. Пират на корабле под названием «Скиталец». Под командой капитана Свена, его отца. Итог, какой жизни следует ему подвести. Той или этой? Обеих сразу? Но как? Он теперь взрослый, но в комнате ничего не изменилось. Тот же письменный стол, компьютер. Данька встал, подошел к книжному шкафу. Его книги. Какая мешанина. Томики стихов. Цветаева, Ахматова, Пастернак. Квантовая механика. Эммануил Кант. Как он мог все это в себя впихнуть. Какая неразбериха царит в его башке. Данька посмотрел на старый пузатый шифоньер. Он не стал к нему подходить. Там хранятся его рубашки, брюки и две спортивные сумки. Лучше что б никто не видел, что он хранит в них. Вот кровать, хранительница детских снов. Рядом тумбочка. На ней настольная лампа, которую он включал каждый вечер. Она спасала его от страха перед темнотой. Когда на землю опускалась ночь, лампа отгоняла страшную безобразную тьму. Эта тьма постоянно подкрадывалась к его постели. А лампа на одной ножке, как стойкий оловянный солдатик стояла на страже, охраняя его покой, ограждая от мрака. Там на Тортуге в первые дни Даньке казалось, что все, что связано с островом, сон. Он даже солнце обозвал электрической лампочкой своего ночника. На той же тумбочке сидит плюшевый мишка. Славная игрушка. Этого мишку подарил ему отец.

Когда-то Данька долго пытался вспомнить образ своего отца. То как он сидит рядом, читает сыну книжку. Обнял рукой. Даня держит в руках этого медведя. Что еще было в его жизни? Не так уж плоха была у него жизнь.

Не так уж плохо было все в его жизни. Мать – научный сотрудник музея. И ничто, что ее зарплата маленькая и ее надо растянуть на целый месяц. Мать подрабатывала уборщицей в колледже, а он, Данька, помогал ей по дому. Готовил ужин, стирал белье, мыл пол. В общем-то, не плохая была жизнь. Нельзя ему жаловаться на свою жизнь. Все было нормально. И в школе все было хорошо. Ну, не получалось у него с физкультурой. С кем не бывает. Не мог перепрыгнуть через «коня», рухнул с каната. Но ему же поставили тройку. Потом он исправился. И у него есть венные друзья. Вон, Максим. Мало ли что сын известного в городе предпринимателя. Отличный парень. С ним не скучно. Верный друг. Он, Данька, никогда не чувствовал себя ущербным рядом с Максимом. Завидовал ему немного. Завидовал, что у того есть отец. Его же родной отец однажды летним вечером вышел за хлебом. Дойти только до магазина, рядом с их домом. И исчез. Пропал навсегда. Его искали. Мать плакала, даже фотографии убрала. Спрятала, чтобы не вспоминать. Долгое время Данька даже не видел этих фотографий. Может и к лучшему. Потом к их дружбе присоединился Славка. Интересный парень. Их одноклассник. В этом мире у него все в порядке, так что можно спокойно перевернуть страницу жизни.

Данька вернулся к столу, сел на стул. Да, в этой жизни все в порядке. Он посмотрел на широко распахнутую дверь своей комнаты. И увидел. Там стоял тот мальчишка, черноволосый. Черноглазый. В коротких брюках. Стоит и робко улыбается. Его детство? Оно решило заглянуть к нему? Данька сказал:

– Ну, что стоишь? Проходи. Не стой, как вкопанный. Садись. – Он развел рукой, предлагая гостю самому выбрать, куда сесть. До чего робкий и застенчивый мальчишка. Даньке его немного жаль.

Паренек прошел в комнату и присел на край стула, все так же продолжая робко улыбаться.

– Ну, если пришел поговорить, давай поговорим. – Заявил Даня. Отвел взгляд от мальчишки, тот уж больно жалко съежился под взглядом сегодняшнего себя.

– Я на минутку. Если не помешаю, конечно. – Вот, как всегда, робеет. Нервно перебирает пальцы рук. Склонил голову на бок. Прикусил губу. Ну что же ты такой нескладный!

– Нет, не помешаешь. – Сказал Даня. – Рассказывай. Рассказывай о себе.

Детство вновь улыбнулось. В глазах сверкнул огонек радости и надежды. Его не прогнали.

– Что рассказывать? Ты и так все знаешь. – Розовый румянец проступил на щеках. Вспомнил что-то, чего стесняется.

– Мне хотелось услышать это от тебя. Как бы со стороны. – Данька откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу, правую руку завел за затылок. Приготовился слушать.

– Я… я не знаю. – Мялось детство. Голос чуть срывается. Смущение? Чувство вины? Какой он ребенок. Просто очаровательный ребенок. В этом Данька уверен, ведь это он сам.

– Ладно. – Сказал Данька. – Как мне к тебе обращаться? Как тебя звать?

– Наверно …. Наверно, Даня. – Совсем растерялся.

– Даней зовут меня. Мы так запутаемся. Надо дать тебе другое имя. – Честно говоря, такого лопуха называть пресветлым именем Даня ему не хотелось.

– Ладно. Называй, как хочешь. – Детство покорно склонило голову. Ну, да, как хочешь, только в печь не ставь, хоть горшком.

– Назову тебя Юн. – Данька усмехнулся. На «Скитальце» он начинал юнгой. А этот половина юнги рядом с ним, теперь боцманом.

– Почему? – Детство посмотрело на Даньку. – Почему, Юн?

Возражать то ли вздумал, сопляк? Не обижайся, я не со зла.

– Не звать же тебя Дед. Детство. Юн – это от юности. Не называть же тебя ребенком. Обидишься еще.

– Конечно, обижусь. – Детство вскинуло подбородок, закинуло ногу на ногу. Взрослого мужика из себя корчит.

– Ты согласен? Ты будешь Юном?

– Согласен. – Детство кивнуло головой.

– Ну, давай, Юн. Рассказывай, как ты живешь, жило. – Данька поймал себя на том, что как-то сурово произнес эти слова. Свысока.

– Наверно, как и ты. – Мямлило детство. Распахнуло свои темные глаза, вот сейчас начнет оправдываться. Виноват, дяденька, больше не буду.