Сен ВЕСТО - ПРОГНОЗ ПОГОДЫ НА УТРО. Сказка для всё познавших

ПРОГНОЗ ПОГОДЫ НА УТРО

Сказка для всё познавших

Сен Сейно ВЕСТО

© Сен Сейно ВЕСТО, 2017

ISBN 978-5-4483-7970-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С. Весто

ПРОГНОЗ ПОГОДЫ НА УТРО

Всякое использование текста, оформления книги – полностью или частично – возможно исключительно с письменного разрешения Автора. Нарушения преследуются в соответствии с законодательством и международными договорами. For information address: Copyright Office, the US Library of Congress.

© S. Vesto. 1997—2009

© S. Vesto. graphics. 1997—2009

senvesto.com

Обозвав всех безбожниками, Дьявол спустился к себе вниз распорядиться насчет завтрака.

Гарпии, летящие над утром

__________________

С. Весто

ПРОНОЗ ПОГОДЫ НА УТРО

сказка для всё познавших

ГЛАВА 1. ИЗБРАННЫЕ ВЫДЕРЖКИ ИЗ ОПЫТА ПРОГНОСТИКИ

ПОГОДНЫХ УСЛОВИЙ НА БУДУЩЕЕ

В непроглядном ночном лесу, где-то не близко, на окраине, должно быть, той неприметной крохотной деревушки с готическими крышами, что еще пару дней назад оставались одинаково скромными, симпатичными и тихими, снова без особой охоты разгорался бой. Если не знать всех подробностей, отдельные прорывы далеких пятен света можно было отнести на счет медленно перебиравшихся с одного места на другое грозовых разрядов. Впрочем, возможно, отчасти так все и было: осадки обещали уже вторую неделю, но те, словно сговорившись, ходили кругами по всем темным горизонтам где угодно, но только не здесь. Не считая отдельных проблесков, там ни черта не видно было сейчас за плетьями деревьев и лютой темнотой. Было время самых крепких снов.

Позади, тоже не близко, крыши под некогда чистенькой черепицей были теперь хорошо укрыты от чужих глаз дерном и навозом вперемешку с сучьями, расшвырянными взрывом, – впрочем, вряд ли они сильно стали от этого хуже, строили их давно, крепко, из расчета, наверное, на как раз такой вот период неблагоприятных условий. Там было темно и тихо.

Здесь, на краю влажной крепко пахнущей травой лесной полянки тоже приходилось не сладко, знобило, порядком уже донимал непрекращающийся шум в голове, так что временами приходилось отпускать стиснутый меж колен обтертый до блеска на углах «шмайссер», аккуратный, апатичный, железный и слегка уже опостылевший, снимать прилипшие к холодному металлу испачканные в земле пальцы и в тысячный раз возлагать на нывший затылок. Казалось, всему этому конца не будет никогда. Совсем рядом, у земляничной полянки, возле невидимого овражка с бедным ручейком на дне, в непосредственной близости возвышаясь над взъерошенными беспокойной ночью кустами чудовищным бронированным зданием, сумрачно и скучно торчала, накренясь и словно бы нигде не кончаясь, неподвижная, ненормально большая тень танка с коробкой башни и вздернутой тяжелой задницей, запутавшимися в кронах черных деревьев. Деревья поминутно вздрагивали, ночь временами становилась светлой – как день, почва вздрагивала тоже, но в общем-то тут сейчас оказалось ощутимо спокойнее. Техника была тертой, видавшей всякое, умытой дождями, под отвесной необъятной стеной клепаного борта стыли огромные загребущие узлы устрашающих траков, застрявшая земля там комьями выпирала кое-где в отверстиях и щелях. Общая процедура возгонки и притирки будущего рабочего места прямо с дистанции шла обычным ходом. В размеренных багровых отсветах изредка вспыхивали на бронированных жженых бортах ядовитые размытые пятна камуфляжа и большой черно-белый крест, опаленный местами и обветренный. Танк шарахал, бухая тяжко и голосисто, уже, наверное, минут десять, не переставая, как заведенный, утомительно и с равными промежутками времени, словно не нормативный боезапас там у него был – склад, так что все терпеливо ожидали, когда там у него выйдет все. В голове порядочно уже позванивало.

Вместо очередного давящего на глаза и голову уханья робко загремел роняемый на броню люк, и над башней обозначились едва различимые во тьме очертания головы танкиста в надвинутом на самые брови ушастом шлеме, с лицом заметно, впрочем, взмокшим, блестевшим, по-рабочему недоброжелательным, хмурым и невыспавшимся. Сделав усилие, преодолев шелушащиеся звуки в горле, танкист негромко и хрипло спросил

– Сигаретки не будет, мужики?

Где-то за лесом, на большом отдалении снова что-то надсадно шарахнуло, заставив вздрогнуть. Блеснув на мгновение, будто приблизился, неспешно нарастая и хрустя, оглушительный раскат грома, и в воздух лениво поднялась, наконец, кружа, стая ворон.

А что, было спрошено у прикуривающего танкиста, далеко ли нынче неприятель. Окапываться будем сегодня или как.

– А хрен знает, – помедлив, хрипло и невнятно отозвался воин, не поднимая лица. – Молчат же.

Он помахал перед собой спичкой, рассматривая усыпанное проклятыми звездами небо.

– Молчат же, – повторил он немного спокойнее, – уже второй день молчат, мать их, отца и сына и святого духа. Безмолвствуют…

Переступив порог и оставив сразу позади себя холодную предутреннюю ночь, полянку и лес, я плотно прикрыл за собой дверь и снова оказался в длинном нежилом коридоре. Честно говоря, вот это многообразие коридоров и лестниц начинало уже потихоньку надоедать. И так все время, подумал я. И вот так всегда, ничего принципиально нового здесь не было, стоило только прикрыть за собой дверь в нужное время и в нужном месте, как сразу же наступала нехорошая, пугающая тишина и последствия для здравого смысла оказывались самыми печальными. В этом было что-то искусственное. Снова возникла мысль пойти сесть, прижать пальцы к утомленным глазам, отдохнуть и вообще попробовать в другой раз.

В этой части бездонного коридорного пролета царила какая-то особенная тишина. Новые обстоятельства одинаковыми длинными тенями лежали на бетонном темном полу, убивая последние проблески надежды на благополучный исход. Они лежали тут все время, эти последствия равнодушия, невзирая на уйму дверей и порогов, несмотря ни на что. Стоило бы пересечь когда-нибудь это слабо шаркающее тебе вслед пустое пространство, хотя бы на том основании, что тут этого некому было больше сделать. Сидя на пороге, с локтями на расставленных коленях, прижав усталую спину к стене, я утомленно разглядывал в полной прострации скучную череду незаконченных мрачных дверных проемов. В глубокой, тревожной, синей полутьме возле створок шахты лифта горел, ожидая, красный немигающий глаз. Ничего забавного или просто путного во всем этом не содержалось, нужно было отсюда уходить, и как раз здесь начиналось самое интересное. Складывалось впечатление, что подобный вариант событий как-то не предусматривался исходным проектом настоящего архитектурного образования. Впервые за долгое время я почувствовал что-то вроде приступа иронии. Заблудился, надо же. Все-таки постоянная готовность быть непредсказуемым утомляла. С одной стороны, это было действительно неудобно – дверей много, а ты один. Однако, с другой стороны, если так подумать, куда нам торопиться, по самым скромным соображениям, впереди еще была масса времени. Чуть ли не вечность.

Этажом выше было все то же. Сумрачно, гулко и пусто. Длинные гулкие коридорные провалы этажей нигде не начинались и нигде не заканчивались, шли, словно на ощупь, повторяясь и сбиваясь, натыкаясь вдруг ни с того ни с сего на непроницаемые склепы дверей бездействующих лифтов и теряясь уже где-то едва ли не у линии горизонта. Они не казались покинутыми, но здесь это ничего не значило. Было тихо.

Я внимательно осмотрелся. В небольшой тесноватой полутемной и неясной комнатке никого не было – зато были комары. К этому невозможно было привыкнуть. Мягким заученным движением, самыми кончиками пальцев я приоткрыл дверь пошире, впуская воздух из коридора, распахивая настежь и оставляя, так чтобы лучше слышать, подошел к накрытому газетой низкому столу и взял в руку патрон перечницы, разглядывая. Перца было не много, но тут лежал хороший черный перец. Не зернами и не стручками. Потемневший и одубелый от времени, ссохшийся разворот старой газеты на столе сохранял на себе закольцованные следы стаканов и неоднократных возлияний. Под плоским пластиковым донышком хрустнули крошки. Засунув руки в карманы, отрешаясь и расслабляя затекшие мышцы лица и затылка, без единой определенной мысли в голове, но продолжая еще непроизвольно вслушиваться в тишину, я встал у большого раскрытого наполовину окна, без всякого интереса разглядывая предгрозовое помрачневшее небо. Не оставлявшее до сих пор напряжение медленно отпускало. Здесь жили люди.

Быстро темнело. Я смотрел на черный далекий горизонт, на прозрачно-зеленую тонкую полоску со свинцовыми кляксами и нитями, вызывавшую во мне непривычно домашние ассоциации, слышал рядом мягкий шорох листьев, различая в нем тончайшее унылое пение, и думал, насколько же отстояло от этих звезд, грозовых туч и деревьев время детской наивности и легкомысленного, беспечного, живого леса. Меня там не было уже тысячи лет. За этими дверьми поселилась тишина. Я знал, как это должно было выглядеть со стороны, откуда-нибудь не отсюда, если посмотреть наверх снизу: как окна. Пустые глухие темные окна означали, что здесь коротали еще один поздний вечер, изнемогая от недостатка свежего воздуха. Окна оставались слепыми и непривлекательными, но часть одного из них выглядела бы целиком занавешенной блеклым прямоугольником марли. Она шевелилась, чуть заметно колыхалась под воздействием сквозняка. Здесь все еще был вечер. Снова вечер. Застарелая полузнакомая тоска вновь тихонько взялась своей холодной, немощной и липкой ладонью за мой затылок, так что было уже не вывернуться. Жить хочешь, спросил я себя. Пурпурная нить ненадолго легла на непроглядный рваный горизонт и растаяла. Пахло пылью. За окном, совсем рядом, шевелились, сонно и мертво кивали темные пятна листьев, недвижно зависали черточки комаров и колыхались пушинки комаров, пробовавших на прочность стекло и марлю. Потрепыхавшись с мгновение, одному из них без труда удалось протиснуться сквозь сетчатую чрезмерно ячеистую структуру полотна, что шевелило давление воздуха: он выровнялся, сориентировался и неторопливо направился мимо книжных полок, мимо меня – куда-то по направлению к безрадостной чернильной полосе неприметной картины. Это была не совсем марля.