Надежда Никитченко - Цъя

Цъя

Надежда Никитченко

© Надежда Никитченко, 2017

ISBN 978-5-4485-7480-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Цъя

Черные маслянистые капли дождя стекали по стеклу. Она выставила из-под козырька остановки маленькое жестяное ведерко и съежилась обратно под полиэтилен. Маленькая, сутулая, грязная – зверек с остатками разума. На стене остановки пестрели обрывки плаката: улыбающаяся белокурая женщина держит в руках белую чашку с черной густой жидкостью и втягивает носом белые струйки нарисованного аромата.

Дождь кончился. Цъя взяла ведерко и поднесла к носу, поглядывая на плакат. Сморщила нос и показала женщине с плаката язык. Потом аккуратно слила воду из-под маслянистой черной жижи в ковшик и поставила на переносной примус. Вода была желтоватой, имел маслянистый привкус, но это была вода. Оставив ковшик, Цъя подошла к разбитому киоску. Тот, кто его разбил, сделал это не ради добычи, а ради баловства. Она взяла белую пачку с красным знаком на картонке, зубами сорвала защитную пленку. Внутри плотно лежали хрупкие белые палочки. Она подошла к закипевшей воде и раскрошила одну из них в ковшик. Потом выключила примус, перелила жидкость в щербатую чашку. Понюхала. Пахло мерзко. Она еще раз показала язык женщине на плакате и начала мелкими глотками пить горячую воду с табаком.

Земля чуть дрогнула, ее зубы клацнули о край чашки. Асфальт перед остановкой покрылся мелкими трещинами, вспучился и выпустил острый ножевидный лист. Цъя отставила чашку и присмотрелась. За первым листом потянулся второй, потом третий. Прямо у нее на глазах из асфальта вытянулся жестяной цветок. Поднявшись на суставчатой ножке, цветок раскрыл бутон, в воздухе запахло газом. Цъя хмыкнула, полезла в киоск, достала зажигалку. Аккуратно подошла к цветку и высекла искру. Цветок оделся синим венчиком пламени. Цъя удовлетворенно хмыкнула и вернулась на остановку допивать табачай.

Слева в зарослях бамбуковых антенн послышался характерный скрип осей. Цъя медленно, стараясь не совершать резких движений, огляделась вокруг. Недалеко лежала перепутанная бухта толстых высоковольтных кабелей. Цъя ехидно глянула в сторону вероятного противника и начала медленными тягучими движениями перемещаться так, чтобы между ней и антеннами оказались кабели. С карниза на голову шлепнулась жирная черная капля, но Цъя не обратила на нее внимания. Капля медленно стекла по виску, пока не добралась до шеи и не скрылась под полиэтиленовым балахоном. Дойдя до намеченной точки, Цъя остановилась и выпрямилась в полный рост. В антеннах зафыркало. Она подобрала обломок асфальта и бросила его в заросли. Потом пронзительно свистнула.

Послышалось ворчание и треск. Цъя нетерпеливо почесала шею, по которой стекла капля, размазав нефть по коже, и нарочно громко рыгнула. Из зарослей вылетел, скрипя колесами, ржавый хищник. Тут кабели, как змеи, взвились вверх, стиснув ржавую стальную тушу. Цъя отскочила за ближайший столб, чтоб не получить случайно по шее. Кабели, тем временем, раздирали хищника на запчасти. Уже оторвали бампер, и теперь жадно присосались к аккумулятору. Хищник жалобно скулил, но вскоре заглох. Кабели, напитавшись, тоже затихли. Цъя, убедившись, что противники не двигаются, подошла к ним. Заднее сиденье хищника было обтянуто добротной, почти не попорченной, кожей. Цъя вытащила нож и как могла аккуратно срезала обшивку с сидения. Приближалась зима, а в целлофане зимой очень холодно. Срезав обшивку, она поковырялась немного в бардачке, вытащила оттуда зажигалку без газа, покрутила немного колесико и отбросила в сторону. Какие-то бумажки, книжки и кассеты она глумливо скормила жестяному цветку.

На запах горелой бумаги прилетели жужелицы. Вскоре воздух наполнился гудением. Они кружились вокруг цветка, стараясь заполнить резервуары еще не выгоревшим газом. Цъя осторожно подошла. Жужелицы не обратили на нее внимания. Цъя подобрала с пола камешек и попробовала попасть по жужелице, но их движения были слишком порывисты и непредсказуемы. Тогда Цъя взяла палку и, поймав момент, толкнула зазевавшуюся жужелицу в то место, где лепестки цветка из синего переходят в оранжевое. Жужелица вспыхнула и черной оболочкой упала на асфальт. Цъя палочкой пододвинула ее к себе. Остальные как будто и не заметили пропажи. Цъя обтерла от копоти поджаренную жужелицу и, отломив ножку, откусила кусочек. Это была вкусная жужелица. Покончив с первой, Цъя пошла добывать вторую. Съев вторую, она почувствовала, что больше не может.

Под козырьком остановки ждал табачный чай. Она допила остывшую жижу. Подумав, что заготовить жужелиц было бы неплохо, ведь приближается зима, она методично поджарила всех прилетевших и насколько могла аккуратно сложила их на остановке.

Сытая и довольная, она поплясала немного на оторванной крыше хищника, радуясь гулкому звуку и посыпая себя пеплом сожженных документов и плаката с улыбающейся женщиной.

Умаявшись после танца, она присела на остановке. Подташнивало – вторая жужелица была лишней. Наконец вырвало ядовито-зелеными кусочками. Вытерев рот, она отдышалась, и, решив, что это плохое место и плохие жужелицы, взвалила на плечо примус, и пошла по шоссе туда, где хищник проторил колею в лесу антенн.

Антенны росли прямо из асфальта, перегораживая трассу. Их суставчатые тела, гибкие и полые, легко гнулись и плохо ломались. Если бы не хищник, ей бы никогда не преодолеть этот лес. Она шла, неся на плече примус, и думала, насколько опасно обзаводиться берлогой на зиму. С одной стороны, в прошлую зиму она прожила без берлоги, и чуть не погибла от холода и голода. А что было позапрошлую зиму, она уже не помнила. Весной, конечно, берлогу нужно будет бросать. Но вот на зиму…

Шагач

Цъя всегда было интересно, куда идут шагачи. Это случалось каждую осень – кто-то из них поднимался, тяжело вытаскивал из земли или асфальта свои массивные ноги, и шел. Куда шел? Почему осенью – Цъя не знала, но ей было очень любопытно. Иногда она находила целые просеки, протоптанные мигрирующими шагачами.

И вот однажды, бредя по городу без особой цели, она увидела его, шагающего шагача. Высокий ажурный треугольный силуэт, увенчанный развесистыми рогами, отчетливо выделялся на фоне низкого холодного осеннего неба. Не раздумывая, Цъя бросилась вдогонку. Он шел грузно, тяжело, раскачиваясь на ходу. С оборванных проводов сыпались искры, вокруг керамических патронов плясало голубоватое пламя высокого напряжения. Цъя догнала шагача и какое-то время трусила рядом, не решаясь прыгнуть – ее сильно беспокоил запах озона.

Хотя она знала что в принципе, шагачи миролюбивы, ей было не по себе, наконец она обогнала его, забралась на какой-то отдельно стоящий подоконник, и как только в оконной раме показался он, прыгнула. Шагач был теплым, на нем приятно пахло, неторопливо качало, и Цъя почувствовала покой. Она знала, что, окруженная высоким напряжением, она в безопасности. Шагач ее даже не заметил – его неудержимо влекло куда-то. До заката она ползала по стальному скелету шагача, удивляясь гармоничности и пропорциональности его конструкции. Потом, залезла на самую вершину и с нее наблюдала, как солнце садиться в далекое море.

Шагач шел на закат. Шел неторопливо и уверенно, окрестности известного города давно остались позади, потом позади остался и неизвестный город. Цъя забеспокоилась. Шагач шел по грудь в каких-то неизвестных ей конструкциях, золотых, алых, шелестящих. Пахло чем-то одуряющим и щемило в брюхе – Цъя не любила этого ощущения, однако слезать не торопилась. Любопытство было сильнее страха.

К утру следующего дня в воздухе запахло солью – шагач приближался к морю. Цъя никогда раньше не видела моря. Оно казалось черным и маслянистым, на тяжелых низких волнах лежали разноцветные пузыри пены. Вдоль берега, на разном расстоянии, стояли шагачи. По мнению Цъя они все были мертвы. Их руки-провода безжизненно свисали в море и не искрились. Одни стояли, наклонившись друг к другу, другие опирались на упавшие остовы. Прибой гулко и протяжно выплевывал и втягивал волны сквозь металлические кружева мертвых тел.

Цъя засуетилась. Она взобралась на самую верхушку своего шагача и принялась кричать, чтоб он поворачивал, пробовала дергать за провода, как дергают взбрыкивающую лошадь, но шагач не обращал на нее никакого внимания. Он упрямо шел к берегу. Наконец первая опора вступила в полосу маслянистого прибоя, потом вторая. Потом все четыре конечности погрузились в воду. Он все шел и шел – вода поднялась до первого яруса, Цъя влезла выше. Он продолжал идти. Вода закружилась уже вокруг крестовины второго яруса, синие искры заплясали по волнам. Он все шел. Цъя не на шутку забеспокоилась. Ей совсем не хотелось окунаться в эту холодную вонючую непрозрачную жидкость. Вдруг резкий толчок – Цъя едва успела ухватиться за опору – шагач стал. Очевидно, зацепился за что-то на дне. Дернулся еще раз, и начал крениться вперед, и упал бы, не упрись развесистыми своими рогами в другого горемыку. Провода бессильно опустились в воду, он еще раз дернулся, и замер. Цъя раздраженно ударила ладонью по металлическому скелету.