Глеб Беляев - Академик Страхоглаз. Комикс в прозе

Академик Страхоглаз

Комикс в прозе

Глеб Беляев

Иллюстратор Максим Шараев

© Глеб Беляев, 2017

© Максим Шараев, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-1461-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Жесткое приземление

Космос. Черный, с блестящими звездами. Звезды не сверху, они везде.

Я в космосе!

Солнце огромное, какое не увидишь с Земли. Но не жжет и не слепит.

Если я в космосе, я должен быть в скафандре. Да, я в скафандре. Шлем определяет границы видимого.

Станция «Мир»! Она возникла из темноты. Я отражаюсь в ее блестящих панелях, плаваю рядом с ней.

Я не могу вспомнить, как я закончил училище, стал военным летчиком, а затем космонавтом. Но я здесь, и остальное несущественно.

В иллюминаторе какое-то движение. Блестящая сфера плывет за стеклом. Это шар воды, и внутри него золотая рыбка!

Видимо, на станции был аквариум, чего я не помню, как и всего остального. И он, наверное, разбился.

Рыбка, встряхивая плавниками, идет к краю сферы. Дура! Рыбка достигла края водного шара и вытолкнула себя наружу.

Тут же я ощутил телом, как станция вздрогнула. Я поднял глаза, теперь я смотрел на грузовой корабль, пристыкованный к станции. Я успел увидеть, как погасла струя синего пламени его двигателя – этим маневром станция меняла орбиту. Надо немедленно вернуться. Но я даже не помню, как выходил.

Странно, но я оказался внутри как только подумал об этом. И скафандра на мне уже не было.

Я бросился к навигационным приборам – станция автоматически выполняла сценарий затопления в океане.

Не веря в отклик, я несколько раз дернул кнопки и тумблеры. Никакой реакции.

Земля в иллюминаторе стала заметно ближе и страх наконец охватил меня. Станция – дом некоторых и мечта многих, – стала опасным мусором и несла меня к гибели.

Вращение вокруг Земли сменилось падением. Меня оглушал рев пламени на обшивке, все горело.

Я закрыл глаза. В мире больше не осталось места для меня.

***

Яркий свет давил даже на закрытые глаза. Я открыл их и обнаружил себя в казарме первого курса, в училище военной авиации. И вспомнил, что поступил всего месяц назад, а потому никак не мог быть ни космонавтом, ни летчиком. Космос и падение были сном. Я был жив, цел, а станция «Мир» висела где-то над головой, набитая деловитыми космонавтами.

Однако, теперь станция была так же недоступна для меня, как если бы утонула. Училище было расформировано в один день. Страна готовилась дружить, а не воевать.

Я не возражаю, миру – мир. Но я пришел в ВВС, чтобы пройти этой дорогой в космос. Война была ценой этого билета и цена эта не обсуждалась. Если продолжать эту мысль, ценой моего билета на Землю было рождение в СССР – и эту цену я тоже ни с кем не обсуждал. Родился, и все.

Прямо напротив меня на стене висел «Боевой листок» с моей первой заметкой. Что-то восторженное о дороге в жизнь и дороге в космос. Теперь эта дорога осталась лишь на этом листке, как на карте. Я снял его, чтобы забрать с собой.

До окончательного расчета с военным небом оставалось посетить политрука. Получить формальное напутствие.

Когда я вошел в кабинет, политрук снимал со стены карту СССР. На его столе стоял элемент новой реальности – коробка из под бананов. Бананов и коробок из-под них в СССР не водилось. Новая реальность пожирала старую – из коробки торчал макет станции «Мир». Раньше я видел макет парящим над шкафом.

Политрук обернулся: – Поздравляю, курсант!

Я изобразил удивление, хотя ожидал примерно такого спектакля. В жизни я много присматривался к военным. В свою «военность» не верил никто из них. Время битв для страны прошло, и они знали, кто они есть – дети, пришедшие поиграть в войну. Теперь детский сад закрывался и воспитанники из всех сил старались не зареветь.

Политрук пояснил:

– Нас жестко приземлили, курсант. Но для вас Москва решила все в ваши двадцать, а для меня в мои пятьдесят. Вам сэкономили тридцать лет. Уже решили, куда теперь?

Я ответил: – Да, товарищ полковник. В место, где решают – в Москву. Хочу решать сам.

Полковник вздохнул, расписался на обходном листе и молча повернулся снимать карту с последнего гвоздика.

Я потянул дверь и шагнул в коридор. Левый глаз выхватил табличку «Выхода нет» в конце коридора. Остальное поле зрения полностью занимало лицо незнакомой девушки. Она стояла прямо перед дверью и не отступила, когда я шагнул к ней из кабинета.

Девушка была красива и одета в черную форму неизвестного мне рода войск. Я не опознал эмблемы и другие знаки отличия, но отметил, что форма явно отличалась качеством кроя и материала.

– Все еще хотите летать? – спросила она.

Я не успел ответить. Перед моими глазами возникла визитка.

– Будете в Москве – заходите, – сказала девушка, – обсудим ваш взлет.

Я взял визитку. Она была необычной для советского учреждения. Поверху шла официозная надпись «ИНСТИТУТ КОНСЕРВАЦИИ». Ниже по центру находилась эмблема. Это была большая кремлевская звезда, но пластины, из которых она состояла, были намного мельче, разных оттенков и составляли сложный узор, в котором угадывалось множество советских символов от фасада Мавзолея до серпа и молота. Адрес мне ничего не сказал. И в качестве имени-должности только две буквы: ОК.

Я поднял глаза – коридор оказался пуст, девушка ушла. Надпись «Выхода нет» погасла, стала простым белым прямоугольником.

***

Обстановка в училище зримо напоминала разлет и сгорание кусков космического аппарата при вхождении в плотные слои атмосферы. Благодаря этому никакие формальности меня не задержали и в тот же вечер я уехал в Москву.

Новые встречи

Поезд шел через леса, приближаясь к Москве. Я перечитывал свой «Боевой листок». Слова снова показались наивными, но я по прежнему соглашался с каждым:

«Мы выброшены в никуда. Но нам по-прежнему по душе все глаголы русского языка, мы всего этого хотим: брать и давать, смотреть и показывать, слушать и петь, пробовать и отказываться. Мы оказались без опоры, как в воздухе – но не падаем, а лишь выбираем, куда лететь».

Поезд прибыл на Казанский вокзал. Я уже видел его однажды, в свой единственный приезд в Москву еще школьником. Тогда нас привезли, чтобы показать место, откуда советские смыслы распространяются на остальную страну. Когда пришло время, из этих смыслов я выбрал космос, навигацию в бесконечности. Теперь Москва решила все поменять. Я решил познакомиться с эти местом поближе. Продолжить игру с повышением ставок.

Площадь вокзала была полна совершенно новыми типажами. Но значение столицы не изменилось – она по-прежнему была источником смыслов и средоточием жизненных путей.

Этими новыми смыслами были полны необъятные мешки и коробки, которые люди волочили во всех направлениях.

Девушка с инициалами ОК на визитке была права – идей насчет устройства в Москве у меня не было. Логично было начать с тех, кто пригласил меня сам.

Таксист повез меня через центр. Сидя рядом с водителем, я смотрел на движение новой крови по сердцу города.

Город был щедр на новые впечатления. Тротуары были вперемешку заставлены ларьками, досками с кричащей прессой, рядами серых людей с разноцветным товаром. В эту массу вклинивались группы и отдельные представители странных стилей одежды и поведения.

Сталинские фасады, увешанные памятными досками, ушли в неразличимую тень. Уровень выше голов занимали рекламные растяжки и щиты, никак не вписанные в советский ландшафт, а просто перекрывающие его. Содержание рекламы было перпендикулярным всему советскому.

Удивила реклама с изображением кисти руки с хрестоматийной синей татуировкой – надписью «Север» на восходящем солнце. Указательный палец и мизинец были вытянуты, большой отставлен, остальные прижаты. Между вытянутыми пальцами было крупно написано «Блатная карма», а текст рядом с картинкой сообщал, что это название нового альбома исполнителя Гарри Запечного.

Я не знал, что мне думать обо всем этом, но город и не настаивал, чтоб я думал, он продолжал презентацию. В пространство под щитом вбежал молодой человек в расстегнутой черной кожаной куртке. Он обернулся и попытался обратиться к двум бежавшим за ним людям того же стиля. Но ближайший к нему преследователь вытянул руку с пистолетом и выстрелил молодому прямо в голову.