Кирстен Уайт - Хаос звезд

Кирстен Уайт

Хаос звёзд

Пролог

Будучи маленькой девочкой, я верила в то, что была частью тайной магии этого мира.

Когда мы приходили на берег реки, мама элегантно оборачивала волосы белым платком и собирала в песке камушки, мелкие растения и выгоревшие кости. Я упрашивала и умоляла её сделать тоже и с моими волосами, она улыбалась и повязывала мне такой же. Я плескалась у берега или каталась на бегемотихе моей тётки Таурт — богине-покровительнице рождения и материнства, если она была с нами.

Но больше всего я любила быть в одном месте, и это было даже не сверкающее отражение солнца от вод Нила. Это место было рядом с отцом. Когда я уже достаточно выросла, чтобы самой перемещаться по крутым исхоженным ступенькам, я была там каждую минуту, когда мама разрешала мне. Как только я заканчивала свой утренний ритуал, я тут же спускалась туда, раскрашивала пол возле коленей отца, пока он кивал и смотрел на то, что я видеть не могла. Он улыбался, пока я бегала между неподвижными ногами бегемота и львиными лапами Амата. Я запоминала рисунки вдоль стен и придумывала истории для людей, которые были изображены на них.

Мама вручила мне мои собственные краски, а отец с гордостью предоставил комнату. Я была счастлива, как никогда. Я проводила там бесчисленное количество часов; разукрашивала, делала эскизы и фантазировала. На стенах я рисовала истории из своей жизни, наполняла их людьми и местами, которые любила. Моей мамой, красивой и сильной. Моим папой, добрым и спокойным. Бабушкой Нут, растянувшейся на небе, чтобы присматривать за всеми нами. Они были моей семьёй; они были моей историей.

Иногда приходила туда и моя старая капризная кошка Юбести, хотя ей были больше по душе тёплые, освещавшиеся солнцем камни под стеклянной крышей в нашем доме. Так было до моих почти тринадцати лет. Однажды утром я решила, что мне нужна живая модель для нового портрета на стене. Юбести была на своём привычном месте, но её мех потускнел и не блестел даже на свету. Я подошла, чтобы поднять её и ожидала вопль протеста, но вместо этого нашла безвольное, безжизненное тело.

Мама нашла меня в слезах, когда зашла ко мне и сразу поняла, что что-то случилось. Она обняла меня и поцеловала, от чего моя голова перестала болеть от плача и я больше не вздрагивала от всхлипываний.

— Не переживай, сердечко, — сказала она. — Тебе бы хотелось, чтобы Юбести всегда была твоей?

Я кивнула от безысходности. Я видела, как мама лечила больных соседей, даже стала очевидцем, как она спасла ребёнка, когда остальные потеряли всякую надежду. Она была волшебницей. Конечно, она могла бы вернуть к жизни мою немолодую кошку, по крайней мере, она воскресила моего отца. Смерть не была преградой для Исиды.

Она взяла из моих рук тельце Юбести и велела встретить её внизу в моей комнате. Я чуть не упала, пока спешила быстрее туда попасть. Даже несмотря на то, что я помогала ей со всеми зельями и амулетами, она никогда не проделывала заклинания при мне, и в тот момент я любила её даже больше, чем как мне казалось, было возможно.

Вошёл папа, он улыбался своей мягкой, отстранённой улыбкой, и мама последовала за ним с большим кувшином в руках. На нём были вырезаны иероглифы, а крышка была сделана в форме головы кошки, полностью выполненной из драгоценного алебастра.

— Что это? — Спросила я, в надежде увидеть, что же требуется для воскрешения.

— Это лодочка, которая повезёт Юбести на другой берег, на котором она будет ждать тебя. — Осирис торжественно кивнул, в то время, когда мама передавала ему кувшин, и он поместил его на большой каменный блок, который я использовала как стол посередине комнаты.

— Постой, на другую сторону? Какую другую сторону?

— Жизнь после смерти, — сказал отец, и посмотрел на меня взглядом полным гордости. — Я рад, что ты выбрала её своей спутницей для путешествия сквозь смерть.

Я отшатнулась назад и в ужасе посмотрела на кувшин, только сейчас осознав, что в нём была моя кошка.

— Вы… Она не будет жить снова?

— Нет, сердечко, не здесь.

Мир перевернулся. Моё детство само переписало истины, всё изменилось, когда я поняла, чем была эта комната, чем была эта персонализированная прямоугольная каменная коробка. Это гробница. Это моя гробница. Я едва могла видеть своих родителей сквозь слёзы, но их улыбки не исчезли.

— Конечно, — сказала мама.

— Я умру?

— Всё умирает. — Мама сделала несколько шагов ко мне, но я выставила руки вперёд, не пуская её ближе.

— Ты не умрёшь! Он не умрёт!

— Нет, сердечко, но ты…

— Вы просто собираетесь позволить мне умереть? И положить сюда, совсем одну, навсегда?

— Ты не будешь одна. Ты будешь со своим папой и всеми своими братьями и сёстрами, кто ушёл до тебя.

— Но меня не будет здесь!

— Нет.

— Вам наплевать? И вам нисколько не жаль? Вы не собираетесь сделать что-нибудь, чтобы не допустить этого?

Выражение маминого лица смягчилось, когда она всё поняла.

— О, Айседора, когда ты поймёшь….

И я побежала. Я бежала из этой ужасной комнаты, впервые в жизни действительно понимала всё. Мои родители принесли меня в мир, в котором я умру. Они не делали вид, как раньше, когда воспитывали меня на всех этих историях и рассказах. Они не любили меня настолько, чтобы остаться со мной навечно. Я не была их частью. Всё моё детство, наполненное теплотой и любовью — всего лишь временный рисунок на хрупком песке, исчезнувшем от одного дыхания ветра.

Как и я.

Глава 1

Нут, богиня неба, ослушалась бога солнца Амон-Ра и вступила в любовную связь с богом земли. Амон-Ра опасался, что, если в мире станет больше богов, то это создаст дисбаланс власти.

Амон-Ра наложил на неё проклятие, из-за которого она не могла зачать ребёнка ни в один из дней в году. Но Амон-Ра недооценил Тата, доброго бога мудрости и письма, который вызвал саму Луну на поединок и выиграл достаточно света, чтобы создать новые дни. И так как те дни не были прокляты, Нут смогла родить Осириса, Исиду, Сета и Нефтиду. Новые боги продолжали совершать кражи, прелюбодеяния, братоубийства, и даже покушение на убийство и шантаж самого бога солнца. Заглянув в прошлое, Амон-Ра, вероятно, имел веские доводы в отношении всей этой темы про «чем больше богов, тем больше хаоса».

Я не учитываю время года, когда включаю кран, чтобы смыть с шампуров обугленные остатки приготовленного мной ягнёнка. Внезапно, поток воды отскакивает от противня и обливает меня с ног до головы.

— Хаос! — Кричу я в гневе.

Мне просто не следует готовить ужин. Мы ждём в гости семью, так что мама хочет, чтобы всё было чудесно. Вот тогда ей и надо было готовить! Но нет. Сейчас лето и Исида снова оплакивает смерть своего дорогого мужа, и из её глаз вытекает весь Нил. Обычно, вода затапливала всю страну и тогда люди пошли дальше и перегородили всю эту большую реку. Всё это, в сочетании с отсутствием верующих, теперь означает, что когда моя мать вступает в свой период траура, существенно увеличивается водяное давление — единственное заметное отличие. Классно, когда принимаешь душ, а в остальном — бессмысленно.

Но она до сих пор оправдывает себя этим. Вчера я спросила её.

— Что на ужин? — И услышала в ответ только траурные завывания по мужу.

Более нелепой эту ситуацию сделало то, что отец сидел за обеденным столом, обёрнутый как мумия в халат и читал газету. Потому что да, его убили и это отстой, но, догадались уже? Он больше не труп!

Я снова швыряю противень на плиту и бросаю на него новые шампуры. Предполагалось, что эта кухня будет декоративной. Когда я обдумывала её дизайн в прошлом году, то никогда не догадывалась, что мне и в самом деле придётся ей воспользоваться. Я даже не знаю, для чего нужна половина из купленных приборов. Они все подбирались лишь по цвету. Несмотря на вторую попытку, шампуры получаются больше обугленными, чем коричневыми — все мамины старания воспитать из меня хозяйку снова терпят неудачу.

Я всё кидаю в одну кучу, и, балансируя противнем в руках, выхожу из кухни (стены цвета баклажана, блестящие чёрные кухонные стойки из гранита, гладкий чёрный холодильник, очевидно, бесполезная чёрная плита, встроенная в стойку) и прохожу в столовую. Эта комната выполнена в бледно-жёлтом цвете с белыми деревянными панелями и чёрным столом, чтобы продолжить цветовую тему кухни. Стол идеален: гладкий, с современными линиями, на нём ни царапины, одна из самых лучших моих покупок за всю жизнь. В ней также находятся два мною ненавистных родственника: Гор — самый старший брат, а также невыносимый всезнайка и Хаткор — его пьяная потаскушка-жена.

С грохотом бросая блюдо с углём, соусом и гарниром в центр стола, я сажусь, чтобы поужинать. Мать чопорно прокашливается. Она выглядит странно. Обычно едва ли встаёт с постели во время её траура, но, за исключением случайного приступа, как вчера, Исида кажется откровенно весёлой.