Евгений Журавлев - Операция «Шасть!» Страница 16

– А если, например, сыном полка? – не сдавался настырный принц. – Примете? Я страсть какой бедовый, на многое сгожусь.

– Иногда и невозможное возможно, – приободрил его Илья. – Усвоил, земляк?

Дредд молча кивнул.

– Вот и ладно. Показывай, где ближе ехать.

«Сестренка» Ильи носила имя Алены Евсеевны и чин старшего лейтенанта. В рабочее время найти ее можно было не где-нибудь, а в самом Сером Замке.

Смеем допустить, в Картафанове бывал не каждый из читателей. Посему, прежде чем продолжить рассказ о похождениях друзей, авторы считают необходимым хотя бы легкими штрихами изобразить внешний вид этого удивительного строения, практически маленького чуда света. Благо он того заслуживает. Да и как знать, может, сам Замок еще вклинится в наше повествование всеми своими углами, башнями, колоннами да флюгерами. С него станется, уж это точно!

Архитектура Серого Замка была круто замешена на готике – как классической, так и новейшей, рожденной русским ренессансом 30-50-х годов XX века. Сочетания иной раз получались презабавные. Особенно когда дело касалось скульптурных групп под крышей.

Костлявые, вооруженные косами Мор, Глад и Чума соседствовали с богатырями-хлеборобами, вздымающими на мускулистых руках тяжелые снопы ветвистой пшеницы. Оскаленные морды гаргулий – с полнотелыми колхозницами, держащими подносы, нагруженные горами фруктов-овощей. Впрочем, злые языки утверждали, что сжатые колосья с древнейших времен символизируют прерванную человеческую жизнь. А яблоки да помидоры пейзанок напоминают один к одному отъятые головы безвинных младенцев.

Чаще всего злые языки принадлежали гражданам, так или иначе вкусившим сурового гостеприимства обитателей Серого Замка. Поэтому слушать их – пустое занятие и верить им не следует.

Итак, в Сером Замке во все века располагалась Картафановская жандармерия. В различные годы называлась она, конечно, по-разному, однако суть оставалась неизменной. Запрещать и не пущать. Запрещать лихим людям творение зла, а уже сотворенное зло – не пущать к распространению. Прочее, по большому счету, наветы да враки.

Сестрица Аленушка, к коей стремился всеми членами грубого тела и фибрами нежной души Илюха, обреталась на верхнем этаже Серого Замка, в угловой башенке. Она трудилась в третьем отделе, который специализируется на искоренении беспардонности и шалавства.

Первого встречного-поперечного в жандармское управление не пустят. Не пустят и второго. А третьего того хуже – взашей вытолкают. Поэтому пришлось Никите с Лехой остаться снаружи. Муромский же заявил, что он рядовому счету никак не подлежит, его номер ноль, а то и ноль-ноль-семь, забрал букет, шампанское и конфеты, пригладил пятерней бобрик, да и скрылся в глухой утробе Серого Замка.

Наличие в арсенале Муромского шампузо, конфет и прочего предвещало Лехе с Никитой продолжительное ожидание. Добрынин, по вековечной солдатской привычке, решил использовать свободное время с максимальной пользой, то есть прикорнуть. Обновившийся чудесным образом салон «Оки» к тому располагал весьма и весьма. Попов дневной сон ненавидел с младых ногтей. Кроме того, он зорким оком приметил в паре кварталов от Замка вывеску бильярдного салона «Карамболь», о котором был много наслышан, но в коем до сих пор не бывал. Говорили, что в «Карамболе» собираются снобы, цена на входной билетик кусачая, имеется всего два стола, и действует строгий запрет на дешевое курево и выпивку. Зато в остальном чинно-культурно, «чайники» не захаживают.

Раздумывал Попов недолго. Взял из общественных денег одну-единственную соточку и прогулочным шагом отбыл испытать новый чудо-хват кия.

К тому времени как друзья вновь воссоединились, каждому было чем похвастать. Муромский, несмотря на утомленный вид, с гордостью демонстрировал новенькое гербовое удостоверение уполномоченного по борьбе с незаконной иммиграцией. Сияющий Алексей – полторы штуки заморских рублей, на которые «с дорогим сердцем раскатал одного подсвинка из Казначейства». А Никита просто славно выспался. Что ему в скором будущем точно пригодится.

Глава 6

ПОЛЯНКА ЧУДЕС

Пес его знает, берегиня Фенюшка была тому причиной, брильянтовая цепочка везения или магическая сила засушенной головы каннибала, заботливо подвешенной Никитой на зеркале заднего вида, да только моральная атмосфера в салоне «Оки» после воссоединения триумвирата переливалась, словно новогодняя елка.

Добрынин благодушно качнул трофейный предмет от Дредда. Трофей в ответ щелкнул на дерзкого остро подпиленными зубами. Никита непечатным, но лаконичным словом выразил недоумение.

– Вот ведь великое чудо Маниту! – восхитился вслед за товарищем Попов. – Такому палец в рот не клади!

– Чем не голова профессора Доуэля, – поддержал Илья. – Еще бы разговаривать могла – ей бы вообще цены не было.

Голова вдруг как-то ловко извернулась, показала отшатнувшемуся Муромскому лиловый язык плотоядной твари и на чистом среднепапуасском наречии проскрипела:

– А что, я ничего – и поговорю. Дорогие господа путешественники! Могу предложить вашему вниманию изумительную, сказочную прогулку на тропическое барбекю… в один конец. Перформанс, который мы устроим, запомнится вам навсегда. Гарантируем, что ваше навсегда не наступит никогда, и….

– Ни фига себе диджей! – наперебой закричали неблагодарные слушатели. – Это чьи проделки? Да не отвечай, Феня, сами сообразили. Ну ты зажигаешь! Реанимационная машина, растудыть твою!..

После чего Никита с Алексеем начали рисовать воображаемый Фенечкин портрет. Впоследствии друзья так и не смогли толком объяснить, откуда взялось стремление к художественному изображению берегини. Да еще к такому: в натуральную величину и в натуральном виде а-ля одинокая девушка на пруду. Трудились они не маслом или акварелью, а двумя голосами. Однако краски были самыми цветными, мазки – самыми смелыми. Илья молодецким ржаньем подливал масла в огонь, да так здорово, что малютка «Ока» тряслась и переваливалась с колеса на колесо.

Незадачливые прохожие, оказавшиеся вблизи от окаянной машины, испуганно разбегались в стороны. И долго впоследствии очевидцы на все лады перебирали происшествие. Кто утверждал, что в самом центре города террористы проводили показательные учения. Кто с пеной у рта доказывал, что в штате Черемысль начались тектонические подвижки, следствием чего имело место узколокальное землетрясение силой четыре, нет, пять, да кого там, двенадцать баллов! А отдельные малоимущие граждане с плохо скрытым злорадством заявляли, что это, мол, просто-напросто спецагенты дорожной жандармерии глумились над автолюбителем, не застраховавшим гребаное средство передвижения.

Когда живописцы поиссякли, притомились и замолчали, с ответной декламацией выступила их бесплотная натурщица. Первым делом она сообщила, что к болтовне дикарской головы – верьте, не верьте – не имеет ни малейшего касательства. И только потом вернула подачу. Да как! В отличие от фундаменталистов лексической невоздержанности, Фенечкины портретные работы были максимально отточены, емки и кратки. Ничего лишнего, зато сходство с оригиналами беспримерное. Вплоть до интимных мест. Беспощадная точность графики. Мастерство не ремесленника, но гения.

Расправа закончилась в мгновение ока.

– Понятно? – почти шепотом заключила Феня-искусница, интонационно выдав свое смущение, стыдливый девичий румянец, но одновременно и упоение обрушившимся на нее признанием.

По салону самостоятельно свернувшей к обочине «Оки» (Илья тут был совершенно ни при чем!) асфальтовым катком проехалась тишина. Не исключено, что в это время где-нибудь действительно родился мент. Но не факт. С одинаковым успехом мог родиться повар или, положим, будущая слава руссийского футбола-великомученика. А мог и тихий ангел пролететь, что вернее. Впрочем, пауза была, ясное дело, вызвана преклонением мужчин пред чистейшей прелести чистейшим образцом. А также молчаливым сложением оружия и подношением триумфатору лавровых венков, даров, а главное – шести рук и трех сердец.

– Вот так мужают настоящие мужчины! – сконфуженно подал реплику Алексей.

Никита, умеющий, как настоящий офицер, не только побеждать, но и подписывать капитуляцию, резюмировал:

– С вашим владением матерным языком, сударыня, вы не только коня – танк на всем скаку остановить способны. А уж избы-то горящие пред вами сами развалятся, и входить необязательно.

Муромский, незаметно вытирая слезинки-смешинки воротом рубашки, грозно зыркнул на посрамленный дуэт живописцев:

– Понятно, к чему нужно стремиться? Малявки. Школяры. Пачкунята, тяп-ляп мастаки. Мы рождены, чтоб сказку делать! А не пылить порожняком… Фень, хочешь, мы тебе клятву дадим? Нет, серьезно. Типа рыцарский обет даме сердца.

– Попробуйте, – засмущалась Фенюшка.