Марина Дяченко - Император

Марина и Сергей Дяченко

Император

— Итак, речь идет о мальчике с «Императора»?

— Да. По документам Денис Донцов. Хотя у него сроду не было никаких документов, это уже сейчас…

— Понимаю.

— На данный момент тринадцать лет. Зачат и рожден в экспедиции. Треть исследовательских отчетов — я имею в виду, нормальных отчетов, когда у них было еще все нормально — касаются течения беременности, родов, потом развития младенца…

— Роды были частью исследовательской программы?

— Да. Вы понимаете, как это важно. Воспроизводство популяции в условиях дальнего похода. Первейший вопрос… Хотя, конечно, они сделали массу важных дел. Других дел. В состав экспедиции входили двенадцать человек, все блестящие специалисты…

— Прошу прощения, но я читал материалы, которые мне передали. Там это есть.

— Да, извините.

— И что с мальчиком? Кроме того, что он…

— С ним все нормально. Он адаптирован. Говорит на четырех языках кроме родного. Играет на скрипке и фортепиано. Развит физически. Общителен. Понимает шутки и шутит сам. Терпелив. Выдержан. Вежлив.

— У вас странный эмоциональный фон, какое-то напряжение по отношению к парню…

— Я расскажу. Денис родился в срок, легко и без осложнений. Развивался совершенно нормально. Первые слова были — «мама» и «пилот»… Когда ему было восемь лет, умер командир экипажа. Через месяц — биолог, отец мальчика.

— Они сразу заподозрили эпидемию…

— Да. Хотя взяться ей было неоткуда. Командир и биолог умерли одинаково: сперва помрачение рассудка. Потом отказ жизненно важных органов. Вы знаете, на борту был сильный медицинский модуль с реанимацией, способной поддерживать жизнь хоть отдельного органа, хоть отсеченной головы… Но ни командира, ни биолога не спасли. Когда стало ясно, что мозг мертв…

— Понимаю.

— Их поместили в саркофаги в специальном отсеке. Таково было предписание. Из этой экспедиции должны были вернуться все — живые и мертвые.

— У меня нет информации, как малыш пережил потерю.

— У меня тоже. Нет записей — в те дни им было не до протокола. Они искали причину…

— И не нашли.

— Нет. Забегая наперед, скажу, что мы тоже не нашли. Ни о каких бактериях, вирусах, инопланетных тварях не может быть и речи. Мы чуть не на атомы разложили корабль и содержимое саркофагов…

— Мальчику было восемь?

— Да. Командование полетом принял второй пилот. Начальник экспедиции возобновил нормальную работу… Насколько это было возможно…

— Потери неизбежны.

— Да. Наверное, они тоже так подумали, когда через год умер диетолог.

— С теми же симптомами?

— Абсолютно. Когда Денису было десять, за три месяца умерла вся команда. Последней — его мать, бортинженер. Денис получил точные инструкции: управляя автоматами, уложил мать в двенадцатый саркофаг. Резервный.

— Та-ак…

— Три года он провел на борту один, в компании роботов и покойников. Разумеется, курс был проложен, автоматика не сбоила. Но — я повторяю — сейчас это общительный, образованный, совершенно нормальный мальчик.

— Незаурядный, признаю. Но он вырос среди незаурядных людей, в обстоятельствах, которые нельзя назвать рядовыми…

— Поверьте, мы не стали бы к вам обращаться. Мы встречали экспедицию — по графику. Денис вышел на связь точно в срок… Разумеется, узнав, что экипаж мертв, мы оставили корабль на орбите. Разумеется, Денис попал в карантин. Он сотрудничал, вы не поверите, с охотой, он нас утешал! Его чуть не на части разбирали, пытаясь выявить аномалию, а он шутил… Он здоров. Корабль стерилен. Прах наших товарищей подвергнут всем тестам, какие только возможны.

— Ничего не нашли.

— Нет. Правда, ведущий инженер проекта умер через месяц после возвращения «Императора». Но это понятно: обширный инсульт…

— Так.

— Дениса отправили в школу, в одну из лучших школ, мы чувствовали вину перед его родителями.

— Это напрасно.

— Он проучился полгода. Характеристики положительные.

— Мы подбираемся к тому, чего нет в моих материалах.

— Да. В последний месяц, один за другим, умерли трое его учителей. Помрачение рассудка, отказ жизненно важных органов… Причина неизвестна.

Школа была в самом деле хорошая — маленький, замкнутый городок на берегу моря, с парком, обступившим строения, с бесконечными треками, терренкурами, спортплощадками, беседками и экспериментальными делянками, наконец, с крепостной стеной вдоль главной аллеи — стена олицетворяла прогресс, а потому была сложена из разных материалов, начиная от кирпича и заканчивая строительным монолитом. Мозаичные картинки из цветного стекла изображали людей, занимающихся своим делом, — инженеров над пространственными моделями, древних греков с мотыгами и космонавтов в старинных скафандрах. У самого входа две фигурки в спортивных костюмах, мужская и женская, стояли, целомудренно взявшись за руки.

Что должен испытывать мальчик, который первую дюжину своих лет видел только виртуальное небо? Что он должен испытать, оказавшись на берегу, в парке, среди сотен ровесников? Потрясение? Или, может быть, разочарование? Настоящее небо так похоже на виртуальное, что, бывает, их трудно различить…

В вестибюле на информационном экране были выставлены три портрета в траурных рамках. Стояла тишина, чрезмерная для школы.

— Здравствуйте. Меня зовут Александр. Вам звонили.

— Да, разумеется, — женщина в административном кресле улыбнулась очень натянуто. — Вы хотите поговорить с Денисом?

— Нет. То есть хочу, конечно, но позже. Сперва я собираюсь встретиться с несколькими его друзьями… Вряд ли у него есть друзья. С товарищами. С педагогами.

— Разумеется. — Женщине физически трудно было улыбаться.

— И еще, я заранее приношу извинения за бестактность. Мне надо поговорить о ваших последних потерях — тех педагогах, что умерли.

Женщина молчала секунд тридцать. Ее левая рука начала подрагивать, и она крепко прижала ладонь к столу.

— Понимаю, — сказала она наконец. — Что бы вы хотели знать?

— Я изучал их медицинские карты. Все трое были практически здоровы.

— Да.

— Я вижу, в школе траур?

— Шок, — просто сказала женщина. — Многие, кажется, до сих пор не верят. Знаете, детское желание отгородиться от плохого. Мы здесь, к счастью, редко сталкиваемся со смертью…

— Денис Донцов часто с ней сталкивался.

— Да. — Женщина снова помолчала. — Видите ли. Эти трое были лучшими. Разумеется, у нас много прекрасных педагогов… Но эти трое были особенными, за ними тянулись, им хотели подражать.

— Все преподавали в классе у Дениса?

— Елизар Степанович и Лука Викторович — да. А Эльза Себастьяновна, учитель японского, — нет. Но Денис ходил к ней на факультативные занятия. Почему вы связываете то, что случилось, с Донцовым?

— А вы не связываете?

Женщина перевела взгляд на окно, за которым светило солнце сквозь сплетенные ветки:

— Нам стоит огромного труда удерживать учеников от паники. Потому что историю Дениса тут знают все. Знаете, как его прозвали? Император. С первого дня. А теперь зовут Император Смерть.

— Он заносчив? Считает себя особенным?

— Нет. Но он непростой. Очень непростой мальчик. Нам пришлось… схитрить, объявить Дениса больным и поместить в изолятор.

— Но он здоров?

— Совершенно. Как ни жаль признавать, мы, наверное, будем настаивать на его переводе… куда-то.

— Основания?

Она снова посмотрела ему в глаза:

— А нет никаких оснований. Одно только чувство самосохранения. Думаю, нам удастся убедить попечительский совет.

— Император Смерть? — девочка посмотрела почти враждебно. — Не слышала. Его звали просто Император.

— Он много о себе возомнил, тебе не кажется?

— Нет, — она вздернула нос. — Учитывая все, что выпало на его долю, — нет! Вот если бы вы три года один сидели внутри консервной банки, нашпигованной техникой, а потом прибыли на планету, где у вас нет знакомой даже крысы… Даже крысы! — Голос ее дрогнул. — И вас что, встретили как героя? Нет, как разносчика неизвестной инфекции! Я бы посмотрела на вас. Вы бы всех возненавидели. А Денис — нет.

Она уставилась на него победно и мрачно, будто ожидая немедленного признания: да, я неудачник.

— Он рассказывал о себе? — Александр вильнул, обходя эмоционально опасную тему.

— Не сразу и не всем.

— Тебе рассказывал, Оля?

— Мне — да, — девочка высокомерно прищурилась. — О том, как играл со взрослыми в первые годы. И как жил потом один. А о времени, когда они все вокруг умирали, — он никому не говорит.

Она закусила губу и уставилась поверх плеча Александра, вдаль, где возвышались над зеленью парка старые пинии на берегу.