Алла Кисилева - Осторожно боги

Алла Киселева

ОСТОРОЖНО: БОГИ

I

Непонятое вами остерегайтесь называть несуществующим.

Боль… Ритмично пульсирующая боль погружала сознание в густой туман. Наружу рвался крик, крик о помощи, который никто не слышал. В бесконечно далеком пространстве, мерцающем всеми оттенками жемчужно-серого цвета, светились силуэты. Подобно каменным изваяниям, равнодушно взирали они на корчащееся тело, молящее о смерти и покое. Сочувствия оно не вызывало. Тело было такое маленькое, такое смешное в своей изломанности, такое нелепое среди величественно безупречных фигур. Плоть устала просить, и мольбы сменились проклятиями, безумным протестом против них, против тех, кто смотрит, против тех, кто молчит.

Хотя этот громкий крик бессильной ярости не принес облегчения, произошли перемены, пространство раскололось, туман сгустился, а все окружающее исчезло. И все стало совершенно другим. Наблюдатели испарились, как будто их никогда и не было, а вокруг застыл мир безвременья.

— Вот она, ловушка для простаков, — промелькнула последняя перед падением в бездну мысль, — похоже, что именно это и называют чистилищем.

Я огляделась. Ощущение было странным. Боль почти прошла, став какой-то тягучей. Замкнутые границы, стеклянные стенки, чудовищный виртуальный стакан невероятной протяженности и тени, множество теней со стеклянными улыбками и остановившимся взором. Я попробовала проследить за ними. Они беспрестанно двигались, движение не было упорядоченным, но не было оно и хаотичным. Это был равномерный перенос сгустка энергии из одной точки пространства в другую и обратно, все дальше и дальше, все ближе и ближе. В этом не было ни цели, ни смысла, а только некий механический порядок. Все это казалось очень простым. Если где-то не хватало энергии, ее туда перемещали, как раз ровно столько, сколько было необходимо. Ни больше, ни меньше. В этой простоте было что-то холодное и жуткое, но, как ни странно, она успокаивала.

Теперь я совершенно расслабилась и стала искать Наблюдателей. Оказалось, что их силуэты вновь стали видимыми, никуда они, похоже, не исчезали, а так и стояли на том же месте, но теперь их отделяла плотная пленка, через которую не проходило ни звука.

— Ну что же, может, оно и к лучшему. Без них как-то спокойнее, — пробурчала я, просто для того чтобы услышать свой голос, уж очень неуютно было в этой гнетущей тишине.

Здесь царило вязкое, нескончаемое, затягивающее безмолвие. Оно было подобно неотвратимости зыбучих песков. Боль окончательно исчезла, но вместе с нею тонкой струйкой медленно уходила энергия. Прислушавшись к себе, я не почувствовала ничего: ни страха, ни отчаяния, только тупое равнодушие. Безучастно отметила, что все тело постепенно становилось похожим на безжизненные энергетические сгустки, вяло снующие вокруг. Их движение уже перестало пугать меня, в нем проступила строгая гармоничность. Да и сами тени изменились. В некоторых из них появилось что-то неуловимо знакомое. Так бывает, когда на старом, размытом снимке проступает родной силуэт. До этого они, похоже, меня не видели, но чем больше энергии теряло тело, тем сильнее становилось наше сходство, тем больше я становилась похожей на них.

Тени приблизились. Они обратили на меня внимание. Я услышала их шепот, и оказалось, что полной тишины здесь все-таки не было, просто все звуки были другими, непохожими на звучание обычного мира. Звуки эти своей безжизненностью немного напоминали шуршание полиэтиленовых пакетов. Но тем не менее завораживающий шепот теней, шорох этих энергетических сгустков успокаивал, даже усыплял. Мне стало хорошо и спокойно, появилось приятное ощущение, что я дома, что здесь, и только здесь, мое место. Мне показалось, что я была здесь всегда. Память уходила, становясь ненужной и бесполезной, мир ярких красок и громкого звука, оставленный где-то там, далеко, потерял свои очертания и стал докучливо обременительным. Тело продолжало меняться, каждую его клетку заполняла серая мгла, вытесняя жизнь. Где-то глубоко прозвучало предостережение, глухо закричал тревожный голос, но у меня не было ни сил, ни желания его услышать.

«Пусть себе кричит», — пронеслась далеким отголоском равнодушная мысль.

Мне здесь уже почти нравилось, только по-своему, на местный манер. Я решила получше присмотреться к окружающему, и оказалось, что множество оттенков ускользнуло от меня при первоначальном знакомстве. Это пространство оказалось гораздо объемнее. Никакого намека на тишину уже не было, здесь было даже шумно, стоял почти непрерывный гул низкой вибрации. Движение теней напоминало медленный танец под аккомпанемент нескончаемого шума. Тени были совершенно разными, они различались цветом и плотностью, и от них также исходили звуковые вибрации, принятые мною за шепот. Я стояла неподвижно, отдавшись вся этому невнятному гулу. Неожиданно он превратился в слова, и я отчетливо услышала их речь, которая рождалась в моем мозгу, почти полностью затянутом серым туманом. Если бы я еще оставалась той, прежней, то, возможно, смогла бы восхититься болезненной красотой происходящего, но теперь все растеклось и размазалось, так что оценивать что-либо стало просто некому. Ритмично покачиваясь, я слушала голоса, становившиеся все громче, и совсем немногое отделяло меня от них, я сама уже готовилась стать тенью, как вдруг откуда-то появилась неожиданная помеха. Рядом возникло чье-то раздражающее присутствие. Этот был кто-то другой, и он отличался от них. В этом мире полупрозрачных и легких теней он был до отвращения плотным. И он смотрел на меня, не мигая, стеклянными остановившимися глазами, безобразный, почти яркий сгусток. Его губы дернулись, это, казалось бы, простое движение неприятно поразило меня, здесь оно воспринималось просто неприличным. Тени не обладали мимикой и говорили с закрытым ртом.

— Пойдем, — с видимым усилием произнес он.

Его слова звучали непонятно, они были чуждыми для этого мира, странно было услышать здесь голос, так похожий на человеческий. Он повторил свой призыв, с трудом продираясь через окружавшую нас инерцию. Звуки его голоса что-то взволновали, нарушив тупое равнодушие, но я не сдвинулась с места, боясь последовать за ним. Внезапно до меня дошло, что энергии в теле осталось совсем немного, и перспектива потратить эти остатки на передвижение в неизвестном направлении, да еще и неизвестно с кем, окончательно напугала. Другой проявлял все больше и больше беспокойства, а я не могла на что-либо решиться.

— Пойдем, — теперь он почти кричал, пытаясь подтолкнуть меня, хотя здесь это было совершенно невозможно. Он был так настойчив, что мне только и оставалось покорно повиноваться. О возвращении я больше не тревожилась, мне вдруг подумалось, что возвращение — это только боль, и ничто другое.

За весь период пребывания здесь двигаться я еще не пробовала. Как ни странно, это оказалось достаточно сложно. Глядя на тени, можно было подумать, что передвижение не должно вызывать никаких затруднений. Так оно и было, но только для них. Движение теней подчинялось строго определенному рисунку, а мы шли напролом, нарушая энергетический строй пространства. Тени, попадавшиеся на нашем пути, застывали в недоумении, почти с удивленным выражением на неподвижных лицах. Мы прошли совсем немного, а энергия с каждым шагом катастрофически убывала. Я взглянула на своего провожатого, он шел передо мной, не оглядываясь, в спокойной уверенности, что я иду за ним следом. Туман становился более плотным, казалось, что от него исходит холодное жжение. Силы были на исходе, еще два-три шага, и дальше двигаться станет просто невозможно. Как будто услышав это, мой спутник остановился.

— Смотри, — прошелестел он, повернувшись вправо.

Пытаясь что-либо разглядеть, я подалась вперед, но движения не получилось, сил уже не было. Неожиданно тело отреагировало обычной человеческой реакцией, по лицу медленно и спокойно потекли горячие слезы. Было очевидно, что путешествие скоро закончится. Я закричала в надежде, что Наблюдатели услышат меня, в безумной надежде, что они наконец-то спасут меня от этой пытки и прекратят свой жестокий эксперимент. Зря, это была неразумная трата остатков энергии. Они не слышали или не хотели слышать. Быть может, крышка этого стеклянного стакана была прозрачной и звуконепроницаемой, а может, здешние звуки исчезают, попадая в тот, когда-то знакомый мир. Быть может, они видят только раздражающее глаз хаотичное движение серых неярких пятен, если только вообще что-либо видят. Как бы то ни было, на помощь рассчитывать было бесполезно, а я устала, мне полагалось смириться и из беспечного путешественника превратиться в узника стеклянной тюрьмы. Эта мысль не вызвала во мне никаких эмоций, а тело продолжало плакать равнодушными слезами. Все было кончено.