Владимир Аренев - Душница. Время выбирать

Владимир Аренев

Душница. Время выбирать

Серия «Точка невозврата»

На обложке использована иллюстрация Оксаны Ветловской

В книге использованы графические работы Александра Продана

От автора

Всё началось с объявления на фонарном столбе. Поздно ночью я возвращался домой на маршрутке, она остановилась перед светофором – и на обычном столбе я увидел полуоборванное «Воздушные шарики для любых торжеств».

А чем больше пишешь, тем чаще зрение у тебя начинает работать по-особому. Чаще замечаешь детальки, из которых могут прорасти интересные истории. И в этом даже не твоя какая-то там заслуга, просто… ну вот воображение тренируется особым образом реагировать на внешние раздражители.

В общем, я увидел это объявление, вбил себе пару ключевых фраз в мобилку – а дальше всё пустил на самотёк. Истории нужно было проявиться, придуматься, прорасти. Когда это случилось (а случилось, к моему удивлению, довольно быстро), я сел и записал её.

Было это в 2010 году, и остаётся только радоваться, что эта книга успела выйти в свет, её прочли, кому-то она понравилась, кого-то возмутила. А сложись всё по-другому, сейчас бы читатель решил, что я писал на злобу дня, – но увы, это просто «злоба» догнала и сделала книгу слишком актуальной.

С 2010 года «Душница» живёт уже своей жизнью, а я наблюдаю за ней, как за ребёнком, который делает первые успехи на выбранном пути. Она была тепло принята читателями в конкурсе детской и подростковой литературы «Книгуру-2013». На сайте «Лаборатория фантастики» по итогам читательского же голосования победила в категории «Лучшая сетевая публикация». Она выходила в моём авторском, «взрослом» сборнике, а теперь вот доросла до отдельной книги, да не простой – ас иллюстрациями чудесного художника Александра Продана.

Мне очень интересно, как отнесутся к ней сегодняшние читатели. И ещё: где-то там, за пределами ведомых нам полей, кажется, медленно прорастает новая история об этом же мире. Признаться, я не уверен, прорастёт ли, но – что ж, время покажет. А мне остаётся пожелать вам приятного чтения.

Ваш ВА

Часть первая

Еле-еле душа в теле.

Чуть нажали – душа в шаре!

В четверг у Курдина умер дедушка, это все знали. До конца недели на уроки Курдин не ходил, а в понедельник опоздал на геометрию. Классная его пустила, слова не сказала. Он сел рядом с Рыжим Бадей, а дедушкин шарик прицепил сбоку, на крючок для портфеля.

Шарик был здоровский. Серебристый, с тонкими чёрными прожилками и громадный, как арбуз. Под «хвостиком» у него висела кожаная ленточка. На перемене Курдин дал её рассмотреть всем, кто хотел. Сашка тоже посмотрел. Имя дедушки и даты на ленточке были серебристые, в тон шарику. И цепочка светлая. Курдин её из рук не выпускал, намотал на запястье и всё время как будто невзначай двигал туда-сюда: поправлял.

– Ну и что, он с тобой разговаривает? – спросила Жирнова, зачем-то шёпотом.

– Балда! – отмахнулся Курдин. – Первые девять дней они не разговаривают. Это потом… и то – если о них постоянно заботиться. И не со всеми подряд – только с теми, кто тонко чувствует; со взрослыми вон – редко когда.

– Ага, – поддакнул Вадя, – мне Колька Шепелявый рассказывал, ну, с Песчаного двора. Его сеструха месяц за бабкиным шариком ухаживала. Каждый день по часу книжки читала, разговаривала, музыку ей крутила, вальсы всякие. Прислушивалась, аж краску с шарика ухом стёрла. Вот такое пятно… а бабка – ни слова! Зато у Макса из двадцать шестой дядю машина сбила. Так он ему потом советы давал всю дорогу. Макс родаков еле упросил, чтобы отвезли в душницу, и он…

Курдин перебил Вадю:

– Фигня! В душницу раньше чем через год только совсем нищие своих отдают. Ну или дикари какие-нибудь. – Он многозначительно повёл бровью, глядя на Сашку.

Тот почувствовал, как наливаются багровым уши.

– Это ж, – добавил Курдин, – не всем доступно: уважать своих предков.

Не обошлось бы без драки, да прозвенел звонок. На большой переменке Сашка проигнорил собравшуюся вокруг Курдина толпу. Пошёл во двор и съел бутеры, потом сидел на скамейке; пахло прелой листвой и жареной картошкой из дома напротив, и он просто думал о разном. Про Курдина почти не думал.

Видел, как возвращались после столовки девчонки из параллельного «Б». Новенькая шла вместе с Гордейко и Сидоровой, что-то им рассказывала. Гордейко хихикала, потом заметила Сашку и помахала ему рукой. Новенькая даже не оглянулась. А Сидорова обернулась и показала ему язык. Дура.

После уроков он задержался в вестибюле. Сел у окна и рылся в портфеле. Курдин во дворе опять хвастался дедушкиным шариком. Новенькая с Гордейко и Сидоровой тоже подошли и слушали.

Сидорова увидела, что Сашка на них смотрит, и зашептала, прикрывшись ладошкой.

Сашка отвернулся, застегнул портфель и вышел во двор. На Курдина и толпищу даже не глянул. И когда Гордейко засмеялась, не обернулся.

Можно подумать!..

Дома никого не было. Он включил телик и решил, пока светло, нанести камуфляжный узор на морпехов. Как раз до завтра высохнут, и можно будет заняться мелкой прорисовкой. Вполуха слушал «Первый образовательный», что-то про эпоху Василия Бездетного. Когда показывали реконструкции боёвок – смотрел, конечно: отвлекался.

Из всего набора успел сделать только двух солдатиков.

Зазвенели в замке ключи, хлопнула дверь. Уже по тому, как громко и тяжело дышал дед, было ясно: он сегодня заглядывал в Дом писателей и сидел в буфете. Или был в редакции.

– Ни черта они не понимают, – проворчал он. Повёл широченными плечами, стряхнул с себя куртку и насадил на крючок. Пригладил ладонью-лапой остатки волос, фыркнул. – Мозги у них у всех набекрень. «Классики»!.. Вот, Санька, сидят они передо мной, жопами по стульям аж елозят, в рот заглядывают, но – ни черта не понимают. Я для них не поэт, Санька. Не поэт. «Борец с режимом», «узник совести» – вот что я такое для них!.. – Он скривился, как будто нечаянно раздавил клопа. – Ну это ладно, – сказал уже другим тоном. – Это ладно. Как у тебя дела? Уроки сделал?

Сашка покачал головой:

– Сейчас буду. Тебе чайник поставить?

Дед, раздувая мохнатые ноздри, втянул в себя воздух.

– Опять? – спросил. – Опять?!

Солдатиков и краски Сашка успел ссыпать в ящик стола. Но запах-то остался.

Дед помрачнел и зашагал на кухню. Сашку, стоявшего на пути, отодвинул в сторону одним движением ладони. Не глядя.

Так же не глядя, стоя у раковины и набирая воду в чайник, сказал:

– Не маячь. Иди делай уроки.

– Деда, я…

– Иди.

Часов до девяти он сидел на кухне, смотрел телевизор и пил чай, кружка за кружкой. Невнятно ворчал себе под нос, Сашка расслышал только: «мал-л-льчишки… едрён корень!., дети!., а потом удивляются…» Даже с папой дед разговаривать не захотел – так, перекинулся парой слов. Потом пришла мама, отобрала у него кружку, заставила переодеться в домашнее. Сашка к тому времени уроки закончил, он сидел в их с дедом комнате и листал детскую энциклопедию, исторический том. Читать не хотелось – рассматривал картинки.

– Ну что у вас опять? – спросила мама. Лицо у неё было бледное, наверное, кто-то из карапузов капризничал или снова за Сурженко родители поздно пришли. – Давайте-ка миритесь, бойцы. А то ужинать не пущу.

Дед приобнял её за плечи, звонко чмокнул в щёку.

– Не выдумывай, – сказал глухо. – Ужин я сам сейчас сделаю, иди отдыхай.

– Из-за чего поцапались?

Дед только отмахнулся:

– Мужские дела, не мешайся. Иди, иди… Мы тут сами.

Сашка сидел к ним вполоборота. Он знал, что будет дальше. Подумал с горечью: если Максу из двадцать шестой дядя давал советы, а Курдину дедушка, наверное, будет рассказывать про свои фильмы и спектакли, то вот Сашкин дед – он ничем подобным заморачиваться не станет. Только с утра до ночи читать нотации, учить жизни. «Война – это плохо, в войну не играют! Как можно играть в горе или смерть?!»

– Покажи. – Дед навис над Сашкой. Пахло от него уже сносней. Ненамного, но терпеть можно было. – Не бойся, не отберу.

Сашка выдвинул ящик и достал двух раскрашенных морпехов.

Подтянув к себе табурет, дед грузно опустился на него; зажал в пальцах одного из морпехов и, сосредоточенный, хмурый, принялся вертеть так и эдак.

– Похож. Только ремень не чёрный – фиолетовый должен быть. И «эфки» они с собой не носили. При зачистках от «эфок» мало толку. – Он поставил солдатика на столешницу, тот упал, и дед, подняв, провёл подушечкой пальца снизу по подставке. – Не подровнял… А, краска попала. – Он выудил из кармана трофейный перочинный нож, щёлкнул лезвием и одним ловким движением убрал всё лишнее. Теперь морпех стоял ровно и крепко.

Дед осмотрел второго, кивнул:

– Эти были самые паскудные. Их пускали, если по-другому было никак. Мы их звали «прокажёнными». За лица размалёванные… и не только. – Он откинулся на табурете, упёрся спиной в шкаф. Тот чуть скрипнул. – Появились они не сразу. Миротворцы думали, что быстро управятся. Думали, всё обойдётся малой кровью. «Диктаторский, антизаконный режим», «народ устал…», «…как уже не чаянных освободителей». Поздно сообразили, что Батя этого ждал и готовился с самого начала. Вся армия у него вот здесь была, вся! – Дед сжал кулак, аж косточки хрустнули. – А мы тогда мало что понимали. Когда «проказы» начали вычищать всех подряд: армейских, цивильных, любых, – вот тогда мы поняли… – Дед помолчал, щурясь от света слишком близко стоявшей настольной лампы. – А они говорят: «предали идею», «переметнулись к диктатору», «ударили в спину».