Глеб Васильев - Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен Страница 17

– ШТА?! – крикнул азиат. – Ну тебе гребаный не жить мать твою! Кто тут трупешник, а? Сейчас на выясним! Я просчитаю до мать их трех. Раз!

Толпа замерла. Азиат был на голову выше Эдички и втрое толще его, однако многие сомневались, что в случае драки победит узкоглазый, – слишком уж сильно его штормило.

– Два!

Продолголимонов состроил свое фирменное насмешливо-болезненное выражение лица.

– Три!!

– Это не я! – к восторгу публики сказал Эдичка. После чего раскланялся и удалился за кулисы.

– Вот так будет с каждым, кто влезет на мою гребаную сцену! – сказал азиат, показывая спине комика средний палец.

Толпа, не поняв, что произошло, делала единственное, на что была способна – бушевала. Люди свистели, хлопали в ладоши, плевались, били друг друга и кидались чем ни попадя.

– Бей! Спасай! Четенько! От души!

– Уроды! Красавчик на! Довели страну!

Только доктор Гаспарян не кричал и не совершал никаких телодвижений, кроме недовольного покачивания головой. Чем он был недоволен, неизвестно.

– Кто это? Кто это? Кто этот китаеза? – интересовались зрители.

– Это порно актер? Поэтому он тут трясет своим канатом!

– Мы никогда его не видели! А порно мы видели все – от и до!

– Кто ты?

– Почему ты выступаешь с голым тросом?

– Не гоните, ребзя! Ща дядя вам все подъяснит по грамоте!..

Особенно грязный и вонючий бомж протиснулся сквозь толпу. Это был тот же оборванец, который вчера вечером разговаривал с мелкими барыгами и таксистами. Доктор Гаспарян узнал его.

– Вам чо, в глаза нассали? – хрипел бомж. – Это сраный фарцовщик с вьетнамского рынка! Я сам видел, как он одному обмудку паленые джинсы впарил, а сам при этом селедку жареную жрал! Толстухи совсем обурели! Вместо артистов показывают нам какую-то йухню! А мы что, нанимались, что ли, смотреть на бездарей?

Азиат затрясся пуще прежнего и из желтого стал багровым.

Недоумение толпы сменилось гневом:

– Конечно! Одним дерьмом другое со сцены выпихнули!

– Он любовник Продолголимонова. Эдичка – педичка!

– Долой!

– Отстой!

– Верните наши деньги! – хоть представление и было бесплатным для публики, эту фразу подхватило и скандировало большинство присутствующих на площади Справедливости.

Доктор Гаспарян достал пистолет, чтобы сделать несколько предупредительных выстрелов в головы близстоящих, но было поздно. Кто-то из толпы уже успел стащить его оружие вместе с кобурой так искусно, что Серж ничего не почувствовал. Человек двенадцать, взбежав на сцену, окружили азиата.

– Трахните его во все щели! – завизжала старушка в монашеской рясе.

Азиат протянул руку с оттопыренным средним пальцем.

– Вот вам, сучата! Сами вы бездарности и дерьмо гребаное мать вашу!

Его голос покрыл крики, шум и свистки. Сделалось тихо, и в тишине спокойно и просто прозвучали слова азиата:

– Я артист Канатов.

Произошло замешательство.

Кольцо нападавших распалось.

– Ах! – вздохнула толпа. – Вот это поворот!

Сотни людей дернулись и застыли.

И только кто-то растерянно спросил:

– А почему ты узкоглазый китаеза?

– Я – Единственная Настоящая Звезда в этой гребаной Вселенной. Но вам, утыркам, мать вашу этого было не понять. Вам хватало бледнокожих и чернозадых артистов, в массе которых я тонул, не получая в полной мать ее мере гребаного заслуженного внимания. Теперь же, после трансрасовой операции, которую провернул один человечек… – лицо Канатова внезапно осветила несвойственная ему ласковая и чуть наивная улыбка. Артист послал покрасневшему от смущения Сержу воздушный поцелуй. – Так вот, теперь я Единственная Азиатская Звезда в этой стране, и вам мать вашу больше не удастся игнорировать меня!

– Конечно, это точно он!

– Канатов!

– Охренеть! Канатов цел! Канатов жив! Канатов китаеза и он снова обдолбан!

– Да в жопу Канатова!

Случилось нечто непредвиденное и едва ли приятное, потому как ничего приятного в принципе не могло произойти в таком месте и в такое время. Задние ряды пришли в движение. Люди, ворча, расходились. Смотреть на Канатова и, тем более, слушать его им не хотелось.

– Стойте на! Куда вы, ничтожества мать вашу! – вопил Канатов. – Я – КАНАТОВ!

Не смотря на крики артиста, а, может быть, и благодаря им, площадь опустела в считанные минуты.

– Я захвачу власть в стране, и тогда вы все у меня мать вашу попляшете! – угрожал Канатов. На тот момент его единственными слушателями были доктор Серж и капитан дворцовой гвардии граф Конский, вылезший из только что подъехавшего лимузина. Форма графа была щедро залита гидравлическим маслом, вытекшим из раскуроченного робота.

– Слышь, Конский, а чего это у тебя камзол весь обвафленный? – заорал со сцены Канатов.

Капитан Конский имел страшно высокий голос. Им он без труда мог бить стаканы и оконные стекла, а также причинять сильную физическую боль всякому существу, имеющему уши.

Он поправил фуражку, смахнул с плеча чешуйки перхоти, ссыпавшейся с робота, и спросил своим страшно высоким голосом:

– Как дела, мальчик? Смотрю, все хулиганишь. Все ерепенишься. Да, Канатов? – артист Канатов, в голову которого этот вопрос попал, как шаровидная молния, испуганно выпучил глаза, повалился на сцену и зажал уши руками. Сквозь его пальцы тонкой струйкой побежала кровь.

– Ты мне не нужен, сорванец. Я ищу твоего дружочка Сержика. Слышал, вы очень мило скоротали прошлую ночку. Так где наш сладенький Сержик? – капитан Конский чуть понизил голос, чтобы Канатов не лишился чувств. – Если будешь упорствовать и играть в супер геройчика, боюсь, мне придется сказать парочку словечек, которые взорвут твою прелестную глупенькую головку.

– Я здесь. Кто меня спрашивает? – неожиданно для самого себя произнес доктор Гаспарян. Он думал, что успеет сбежать незамеченным, но теперь сам, не веря в происходящее, дрожа всем телом, шел навстречу капитану. «Вот что любовь творит» – с грустью и гордостью подумал Серж. Конский улыбался ему в той же славной манере, в какой крокодил улыбается антилопе, пришедшей на водопой.

– Вы доктор Серж Артурович Гаспарян?

– Это не я, вы ошиблись, – пискнул доктор, но тут же подавил приступ страха. – Да! Я доктор Серж Артурович Гаспарян! И вчера мне открылась чудеснейшая вещь во всей вселенной! Я – гей!

– Прелестно, голубчик, рад за вас, – Конский погладил доктора по щеке рукой, вымазанной гидравлическим маслом. – А теперь будьте паинькой. Садитесь в машинку. Видите ли, одному маленькому хорошенькому доктору нужно срочно вернуться в его миленький домик и заняться одним пустячковым дельцем.

Доктор рухнул на сиденье лимузина, Конски с куклой пристроились рядом с ним. Дверца захлопнулась, автомобиль рванулся с места и через секунду скрылся за углом.

Ни капитан Конский, ни шофер не увидели, как артист Канатов поднялся на ноги и принялся показывать всевозможные непристойные жесты тому кварталу, где исчез лимузин:

– Я вас всех на дерьмо располовиню! Раскрошу на тридцать процентов! Хлебальники посрываю и об колено – на! Будете знать мать вашу, как моего гребаного докторчика тырить!

Из-за кулис высунул голову Продолголимонов:

– Это же был слуга Трех Толстушек. А они твоему доктору никакого вреда не причинят, ты же знаешь. Отпустят с миром, да еще и денег в придачу дадут целый мешок.

– О, да, – на сцене показался меткий стрелок-испанец. – Трех Толстушек знают и уважают даже в тех далеких краях, откуда я родом. За доктора можешь не беспокоиться.

К ним присоединился директор представления:

– Дружище, ты сорвал мое шоу, ты его попросту уничтожил, растоптал и убил. Но, черт побери, я поражаюсь твоей фантазии, безбашенности и тупизне – ради пары упоминаний в газетах стать азиатом и вывалиться на сцену голым. Ты настолько отвратителен, что я даже восхищаюсь тобой. И, поверь, с доктором точно не случится ничего плохого.

– Трое на одного, да мать вашу?! – взвыл Канатов. Бешено вращая глазами и размахивая кулаками он ринулся на Продолголимонова, испанца и директора.