Глеб Васильев - Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен Страница 21

Иван Никитович дописал десятое письмо в Тайное Бюро Федеральных Агентств по Управлению Расследованиями – про первые девять он успел забыть. Пять минут он скучал, потому как кексики кончились и весь алкоголь выпил Серж. После его начали заново разбирать конспирологические мысли. «Зачем Гаспаряну парадная форма одежды на следующий день после гибели моего попугая? Уж не потому ли, что мой попугай был государственным деятелем…»

Стиратель-пыли-с-комиксов тихо подкрался к дверям спальни и заглянул в замочную скважину. Увы! Туда был вставлен ключ. Он ничего не увидел, но зато дверь открылась, и вышел доктор Гаспарян. Он был так расстроен, что даже не стал напоминать Ивану Никитовичу о комиксах.

– Иван Никитович, – сказал доктор. – Я тут внезапно понял, что все вокруг сволочи и подонки. Я устал, я ухожу.

– То есть… Куда это?

– Ухожу – это фигура речи, – Гаспарян снова занервничал. – Я уезжаю во Дворец к Трем Толстушкам – без парадной одежды и без постскриптума.

Он помолчал, потом стал тереть ладонью лоб.

Иван Никитович отступил в изумлении:

– Во Дворец Трех Толстушек?

– Да, Иван Никитович. Дело очень скверное. Мне крайне неприятно, что ваши мозги стухли настолько, что мне простейшие просьбы приходится дважды повторять.

Иван Никитович готовился заехать доктору между глаз, но вместо этого заплакал.

– И вот такая реакция в частности тоже в печенках сидит, – поморщился Серж. – Вызвать мне такси до Дворца – хоть это-то вы сможете?

Через три часа перед домом доктора Гаспаряна стояла повозка, в которую был запряжен один недовольного вида ослик.

– Ива…ика… тови…, – садясь в повозку, доктор задыхался от гнева. – Я… вам… строю… здец… олной… грамме… Такс… лядь!!!

Иван Никитович кусал ладонь, на которой уже успела запечься кровавая корка, и качала головой до тех пор, пока не испугалась, что голова отвалится.

Доктор Гаспарян, одетый в спортивный костюм, усадил рядом с собой мешок с прахом андроида и уехал.

Глава

 VII

Ночь ожившего киборга

Ветер свистал в оба уха доктора Гаспаряна, сидящего в открытой повозке. Мелодия выходила отвратительная, даже хуже того, что среди молодежи принято называть рэпчиком.

Доктор закрыл уши воротником, показал ветру язык и выплюнул несколько матерных слов, пахнущих серьезным перегаром.

Тогда ветер занялся облаками. Он то задувал их, то катил, то лепил из них всевозможные фигуры различной степени пристойности, то проваливал за черные треугольники крыш. Когда эта игра надоела, словно ветер понял, что огромная облачная задница доктора не впечатляет, он похолодел от злости.

Сержу пришлось закутаться в плащ.

– Погоняйте, осел! То есть, уважаемый, погоняйте своего осла! Пожалуйста, погоняйте! Два счетчика! Нет, три! У тебя, осел, ведь есть счетчик? То есть, конечно же, я имею в виду, есть ли счетчик у твоего осла, ишак ты облезлый!

Как это часто бывает, когда раж опьянения отступает и ему на смену приходят посталкогольные страхи, доктор Серж неведомо от чего жутко перепугался, и теперь торопил кучера.

Несмотря на ясный день и сияющее в небе солнце, Гаспарян чувствовал себя очень тревожно. Лица людей на улице казались доктору злыми, уродливыми, а порой и вовсе бесформенными. Только в паре целующихся юношей он увидел не столько агрессию, сколько тягостное ожидание страшных событий.

В этот день многое казалось необычным и подозрительным. И доктор опасался даже того, что глаза андроида, чего доброго, выпрыгнут из мешка и задушат его своими ниточками. Он старался не смотреть на останки робота.

«Чепуха! – успокаивал себя Серж. – У меня всего лишь абстинентный синдром. Самое обыкновенное похмелье. Вот приму сейчас пару таблеточек алкозельцера, и все как рукой снимет! …да кого я пытаюсь обмануть! Алкозельцер бесполезен! Я обречен на страдания и муки… пока все само не пройдет… Ах, если скорей бы добраться до Дворца Трех Толстушеук! У них наверняка найдется пиво…»

Повозка, влекомая ослом, тащилась крайне медленно, да еще и прочь от центра города и дворца Трех Толстушек. Но Серж, поглощенный страданиями, не обратил на это внимания. Он вспомнил, что есть очень хорошее средство от похмельных страхов: заснуть. Надвинув на глаза шляпу, доктор начал считать до ста. Это не помогло. Тогда он воспользовался другим сильно действующим средством. Гаспарян повторял про себя:

– Один золотой слиток и один золотой слиток – два золотых слитка; два золотых слитка и один золотой слиток – три золотых слитка; три золотых слитка и один золотой слиток – четыре золотых слитка…

Дошло до целого состояния, почти приблизившегося к истинной сумме на сберегательных счетах Гаспаряна. А уже сто двадцать третий золотой слиток из воображаемого металлического бруска превратился в настоящего желтого азиата со сверкающей кожей. И так как доктор не мог понять, случайный ли это слиток-оборотень или это артист Канатов после трансрасовой операции, то, очевидно, Серж спал и начинал видеть сон либо стремительно сходил с ума.

Нет, конечно, доктор Гаспарян все же спал. Хотя бы по той причине, что в качестве сумасшедшего этот персонаж автору совершенно без надобности.

Даже в похмельном сне время проходит гораздо быстрее, чем наяву. Во всяком случае, Серж во сне успел не только доехать до Дворца Трех Толстушек, но и выпить в компании правительниц две кружки свежего, прохладного и весьма вкусного пива. Толстушки сидели перед доктором на полу и с восхищением смотрели на него снизу вверх. Сам же Серж восседал на спине огромного, как слон, азиата. На лицах Толстушек кроме очевидного восхищения мощью интеллекта Гаспаряна, его красотой и сексуальной привлекательностью отчетливо читались неловкость, вина и даже страх.

Но доктор не хотел слушать никаких объяснений и оправданий.

«Вы, милые мои, совсем обнаглели – увы, но это неоспоримый факт, – говорил он спокойно и сурово. – Что вы о себе думаете, голубушки? Что можете причинять мне беспокойство просто так – по первому желанию или чиху вашей левой пятки? Какое неслыханное хамство – пригласить человека в гости в парадной форме одежды, не предупредив его об этом хотя бы за три недели! Какой произвол тирании, всучить заслуженному деятелю киборга без инструкций, да к тому же сломанного! Конечно, я премного благодарен вам за пиво – оно превосходно, но… Мой вердикт отнюдь не в вашу пользу, девушки. Боюсь, ваши времена прошли, и пора это порочное самовластье того – сковырнуть ко всем чертям. А прежде, чем на обломках самовластья начнут красивым почерком писать мое имя, вам в назидание придется съесть то, что осталось от проклятого андроида…»

Толстушки просили прощения. Главным образом они боялись, что им действительно придется глотать изувеченные механизмы и микросхемы робота. Они говорили так:

«Мы уже привыкли править страной кое-как, мы такие бездарные… Если нас прогнать, это ничего. От этого всем сразу станет лучше, даже нам самим. Уж такие мы дуры, что простите нас милостиво, Серж Артурович, дорогой вы наш. Мы же сами всеми руками за то, чтобы страной руководил умный, талантливый, гениальный, красивый и харизматичный лидер, вроде вас! Тут мы даже ни капельки не сомневаемся! Но… Но андроид, этот робот! Он совершенно не полезен для употребления внутрь. В нем нет витаминов, в нем нет жиров, белков, никаких полезных аминокислот, наоборот – сплошной синтетический яд. Андроид в высшей степени несъедобен. Умоляем, пожалейте нас! Наши желудки после диеты стали такими нежными и разборчивыми, что бутерброды с киборгом просто уничтожат их…»

«Нет! – кричал в гневе доктор Гаспарян. – Нет! Так легко отделаться вам не удастся! Сперва андроид уничтожит ваши желудки! Да! А потом вы придете ко мне! Вы приползете, и будете умолять, чтобы я вас вылечил! И, быть может, в своем благородстве и незлопамятстве я сделаю вам колоноскопию с пятипроцентной скидкой… Но за операцию вы заплатите сполна!»

Крик был так резок, что доктор проснулся.

– Заплатите сполна! – кричал кто-то над самым его ухом.

Теперь уже доктор не спал. Это кричали наяву, и явно не он сам. Гаспарян освободил глаза из-под шляпы и огляделся. День, пока он спал, успел смениться вечером.

Повозка стояла перед опущенным шлагбаумом. Радом со шлагбаумом располагалась будочка, в окне которой виднелась темная фигура: она-то и подняла крик, впутавшись в сон доктора.