Валерия Вербинина - Поезд на Солнечный берег Страница 34

– Да нет, ничья для такого матча – вполне справедливо, – проворчал Мистраль.

Мяч перешел к 23-му номеру, но его сбили с ног. Однако прежде, чем игрока швырнули в ров, он успел отдать пас ветерану клуба, который, хромая на обе ноги, еле-еле перемещался вместе с вражеским защитником у его ворот.

– Ничего не выйдет, – объявил Филипп. – Защитник в два раза моложе и бегает в десять раз быстрее.

Однако, получив мяч, хромоногий преобразился и, оставив далеко позади защитника, на спринтерской скорости помчался вперед. Стадион сдавленно ахнул. Защитник в первое мгновение оторопел, однако затем бросился вслед за расшалившимся ветераном, но того уже было не догнать. Он вылетел к воротам, которые мог защитить в это мгновение один вратарь. Растопырив руки, тот выскочил навстречу сопернику, но нападающий сделал обманное движение, посадил вратаря на пятую точку и элегантно перебросил мяч в ворота поверх его головы. Миг – и стадион только увидел, как заколыхалась сетка от пятого гола, после чего на трибунах стало твориться нечто невообразимое. Желто-черные болельщики прыгали и бесновались, а красно-белые плевались и честили проштрафившегося защитника почем зря. Они не могли понять, как можно упустить футболиста, который и бегать-то толком не умеет, и хромает, и оба коленных сустава у него стальные, и вообще, если быть откровенным, он не понять что делает на футбольном поле. То, что они терпели поражение по милости этого калеки, казалось им самым несправедливым.

А герой дня, к которому тотчас вернулась его хромота, добрел до рва, вытащил игрока с хохолком, который отдал ему голевой пас, и от души обнял его. Вокруг них плясали от счастья их товарищи. Поплясав, они вернулись на свою половину поля. Им оставалось продержаться лишь минуты три, чтобы победа стала окончательной; и, несмотря на все усилия разъяренного капитана «львов», до конца игры больше никому не удалось отличиться. В положенное время Коленце глянул на свой хронометр и дал сигнал к окончанию матча.

Стадион взревел, в воздух взлетели тонны конфетти. Филипп сбросил еще два звонка на своем видеофоне и, аплодируя, поднялся с места.

– Вот это матч! – сказал он Мистралю, пожимая ему руку. – Давно не видел ничего подобного!

Писатель кивнул.

– А я видел, когда «стрекозы» в меньшинстве обыграли «матрасников» в битве за Кубок Города, – сообщил он. – Тоже была игра – закачаешься.

Мистраль хотел спросить, согласится ли Филипп в другой раз пойти на матч, но тот взглянул на часы, нахмурился и сказал, что ему пора. Его телефон вновь затрезвонил, и Филипп, уходя, отключил его. В конце концов, ему сейчас хотелось говорить лишь с одной девушкой на свете.

Сон двадцать четвертый

Синие глаза Матильды блестели. Она молча смотрела на вошедших – Ровену, уверенную в себе, как всегда, и Сутягина, державшегося немного поодаль и, похоже, чем-то смущенного. Губы Матильды дрогнули.

– Где он?

– Я его видела, – сказал Ровена. – С ним все хорошо, он обещал быть сегодня. Говорил, что занят. Ты же его знаешь, – закончила она со смешком.

«Она лжет, – думал Сутягин. – Не верь ей». Но эта ложь была сладка ему, и он, сам не зная почему, упивался ею, вбирая в себя каждое слово.

– Он придет? – спросила Матильда, передернув плечами, словно ей было зябко.

– Конечно, придет.

«Он не придет. Он никогда уже не вернется к тебе, Матильда. Зачем ты веришь ей?»

– Как-то странно, – заговорила девушка. – После этого дня нерождения он словно изменился. Переродился…

– Нет, он все такой же, – сказала Ровена все с тем же смешком, которым она постоянно сдабривала свою речь к месту и не к месту.

«Он не такой, как прежде, Матильда».

– И он по-прежнему тебя любит.

– Нет, – сказал Сутягин, и Матильда, повернув голову, вскинула на него свои удивленные глаза. Серж смешался. – Конечно, да, – неловко поправился он.

Матильда не придала внимания его словам; Сутягин не существовал для нее.

– Так что будем делать? – спросила Ровена.

– Ничего, – сказала Матильда.

– Филипп такой странный, – заметила Ровена.

– Да, он странный, – подтвердила Матильда и чуть позже добавила: – Но за это я его и люблю.

А Сутягин отвернулся. И ничего не сказал.

Филипп летел на крыльях мечты.

Истребитель мчал его, делая головокружительные виражи. Бортовой компьютер управлял отлично и между делом рассказывал скабрезные истории, не переставая следить за дорогой. Особенно компьютер тащился от историй о Красной Шапочке, Сером Волке и его бабушке. То, чем они занимались, превосходило все мыслимое и немыслимое. Перо Перро побледнело бы, а вот Филипп мучительно краснел. Ему подумалось, что пора заняться воспитанием компьютера, но как за это взяться, он себе решительно не мог представить. Со своей стороны, компьютер даже не догадывался, в какое неловкое положение он ставит хозяина.

– Я тебя развлек? – развязно осведомился он, заваливая (в который раз) бабушку в кровать на пару с Шапочкой и Волком.

– Дальше некуда, – ответил Филипп с горечью.

На мгновение ему захотелось, чтобы пошел дождь, но он вспомнил, что едет к Аде, и воспрянул духом. Компьютер замолчал и стал пересказывать сводки погоды, военных действий против цветов-мутантов, курса бублика к сушке и сушки – к дырке от бублика. Филипп, не удержавшись, приказал своему собеседнику замолчать, и тот, извинившись, послушно онемел.

В девять часов ночи, когда солнце светит особенно ярко, Филипп подлетел к площади Бессмертия и замедлил ход. Не дожидаясь, когда истребитель приземлится, он вылетел из машины. Ноги его коснулись асфальта, и почти в то же мгновение он увидел Аду. На ней было платье из сплошных стразов, ослепительное, переливчатое, мерцающее, обшитое снизу стразовой же бахромой, и красота девушки сверкала в нем ярче драгоценных камней. Забывшись, Филипп смотрел на нее так, словно увидел впервые.

– Это ты? – спросил он, не веря своему счастью.

– Я.

– Здравствуй.

– Здравствуй…

Она была так хороша, что у Филиппа невольно сжалось сердце. Он изнемогал от нежности к ней, к ее прелестным, мягко улыбающимся губам, задумчивым глазам, маленьким мочкам ушей, приросшим к прозрачной коже; и, повинуясь непреодолимому желанию не только видеть, но и чувствовать ее рядом с собой, он взял ее за руку.

– Мне нравится, – заметил он, имея в виду ее платье.

Ада нравилась ему вся, но он не решался сказать ей об этом. Вообще, в ее присутствии Филипп немного терялся, и от этого на него нападала ужасная робость.

– Это твоя? – спросила Ада, подбородком указывая на машину.

– Да. – И Филипп гордо пустился в объяснение технических характеристик и достоинств этой модели; но, поймав себя на том, что говорит не то, что надо, умолк на полуслове.

– Куда поедем? – спросил он.

– Куда-нибудь. – Ада улыбнулась и потерлась щекой о его плечо. – Я хочу осмотреть мое царство.

– Царство моих даров?

– Да.

– Так куда сначала: на небо или на землю?

– Сюда, – сказала Ада, обвила своими руками шею юноши и поцеловала его. Филипп хотел что-то сказать, но она шутливо положила пальчик на его губы и повела его за собой. Компьютер обрадовался, что у него появились собеседники.

– Так вот, – начал он, – идет Красная Шап… – Однако, заметив Аду, он словно поперхнулся.

– Простите, – сказал он смущенно. – Всегда готов. Высший класс. Одни удобства, никаких неудобств. Я понятливый, а если Филипп и говорил что-то дурное про меня, так это он из ревности.

– Ты меня очень обяжешь, если займешься своим делом, – шепнул ему хозяин. – Взлет!

Двигатели бесшумно взревели – шумопоглотители работали на славу. Истребитель оторвался от земли и полетел, стрелой рассекая пространство.

– Как быстро мы едем, – сказала Ада.

– Ты довольна? – спросил Филипп. – Только это для меня и важно.

– Просьба задать направление, – встрял компьютер.

– Ты меня все еще любишь? – спросила Ада.

– Да. А ты бы хотела, чтобы я тебя разлюбил?

Ада ответила не сразу.

– Нет. Но иногда мне бывает страшно… за нас, – добавила она как бы с усилием.

– Мне тоже, – сказал Филипп серьезно. – Я боюсь, что однажды не увижу себя в твоих глазах.

– Ты видишь? – она обернула к нему свое ясное лицо.

– Да, – сказал Филипп. – У тебя удивительные глаза. В них ничего не искажается. Знаешь, иногда, когда другие люди смотрят на меня, я понимаю, что они думают обо мне. В их глазах я вижу чудовище, карикатуру, бледное подобие кого-то, смутно знакомого, но только не себя. Ты первая показала мне себя таким, какой я есть на самом деле.

Молодой человек говорил с жаром; когда он закончил, ему снова показалось, что он запутался и сказал что-то не то. Он вспомнил о Матильде – она и была тем другим, – о Лаэрте и его упреках, больно ранивших юношу. Но у любви нет другого оправдания, кроме нее самой; а Филипп любил так, как никогда не любил прежде. Лишь бы она была с ним – больше он не просил ни о чем.