Дмитрий Агалаков - Пантера Людвига Опенгейма

Дмитрий Агалаков

Пантера Людвига Опенгейма

Памяти отца посвящаю

Все предусмотрено заранее: каждый день и каждый час.

Пролог

Незадолго до полуночи на окраине маленького немецкого городка остановилось четверо всадников в длинных плащах, при шпагах. В темном осеннем небе блестел диск луны. Белый свет очерчивал контур черного ворона, тенью замершего на плече у предводительницы отряда – молодой женщины. Ее смоляные волосы, убранные под широкий берет, открывали бледное, без единой кровинки лицо. Она цепко держала уздечку коня – пальцы ее рук поверх перчаток были тесно увиты перстнями.

– Мы подождем его здесь, Себастьян, – сказала всадница одному из спутников – тощему рыжеусому кавалеру. – Пора получить долг!

Себастьян, голову которого украшала фетровая шляпа с плюмажем, а правый глаз закрывала черная повязка, улыбнулся:

– В каком образе вы предстанете перед ним, моя госпожа?

Хищное и властное, лицо женщины было обращено к спящему городку.

– Что ты знаешь об этом местечке, Себастьян? – ответила она вопросом на вопрос.

– Только то, что родиться и умереть в таком захолустье – величайшее из наказаний, моя госпожа, – весело откликнулся одноглазый и рыжеусый слуга. – Лучше и вовсе не видеть белого света!

В изломе бровей всадницы звучала гроза, но это не помешало ей снисходительно улыбнуться.

– Мне известно куда больше. Тут столетиями живет легенда о страшном звере – большой черной кошке, которая наводила страх на глупых бюргеров. И вот это мне нравится! А тебе, мой старый друг? – вполоборота спросила она у ворона.

Выглядевшая древней, птица, на одной из лапок которой не было когтя, заерзала у нее на плече. Переступая с ноги на ногу, ворон раскатисто проговорил:

– Грррядет последняя жатва, моя госпожа!

– Как это верно, – усмехнулась женщина заученной фразе. – Лучше и не скажешь!..

У большого стола, заставленного носатыми ретортами, колбами и другими склянками, тесно переплетенными прозрачными трубками, суетился тощий седоволосый человек. Горевшие свечи в витой бронзе и масляные лампадки, разгонявшие ночной сумрак, потрескивая, помогали ему в работе. Кафтан пожилого человека, когда-то дорогой, нынче был затасканным, залатанным на рукавах, позолота с пряжек его стерлась, пуговицы облезли. Но как блестели глаза старика, когда он растворял порошки в жидкости, что тотчас превращались в шипящую пену!

Другие столы в этой комнате, с наглухо затворенными окнами, были завалены книгами – сотни закладок торчали из них, зачитанных и распухших. Книги покоились и на стеллажах у стен. Там же поднимались буфеты с лабораторной посудой. Едкий запах пропитал здесь каждый пятачок, каждую страницу.

– Кто тебя за дверью ждет? – бережно протирая большую колбу, напевал старый алхимик. – За тобой, как тень, идет? – Он поглядел на стекляшку через свет, прищурился. – Кто с тобою будет впредь? – Довольный, поставил колбу на стол. – Бог и дьявол, жизнь и смерть!

Внизу три раза громыхнул дверной молоток. Затем еще – три. И еще. Лицо алхимика расплылось в улыбке – он ждал этого стука. Он отыскал глазами самый небольшой подсвечник – на три свечи, взял его и, оглянувшись на стол за своей спиной, пошел к дверям…

Лишь этот стол казался необычным в данной обстановке – к нему, по ширине, с каждой стороны было прибито по длинной доске.

Алхимик осторожно спустился по ступеням, подошел к дверям и спросил:

– Кто?

– Я, хозяин, – торопливо ответил за дверью грубоватый голос. – Открывайте же!

Алхимик поставил подсвечник на полку. Вытащив из кармана старого кафтана ключ, отпер замок, затем отодвинул щеколду. На пороге стоял огромный детина с ношей – в мешке, перекинутом через его плечо, читалась фигура человека.

– Это то, что я просил? – едва дверь была заперта изнутри, поинтересовался алхимик.

Детина, по рябому лицу которого плавали отсветы трех свечей, кивнул:

– Да, хозяин. Ее мачеха сказала, что она – девственница!

– Идем же скорее, – просиял старый алхимик, и первый, держа в руке подсвечник, поспешил по скрипучей лестнице наверх.

Вместе они вошли в лабораторию. Старик тотчас запер и эту дверь.

– Да ты не придушил ее? – спросил он, с сомнением разглядывая неподвижную ношу.

– Нет, хозяин, – уверенно откликнулся слуга, но на всякий случай тряхнул мешок. – Мачеха напоила ее сонным отваром – сказала, проспит часа полтора. А часа полтора уже прошло, пока я на муле ехал от той деревни.

– А мачеха не проговорится? – нахмурившись, спросил у слуги алхимик.

– Что вы, хозяин! Да ее в землю живьем закопают, узнай, что она продала падчерицу живодерам!

– И то правда, – кивнул старик. – Да и десять золотых станут верной печатью на устах любого мошенника! А ее мачеха, думаю, та еще дрянь! – Он похлопал рукой по мешку. – Ну, покажи, покажи мне ее! Да не здесь же, болван! – Алхимик подтолкнул верзилу. – Неси ее на стол! Беда с тобой! Ох, беда!

Детина пересек лабораторию и осторожно положил ношу на тот самый стол, к которому по ширине были прибиты две доски. Вытащил из-за пояса нож и, аккуратно зацепив широким лезвием материал, распорол его на ладонь. Затем, отложив оружие, запустил в разрез пальцы – и мешковина с сухим треском широко пошла в стороны…

Улыбаясь, старик смотрел на лицо спящей девушки – простоватое, совсем юное.

– Не будем терять времени понапрасну! – сказал он, и глаза его зловеще блеснули. – Начнем! – Он направился к столу с колбами, бросив через плечо: – Привяжи ее к доскам, да покрепче! И раздень – только до пояса!

Во сне девушка тихонько застонала.

– Спит, деточка, спит, – выдернув из-под нее распоротую мешковину, с вожделением засопел рябой верзила.

– И рот завяжи! – расставляя колбы на рабочем столе, бросил слуге старик. – Хорошенько завяжи – неровен час проснется!

Слуга взялся за дело. Все тем же ножом распорол кофту и нательную рубашку девушки, вытянул и выбросил лохмотья в сторону. То и дело цепляя взглядом созревшую грудь, подмышки девушки с нежными волосками, привязал руки вдоль одной из досок. Задрав юбку, широко друг от друга, по щиколоткам, прикрутил ноги несчастной к другой доске. Нашел тряпку и крепко завязал ей рот.

Девушка сонно замотала головой. Верзила не удержался и провел неуклюжей рукой от ее живота до груди – полной и белой.

– Я все вижу! – окрикнул его старик. – Оглянувшись, он потряс указательным пальцем: – Мне нужна девственница, девственница! Ты понял, олух?

– Ага, – сглотнув слюну, проговорил верзила. – А она хороша – яблочко наливное!

– Эх ты, садовод, – старик уже вновь колдовал над своими пробирками. – Это так, зеленый плод дикой яблони – пнул и пошел дальше. Ну да тебе этого не понять, – мелко рассмеялся он. (Но верзила его и не слушал – он пожирал глазами юную пленницу.) – Что ты знаешь о настоящих плодах? – занятый своим делом, рассуждал старик. – Душистых персиках, роскошных смоковницах, райских яблочках! – С колбой в руке, той самой, которую совсем недавно с таким усердием протирал, алхимик обернулся к слуге. – Я же сказал, не лапай ее! Мне нужна чистота, болван, горняя чистота! Иначе все пойдет прахом! Пожалуй, пора начинать, пока ты совсем не спятил! – Алхимик оторвался от занятия, подошел к столу. – К слову, она и впрямь мила…

В эту минуту девушка открыла глаза. В первые мгновения она еще думала, что это – кошмар, и сейчас она проснется и стряхнет наваждение. Но сон не проходил. На нее смотрели двое – ухмыляющийся старик и уродливое животное. Затем она рывком подняла голову и увидела, что обнажена. Ужас охватил ее. Но и шевельнуться она не могла – члены ее оказались скованы. Она дернулась, выгнулась, но все напрасно. И крика, уже разрывавшего ее грудь, тоже не было. Кричать могли только глаза. Лишь приглушенный стон отчаяния – эхом ужаса наполнившего сердце жертвы – коснулся слуха алхимика и его слуги.

– Тсс! – приставил сухой палец к губам старик. – Тихо, милая, тихо! Не скажу, что ты у своих друзей, но все же веди себя скромно и не заставляй нас причинять тебе лишнюю боль.

Рябой верзила жадно улыбнулся, а старик, вернувшись к столу, уставился на целый ряд колб и реторт, наполненных разноцветными жидкостями.

– О, великие умы прошлых столетий! – с пафосом воскликнул алхимик. – Каждого из них подводила маленькая ошибка, но она стоила им смерти и бесславия! – Осторожно, то и дело задерживая дыхание, он переливал содержимое этих сосудов в колбу, что так заботливо готовил для действа. – Аполлинарий Лартейский забыл присовокупить сушеную печень летучей мыши! – Старик прищуривал глаза, а в большой колбе, соединяясь, шипели таинственная вещества. – Теофраст Априон из Галанта не добавил слез младенца. – Цепкие руки старика сухими клешнями брали одну за другой колбочки. – Араб Абрахам Караим ал Адеш забыл о крови девственницы! – Старик обернулся на слугу, следившего за священнодействием. – А я ничего не пропущу!