Последний вздох перед закатом (СИ) - "CareS"

Последний вздох перед закатом

Глава 1

Ты знаешь, в октябре так быстро рассеивается летнее тепло, а ведь до этого растягивалось на весь сентябрь, тогда оно словно не хотело покидать эту землю, чего не скажешь о местных жителях, которые изо дня в день, изрядно напитавшись ненавистью ко всем и ко всему вокруг, проклинают белый свет почём зря. Зелёная листва, висевшая на громадных и могучих деревьях нехотя желтеет, а позже, постарев, падает из своего родного дома — дерева, которое растило эту листву на протяжении какого-то установленного промежутка времени. Но всему приходит конец. Дни плывут, цикл преследует цикл. Кто-то живёт, кто-то умирает, но никому нет дела до течения времени вокруг него самого, ведь свою старость человек так и не увидит в суете своего жизненного круга, наполненного вихрем событий. Да, всё происходит именно так, но это та правда, которую кто-то пишет для себя. Он отказывается верить во всё остальное, ему всё равно, он в своей зоне комфорта, которая состоит из его мыслей, догадок, убеждений. Вот, уже не успеешь обернуться — а в воздухе начинает веять прохладой, ещё не зимней, но ты уже не чувствуешь того самого летнего тепла, которое так приходилось тебе по душе. Сколько октябрей за свою жизнь повидал — но они не кажутся обыденными, наоборот, ты возвращаешься к ним опять, и ты знаешь, что будет дальше — новый год, снег, который позже растает, день рождения, пасха, лето, осень. Но встречаешь ты эту банальность всё более старым, уже с новыми мыслями, новыми этапами и обстоятельствами жизни. И для кого-то эта картина может угасать, а для другого и вовсе сможет обретать новые краски, которыми человек нарисует свою дальнейшую судьбу. В голове Павла переплеталось множество мыслей о насущном, они на протяжении многих лет не давали ему спокойно жить и существовать в этом мире, оставляя раны от скрежета на сердце и душе, словно напоминая о себе. В воздухе, над давно знакомой ему улицей, на которую он смотрел с тоской из окна, нависла какая-то странная и пугающая Павла атмосфера. Это уже был не тот октябрь. Это уже была не та жизнь. На дне бокала разлёгся довольно таки неприятный, но крепкий и отдающий какой-то терпкой стариной виски. Названия его Павел не помнил, да и оно не нужно было ему сейчас. Он хранил у себя эту бутыль, подаренную коллегами (наверное, а может и не ими) для особого случая, и Павел с грустью осознал, что тот случай настал, пусть и не радостный, как ему хотелось бы, и как бы он мечтал. Да, даже здесь его мысли дали понять ему одну истину: не важно, что ты хочешь, ведь грёзы не материальны, и они никогда не окажутся перед тобой в твоих руках, а будут оседать лишь в твоей голове, оставаясь чем-то недоступным для тебя и твоего мира. Павел не был пьющим, и не любил никогда выпить особо, но почему-то сейчас, он с одновременно злобным и грустным видом, вертел уже пустой бокал в правой руке.

— Давай! Иди, своим дружкам ещё раз пожалуйся, на то, какая я стерва! Козёл! Всю жизнь мне …! — Позади Павла раздался грохот, на который он не обернулся. Окно в квартире открылось из-за сильного сквозняка, и комнату наполнил холодный, мрачный воздух, которого Павел также не ощущал. Жена, а точнее, наверное, уже бывшая жена Павла — Вера, худенькая и темноволосая барышня с пронзительно глубокими голубыми глазами и татуировкой бабочки на левом плече, всхлипывая, пнула сумку, наполненную личными вещами Павла и словно влетела в другую комнату, громко захлопнув за собой дверь. За окном погасло солнце, его заменил пасмурный мрак, который расстилался на серых многоэтажных домах Смутевска. Плыли дни, а пламя любви Павла и Веры постепенно угасало, и наверное уже потушилось, не оставляя за собой ни фитиля, ни уголька. У Павла уже не оставалось сил кричать на свою супругу, всё было решено, и ему всё было так безразлично, что Павел не видел смысла что-то предпринимать. Он просто не знал, что будет дальше, он просто молчал. Павел убрал стакан в сторону, встал, отряхнулся, перевесил сумку через плечо, после чего его взгляд замер на портрете, на котором он красовался со своей супругой. И кто знал, что такие беззаботные, молодые, сидящие в обнимку два любящих сердца, разобьются спустя десять лет? Павел познакомился с Верой абсолютно случайно, он тогда думал, что их свела судьба, хотя Павел в неё до этого никогда и не верил. Как-то раз, Павел возвращался из училища, его настроение было настолько убитое, что он тогда решил в очередной раз пройтись до небольшого сквера за городом, куда он любил ходить каждый раз, когда в его душе главенствовала тоска, но это было так часто, что эта тихая опушка уже стала для Павла если не вторым домом, то любимым местом точно. Тогда он увидел девушку, которая тяжело дышала, и всхлипывая, перебирала верёвку в руках. Павел наблюдал за ней, но вскоре перестал обращать внимание, пока краем глаза не увидел, что девушка стала забираться на большое дерево, обмотав верёвку вокруг своей шеи. Павел не задумываясь подлетел к ней, и схватившись за талию, резко потянул девушку к себе. Девушка стучала по спине Павла лёгкими от бессилия ударами, а Павел замечал в тот момент лишь то, что обнимает её. Павел чувствовал тепло, которое он не знал до этого. Это тепло заставило его забыть обо всех своих проблемах, и девушка с каждой секундой слабела, переставала наносить удары, а потом и вовсе повисла в руках Павла тихо зарыдав.

— Я не хочу жить — шептала Вера.

— Я тоже — отвечал Павел, подняв голову к небу — А хочешь, я тебя кофе угощу? — Девушка кивнула. Она долго рассказывала ему обо всём, а он лишь слушал. Она была словно брошена на произвол судьбы, и решила, что жизнь пришла к её логическому завершению. Детдом, долги, работа за копейки на стройке, где она вдоволь надышавшись краской, падала голодной и обессиленной в холодную кровать в старом общежитии. Да, в Краснароссии не баловали хорошей работой и зарплатой людей с улицы, без каких-либо связей. Павел с тех пор во всём её поддерживал, и никогда не расставался с ней, он начинал видеть смысл жизни, он радовал её каждый день пусть самыми незначительными знаками внимания, но как она это любила! Но на этот раз Павел решил, что эта ссора переросла во что-то большее, и хоть мосты пока не сожжены, нужно уехать ненадолго, чтобы отдохнуть друг от друга, ведь потерять Веру для Павла значило потерять всё. Его терзали смутные ощущения своей неправоты. Угольки любви всё угасали, но не потухли в нём. Интересно, а в Вере? Павел взял также свой наградной карабин «Сайга» с начатой пачкой патронов, бумажник, и уже казалось можно было выдвигаться. Павел снова посмотрел на портрет, справа от него висела фотография его родителей, ныне покойных, что и завещали ему один дом в безлюдной деревенской глуши. Павел взял фотографию со стены, сложил пополам, приложил к сердцу, постоял так около минуты, после чего убрал её в карман. Сколько всего ужасного раздирало его душу на данный момент! Какая-то непонятная смесь горечи, ностальгии по родителям, недобитой любви к своей семье, и, наверное, грусти за прошедшую жизнь легли на его голову. Да, ведь грёзы не материальны. Павел, перекрестившись, открыл дверь комнаты и прошёлся по коридору квартиры. Переложив ключи от автомобиля в карман куртки, он, под звуки всхлипывания, начал надевать чёрные, тяжёлые ботинки.

— Анну дай напоследок, Анечку то… — полупьяным голосом и в приказном тоне тихо молвил Павел.

— Хренов тебе, урод, псину свою вон забирай, а Анечке я скажу, что ты помер уж давно от пьянки, и что не было в нашей жизни и семье такого человека — шмыгая носом почти после каждого слова, дрожащим голосом молвила Вера. Она сидела на кухне неподвижно, опустив голову вниз, и держа в правой руке сигарету, с которой постоянно падал пепел, так как в этот момент рука её сильно дрожала. Павел не отвечал ей агрессией. Никогда. Быть может угля в нём было более чем достаточно. Он кинул грустный взгляд на завязанные ботинки, и дойдя в них до кухни, прислонился ко спящей двухгодовалой дочке и поцеловал её, ему даже показалось, что она улыбнулась в этот момент. В этом поцелуе он почувствовал некий уход энергии из своего тела, словно что-то окутывало его, не отпуская вовсе. Пелена? Он последний раз посмотрел на неё, повернул голову в сторону Веры, и постояв словно вкопанным ещё немного, положил правую руку на плечо супруги, которая, не поворачиваясь, шмыгнула носом, и лишь стряхнула его прикосновение с себя, словно грязь с тела. Гордость ли, безысходность ли, не позволяли ему извиниться, обнять её, и жить дальше. Павел покинул кухню, окинул взглядом квартиру, и вздохнув, окликнул своего друга, который, прижав лапки, всё это время лёжа наблюдал за хозяевами, и наверное не мог понять, отчего они кричат друг на друга? Еда то есть, а чего им ещё нужно? Крон, так его звали, годовалый, уже не щенок немецкой овчарки, завиляв хвостом, побежал в сторону Павла. Вроде всё готово, можно выходить.