Яцек Пекара - Слуга Божий

Слуга божий

Если кто возлюбит Зверя и образ его, тот будет пить вино ярости Божией, приготовленное в чаше гнева Его. И будет пытан огнём и серой пред святыми Ангелами.[1]

Откровение Иоанна Богослова — Заповедь часа суда

Одет он был в одежды кровью омытые, а имя его: Слово Божие. Он пасти будет народы розгой железной, и Он выжимает давильню яростного гнева Всемогущего Бога.[2]

Откровение Иоанна Богослова — Первая битва победного слова

Танец Чёрных мантий

А избранные имеют на своей стороне Ангела, как Хранителя и Стража, дабы вёл их к жизни. [3]

Св. Василий

Из большой плетёной корзины перед нами на пол высыпали отрубленные головы. Я тщательно пересчитал. Восемь. А значит столько, сколько быть должно.

— Так что, волколаков[4] мы выкинули из головы, — заявил сидящий рядом со мной Тадеуш Вагнер, и глянул краем глаза, оценил ли я его меткую, изящную шуточку.

Он пнул носком сапога одну из бошек, та откатилась и ударилась о другую. Обе сплелись свалявшимися, окровавленными бородами.

— Хорошая работа, — Вагнер похвалил людей, принёсших корзину, и дал им знак, что могут уйти.

— Глянь-ка, какая красотка, — сказал он уже мне, указывая на голову молодой женщины с длинными светлыми волосами, теперь вымазанными грязно-красным. — Вот уж не было ей чем другим заняться…

— Люди безумны, — я вздохнул. — Чем дольше живу, чем больше вижу, тем сильнее в этом убеждаюсь.

Семеро мужчин и девушка, чья красота пришлась по вкусу Вагнеру, принадлежали к шайке волколаков, терроризирующей округу. Они переодевались в звериные шкуры и нападали на путников или крестьян, используя в стычках зубы и когти. Поскольку обычно они имели перевес не менее четырёх к одному, а жертвами чаще всего выбирали стариков, женщин или детей, то им удалось убить несколько десятков человек, прежде чем они были схвачены, повешены, а затем усекновены. Их безголовые останки мы приказали сложить на рыночной площади, дабы служили предупреждением другим деятелям, ищущим приключений. Головы же будут насажены на копья и украсят городскую заставу. Также для предостережения.

В принципе, это не мы, инквизиторы, должны заниматься этими ряжеными, но местное население было так напугано (внушили себе, что волколаки неуязвимы для любого оружия, созданного руками человека, и ходили, вооружившись склянками со святой водой), что мы были вынуждены сами взяться за дело. И таким вот образом городок Кобриц был избавлен от волколакской напасти, а я и Вагнер могли спокойно вернуться в резиденцию Инквизиции в Равенсбурге[5], где помимо нас постоянно пребывало ещё двое других инквизиторов, опекающих весь округ.

— Так что, выставляем счёт бургомистру и домой, — заключил Вагнер. Его топорное квадратное лицо осветилось улыбкой.

— Аминь, — пробурчал я.

Выслеживание шайки заняло у нас около двух недель. И поверьте мне, любезные мои, эта работа была недостойна инквизиторских дарований и времени, пожертвованного служителями Святой Службы[6]. Единственной пользой от всей суматохи было то, что бургомистру придётся изрядно зачерпнуть из городской казны, дабы вознаградить наш труд. Так договорился с ним Генрих Поммел[7], начальник и старший чином[8] равенсбургской Инквизиции. Человек, который даже собственной матери выставил бы счёт за то, что его родила. Я солгал бы, однако, сказав, что мы не ценили его за эти способности. Инквизиторское жалование не относится к наивысшим, а благодаря инициативе и предприимчивости Поммела, время от времени в кошельке вашего покорного слуги заводились лишние монеты. Конечно, сам Поммел при этом существенно выигрывал, но мы не собирались с ним препираться. Во-первых, инквизиторы связаны служебной иерархией (в идеале, это должно действовать в обоих направлениях), а во-вторых, старое купеческое правило гласило, что лучше иметь десять процентов от ста дукатов, чем ноль процентов от тысячи. И в связи с этим бедный Мордимер[9] был счастлив, что порой может себе позволить нечто большее, чем просто чёрствый хлеб, запитый кружкой воды.

При всей своей предприимчивости, изворотливости и цинизме Генрих Поммел был почти идеальным начальником. Почему? А потому, что он радовался успехам подчинённых, искренне желая, чтобы мы снискали величайшую честь, какая только может ожидать инквизитора, а именно получили лицензию Его Преосвященства епископа Хез-хезрона либо лицензию Апостольской Столицы. Он сам давным-давно мог уже покинуть Равенсбург и работать в Хез-хезроне под оком самого епископа, но предпочитал провинциальный покой вечной спешке и вечной неразберихе, царившим в большой метрополии. Я понимал его и в то же время жалел, что удобства привычной жизни притушили в нем жар, который должен пылать в сердце каждого инквизитора. Ведь место чёрных мантий, как нас порой называют, было там, где царит больше всего зла и несправедливости. А такими местами были как раз Апостольская Столица — Хез-хезрон[10] или Энгельштадт[11], столица нашей могущественной Империи. Это там цвели ереси, там отступники замышляли свои мерзкие планы, там в тайных лабораториях чернокнижники вызывали демонов, а ученые изучали тайны чёрной магии.

— Может, в завершение организуем какой-нибудь ужин? — спросил Вагнер. — Побольше винца, побольше жратвы, девки, музыканты. Что скажешь, Мордимер?

— Если городской совет заплатит… — я оторвался от благочестивых мыслей.

— Заплатит, заплатит, — усмехнулся он. — Ведь они не знают, а не потребуется ли им через месяц или год наша помощь снова. И поэтому вряд ли им бы хотелось, чтобы запомнилось, как мы уехали из Кобрица голодные и томимые жаждой…

— Святая правда, Тадеуш, — поддакнул я.

* * *

Горожане были нам искренне признательны за истребление шайки волколаков, поэтому устроили ужин, может не роскошный, но, по меньшей мере, пристойный. За длинными столами, расставленными в виде подковы и накрытыми белоснежными скатертями, расселись отцы города, местный настоятель, аптекарь, несколько купцов из тех, кто побогаче. Некоторые пришли с женами, иные с дочерьми, также я приметил четырёх молодых и вполне симпатичных женщин, которые никак не выглядели жёнами или дочками. Сложно также было не заметить, что жёны горожан посматривали в их сторону взглядом, по меньшей мере, неприязненным. Видно, не привыкли к присутствию девок за пиршественным столом.