Юрий Бурносов - Чудовищ нет Страница 31

Видно было, что ухода за землею вокруг усадьбы нет никакого, да и раньше почти что не было: дорожки заросли, некрашеная беседка накренилась, черепица с нее местами осыпалась… В полутьме окаймлявших дорожку кустов кто-то негодующе фыркнул, отчего Рязанов вздрогнул, но тут же улыбнулся: это оказался маленький ежик, деловито протопавший по своим делам.

Проникнуть в само здание было делом несложным. Нехитрый замок Иван Иванович открыл отмычкою, вслед за чем поднялся по лестнице и прошел в гостиную, где урядник Клопов нашел трупы, по словам Армалинского, «чудовищным образом истерзанные, так что все вокруг залито было кровью и забросано кусками внутренностей». Впрочем, малограмотный отчет Клопова Иван Иванович читал и сам. Понятное дело, никаких кусков сейчас в гостиной не было, а было вот что: некоторые предметы мебели стояли накрытыми полотняными чехлами, кресло-качалка отчего-то лежало на боку, подле него валялся медный подсвечник.

Убедившись, что окна плотно закрыты портьерами и снаружи, случись там кто, света видно не будет, Рязанов зажег прихваченные с собою калетовские[10] свечи и установил их на полу, покрытом явственно различимыми теперь темными пятнами, поместив посередине спиритическую планшетку. Для этих целей чаще использовалось блюдце: господин Вагнер его более одобрял, но в данный момент у Ивана Ивановича не имелось партнера; в европейских же журналах он читал, что с планшеткою – в отличие от блюдца – работать не сложно и одному, затем и купил ее в Биаррице у одноглазого немца, уверявшего, что ей более двухсот лет. Правда, Иван Иванович потом отдал планшетку – переделать шрифт на русский, но это вряд ли сказалось на ее свойствах.

– Граф Ефиопский… – пробормотал он. – Кто же вы такой были, господин де Гурси? Кабы по настоящим документам, и дела бы не случилось, а вот по фальшивым… Господин де Гурси с семьею…

Опустившись на колени, Рязанов положил ладони на планшетку и зашептал себе под нос присущие случаю слова, которым выучился все у того же Вагнера. Он не рассчитывал, что из затеи выйдет толк, но успел насмотреться за последние годы вещей самых необыкновенных, потому и пришел нынче ночью в брошенную усадьбу. Прошло с минуту времени; где-то внизу стукнула плохо прикрытая ставня, наверное от ветра. Внезапно Рязанову показалось, что костяная стрелка на планшетке чуть дернулась.

– Кто здесь? – шепотом спросил Иван Иванович. – Кто тут со мной? Кто откликнулся?

Дыхание, выходя изо рта его, обращалось в еле заметный пар.

– Кто здесь? – повторил Рязанов.

Стрелка двинулась.

«Азъ».

– Господин… господин де Гурси?!

«Да».

Рязанов похолодел.

– Не знаю, верите ли мне или же нет, но я приехал, чтобы найти вашего убийцу… – сказал Рязанов, глядя на мелко дрожащую стрелку. – Мне не нужно знать, кто вы такой на самом деле, как ваша подлинная фамилия и откуда вы приехали. Я всего лишь хочу понять, кто и зачем убил вас и ваших близких с такой жестокостью. Я хочу проверить, верны ли мои подозрения…

Стрелка стояла на месте, не двигаясь.

Иван Иванович просидел над планшеткой в задумчивости с четверть часа, иногда пробуя вновь вызвать де Гурси или кого-либо из его близких, но никакого знака более не получил. Собравшись, он покинул усадьбу, аккуратно заперев за собою дверь, и вернулся к Миклашевским. В свою комнату он проник так же незаметно, как и оставил ее; закрыл окно, убрал мокрую одежду, лег и тут же уснул крепчайшим сном, как спят обычно молодые люди, проведшие трудный и непонятный день.

3

Утро встретило Ивана Ивановича разговорами Миклашевской прислуги, ярким солнечным светом и сытным завтраком, после которого он сыграл с Афанасием Адамовичем и его супругою в такую древнюю вещь, как реверси. Немного выиграв и немного затем проиграв, Рязанов отправился в гости к «рамоли». Миклашевский пожал на его намерение плечами, зато супруга его удивилась:

– Зачем вам? Вовсе неинтересный же человек.

– Знаете ли, нашлись у нас общие привязанности, – поведал Иван Иванович, – касающиеся литературы.

Домик Армалинского, неказистый, чуть покосившийся на левую сторону, располагался в тени двух огромных дубов, а прямо за ним все сплошь заросло бузиною и шиповником, только небольшой участочек был заботливо расчищен. Там и ковырялся с лопатой сам Армалинский, а старенький арап с шилом и дратвою в руках чинил на крылечке башмак – то ли свой, то ли хозяйский. Одет был арап в чистые белые порты и такую же рубаху, на ногах носил лапти.

– Бог в помощь, Илья Ильич! – приветствовал «местного летописца» Рязанов.

– Здравствуйте, здравствуйте, Иван Иванович! – сказал Армалинский. – А я, представьте, огородничаю. Землица здесь неважная, да и мои таланты по сей части невелики, однако кое-какие томаты вырастил! А также морковь, зелень к столу, кабачки… Пробовали ли вы оладьи из кабачков?

– Не довелось.

– О! Знал бы, сделал бы вам сюрприз, ну да ништо, тотчас велю Секлетее поджарить. И не противьтесь, Иван Иваныч, я и сам проголодался, а вы человек молодой, энергия у вас куда скорее расходуется, стало быть, и кушать вам нужно чаще. Секлетея!

Из дому выглянула старуха и перекрестилась, глянув на арапа.

– Секлетея, сделай нам с Иваном Ивановичем оладушек, будь так добра, – распорядился Армалинский. – И собери на стол, да самовар поставь.

Старуха исчезла, успев перед тем еще раз меленько перекреститься.

– В прошлом году, представляете, вырастил даже баклажаны! – сказал с гордостью Армалинский и неожиданно перешел на французский: – On prepare beaucoup de plats delicieux a base d'aubergine[11]. К сожалению, сей эксперимент удался лишь один раз, потому предложить отведать не могу. Вянут и сохнут. Может быть, в следующем году, если повезет!

Рязанов вспомнил недавнее предупреждение Миклашевского («коли заговорил по-французски, значит, плохо дело»), но стоявший по колено в каких-то зеленых кустиках Армалинский вовсе не походил на умалишенного. Да он и давеча на веранде тоже по-французски говорил, и тоже выглядел вполне нормальным… Про воздух разве не к месту ввернул, но и то – сам с собою, не для беседы.

– Вы, помнится мне, французским языком владеете? – осведомился Армалинский, точно подслушал мысли Рязанова.

– Разумеется, Илья Ильич.

– Тогда вам легко станет меня понять. Практикуюсь изредка… On ne pourrait trop le repeter[12]. Все же нужно заканчивать с огородом, – сказал Армалинский, глядя на гостя. – Идемте в дом, я только умою руки.

Арап все так же возился с башмаком, не обращая никакого внимания на гостя. Работал он умело, на зависть иному сапожнику.