Энн Райс - Вампир Арман Страница 40

Я остался один, приближалось морозное утро. Я остался один под бледнеющим небом. Я прекрасно знал, что искать его бессмысленно.

В величайшем унынии я побрел назад по переулкам, срезая путь по маленьким мостиком, чтобы забраться вглубь пробуждающегося города, сам не зная, зачем.

Я наполовину удивился, осознав, что вернулся к дому убитых мужчин. Я удивился, увидев, что дверь до сих пор открыта, как будто в любой момент мог появиться слуга. Никто не появлялся.

Небо постепенно дозрело до бледной белизны и стало слабо-голубым. По поверхности канала полз туман. Я пересек мостик, ведущий к двери, и снова поднялся по ступенькам. Из неплотно захлопнутых окон просачивался мутный свет. Я нашел обеденный зал, где до сих пор горели свечи. В воздухе висел удушающий запах табака, воска и острой пищи.

Я вошел внутрь и обследовал трупы, лежавшие, как он их и оставил, в беспорядке; они слегка пожелтели, как воск, и стали добычей мошек и мух.

В глухой тишине слышалось только жужжание мух. Н столе подсохли лужицы пролитого вина. На трупах не сохранилось никаких следов свирепой смерти.

Меня снова затошнило, затошнило до дрожи, и я сделал глубокий вдох, чтобы меня не вырвало. Тут я осознал, зачем пришел.

Ты, наверное, знаешь, что в те дни мужчины носили поверх курток короткие плащи, иногда прикреплявшиеся к верхней одежде. Такой плащ мне и понадобился, и я нашел его, сорвав со спины горбуна, лежавшего практически лицом вниз. Это был ослепительно яркий плащ канареечно-желтого цвета, отороченный белой лисицей и подбитый плотным шелком. Я завязал на нем узлы и сделал из него прочный глубокий мешок, а потом я поднялся и прошел к столу, чтобы собрать кубки, сначала выплескивая содержимое, а потом складывая их в мешок.

Вскоре мой мешок покрылся красными пятнами от вина и жира в тех местах, где я клал его на стол.

Закончив, я встал, чтобы убедиться, что я не пропустил ни один кубок. Я все собрал. Я осмотрел трупы – моего спящего рыжеволосого Мартино, уткнувшегося лицом в лужу слякотного вина на белом мраморе, и Франсиско, с чьей головы действительно вытекла небольшая струйка потемневшей крови.

Над этой кровью, как и над останками жареного поросенка, жужжали и гудели мухи. Налетел целый батальон черных жучков, очень распространенных в Венеции, так как их разносит вода, и направился через стол к лицу Мартино.

Через открытую дверь в зал проник спокойный согревающий свет. Наступило утро.

Обведя эту сцену последним взглядом, навсегда запечатлевшим в моей памяти каждую ее деталь, я вышел и пошел домой.

К моему приходу мальчики уже проснулись и занимались делами. Пришел старый плотник, чтобы починить дверь, которую я разбил топором.Я передал служанке распухший мешок со звенящими кубками, и она, сонная, только что с улицы, приняла его, не сказав ни слова.

Внутри меня все сжалось, меня затошнило, и появилось внезапное чувство, что меня сейчас разорвет. Мне показалось, что у меня слишком маленькое тело, что оно – слишком несовершенное вместилище для всего, что я знаю и чувствую. У меня звенело в голове. Мне хотелось лечь, но перед этим нужно было увидеть Рикардо. Нужно было увидеться с ним и со старшими мальчиками. Обязательно.

Я побрел по дому, пока не дошел до них – они собрались на лекцию молодого адвоката, который приезжал из Падуи всего один-два раза в месяц, чтобы начать наше юридическое образование. Рикардо заметил меня в дверях и сделал мне жест помолчать. Говорил учитель.

Мне нечего было сказать. Я только прислонился к двери и посмотрел на моих друзей. Я любил их. Да, я точно их любил. Я бы за них умер! Я это понял и с огромным облегчением расплакался. Рикардо увидел, что я отвернулся, выскользнул и подошел ко мне.

– Что случилось, Амадео? – спросил он.

Внутренние мучения довели меня до полубредового состояния. Я опять увидел умерщвленную компанию за обеденным столом. Я повернулся к Рикардо и заключил его в объятья, успокаиваясь от его тепла и человеческой мягкости по сравнению с господином, а затем сказал, что готов умереть за него, умереть за каждого из них, и за господина тоже.

– Но почему, в чем дело, зачем сейчас эти клятвы? – спросил он. Я не мог рассказать ему о бойне. Я не мог рассказать ему о своей холодной стороне, которая смотрела, как умирают люди.

Я скрылся в спальне господина, лег на кровать и постарался заснуть.

Поздно вечером, когда я проснулся и обнаружил, что дверь закрыта, я выбрался из постели и подошел с письменному столу господина. К моему изумлению, я увидел, что там лежит его книга, книга, которую он всегда прятал, если приходилось выпускать ее из вида.

Конечно, я не посмел бы перевернуть ни единой страницы, но она была открыта, и передо мной лежала страница, покрытая латинскими письменами, и хотя эта латынь показалась мне странной и сложной для понимания, заключительные слова я разобрал без ошибки:

Как за такой красотой может скрываться такое израненное и непреклонное сердце, и почему я не могу его не любить, почему я в своей усталости не могу не опираться на его непреодолимую и одновременно неукротимую силу? Разве это не иссохший, мрачный дух мертвеца в детском обличье?

Я почувствовал странное покалывание, распространившееся по голове и по руками. Так вот я какой? Израненное и непреклонное сердце! иссохший, мрачный дух мертвеца в детском обличье? Нет, я не мог этого отрицать; не мог сказать, что это неправда. Но какими же обидными, какими категорично жестокими показались мне эти слова. Нет, не жестокими, просто безжалостными и точным, и какое право я имел ожидать чего-то другого? Я заплакал.

Я по обыкновению лег на нашу кровать и взбил мягчайшие подушки, чтобы устроить гнездо для согнутой левой руки и головы.

Четыре ночи. И как я их выдержу? Что он от меня хотел? Чтобы я отправился навестить всем, что знал и любил смертным мальчиком, и попрощался. Вот такими были бы его указания. Так я и сделаю.

Но судьбой мне было отпущено всего несколько часов. Меня разбудил Рикардо, тыча мне в лицо запечатанной запиской.

– Кто это прислал? – сонно спросил я. Я сел, просунул под сложенную бумагу большой палец и сломал восковую печать.

– Прочитай, и сам мне скажешь. Ее доставили четверо, компания из четырех человек. Должно быть, что-то чертовски важное.

– Да, – сказал я, разворачивая ее, – учитывая, какой у тебя перепуганный вид. – Он стоял надо мной, скрестив руки. Я прочел следующее:

Дорогой мой ангел,

Не выходи из дома. Ни под каким предлогом не выходи на улицу и не впускай никого, кто захочет войти. Твой злобный английский лорд, граф Гарлек, путем самого нещепетильного вынюхивания установил твою личность и теперь клянется в своем безумии увезти тебя к себе в Англию, или же сложить твои останки у дверей твоего господина. Признайся своему господину во всем. Только его сила сможет тебя спасти. И непременно пришли мне в ответ записку, иначе я сама потеряю голову из-за тебя и из-за жутких историй, о которых все утро кричат на каждом канале и площади, кто только их не слышал. Твоя верная Бьянка.