Александр Мазин - Я – инквизитор Страница 59

— Уберечься? Зачем?

— И все-таки? Чеснок? Крест?

— Чеснок? (Смеется.) Тот, кто ходит со связкой чеснока на шее, меня вряд ли заинтересует!

— А крест?

— Верующие? Нет, это не мое. Но крест сам по себе — только крест. Предмет. Как брошь или кулон. Как вы, Арнольд, поразительно тупы! Мой, как вы выразились, партнер хочет стать моим!

И он счастлив, когда отдает мне свою кровь, зная, что она мне необходима!

— Ага! Значит, вы не можете не пить кровь?

— Могу. Но буду страдать.

— Заболеете? Ваше тело начнет разрушаться?

— Мое тело не болеет и не разрушается. Его существование поддерживают другие источники!

— Какие?

— Вам не понять.

— Я постараюсь!

— Я сказал: вам не понять!

— А отчего вы будете страдать?

— Мое предназначение. У вас еще два вопроса!

— Но…

— Два вопроса!

— Скажите, вы — единственный, если так можно выразиться, тип вампира? Или есть и другие?

— Есть другие. Последний вопрос?

— Вам хорошо быть таким, какой вы есть?

— Да! Лучшего я не мог бы и помыслить! И вы — тоже. Но вы мне не нравитесь! (Смеется.)»

— Прочел? — спросил отец Егорий, когда Ласковин отложил газету. Андрей кивнул.

— Что скажешь?

— Вранье. Но не без изящества. Бульварная утка-мандаринка.

Отец Егорий помолчал, потом изрек:

— Завтра наведаемся в этот… «Бурдель». Адрес там есть?

— Должен быть.

— Батюшка, — вмешался Степаныч. — Там еще про расчленителя есть, маньяка.

— Всему свое время, — сказал Игорь Саввич. — Андрей, выключи «ящик». И ты, Степаныч, давай подсаживайся поближе. О хорошем поговорим.

О Символе веры нашей. Ты, Андрей, его уж знаешь, верно?

— Знаю, — подтвердил Ласковин. — Каждый раз ведь на богослужении поем.

— Неплохо, — кивнул отец Егорий. — Символ сей каждый христианин и умом, и сердцем знать должен. И сердцем! — подчеркнул он. — Если говоришь «Верю!» — понимай и чувствуй каждое слово. Но помнить нужно, что Символ сей был принят лишь в 325 году от Рождества Христова на Первом Вселенском Соборе в Никее. И дополнен он был на Втором Вселенском Соборе. Первохристианам же в час Крещения довольно было сказать: верую в Иисуса Христа, как в Господа, — и его крестили во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Потому что сильна была в те времена вера, и была она выше догматов. И были те христиане духовны и едины. Но сказано Апостолом: «Мир во зле лежит», и грех пришел в мир вместе с человеком. Но пришел Господь и кровью Своей освободил нас от власти сатаны.

Однако в мире свирепствует зло, и верные Господу испытываются в сем пламени. Отступников ждет возмездие, но зло, посеянное одним, пожинается целыми народами. И ныне справедливы слова Иоанна Златоуста, что кажется порой, нет худших врагов Христа, нежели мы сами. И, может, нынешний век еще греховней и страшней, чем любой из прошлых.

Отец Егорий остановился, чтобы перевести дух, и Андрей, воспользовавшись случаем, спросил:

— И куда же мы движемся?

— Кто — мы?

— Мир.

— Движемся мы к Страшному Суду, — ответил отец Егорий.

— Тому, что Свидетели Иеговы в прошлом ноябре обещали?

Игорь Саввич скривился, как от нестерпимой горечи, и сказал сердито:

— Самому Иисусу в дни Служения его на земле тайна сия не была открыта! Кто скажет тебе, что ведом ему срок, — лжец и в руках диавола! Те самые плоды, — он повернулся к Смушко, — те самые, по которым и опознается слуга сатаны!

— Значит, — произнес Андрей, — зло все усиливается, и чем дальше, тем хуже?

— Упрощаешь, — возразил отец Егорий. — Да, зло усиливается. Но и добро тоже. И Свет Господень вечен и неуничтожим. И Царство Господне вечно и нетленно. В любое время, на любой земле будь истинным христианином — и душа твоя будет бессмертна и чиста.

Глава десятая

Редакция журнала «Бурдель» располагалась на Петроградской стороне, примерно в пяти минутах ходьбы от бывшего кинотеатра «Великан», оккупированного Мюзик-холлом. Солидный, с лепкой, эркерами и изящными балкончиками фасад здания был обращен к трамвайной линии, так что обитателям дома раннее пробуждение было обеспечено. Парадный подъезд вел к широкой, хотя и скудно освещенной лестнице. Поднимаясь, отец Егорий и Андрей весьма сожалели, что не воспользовались ею: в лифте густо пахло мочой.

Редакция занимала квартиру на самом верхнем этаже. Стальная дверь с глазком отделяла ее от остального мира, но отворилась без всяких проблем после первого же звонка.

Вежливый юноша сделал приглашающий жест.

— Нам нужен Кирилл Кишкин, — пробасил отец Егорий. — Редактор!

И решительно шагнул внутрь, важный, громоздкий, в своем черном длиннополом пальто и с тяжелым крестом на груди.

Юноша не выказал ни малейшего удивления.

— Пожалуйста, — сказал он, махнув вперед, по коридору. — Я провожу.

— А вы кто? — не слишком вежливо спросил отец Егорий.

— Я — коммерческий директор, — ответил юноша, и Ласковин решил, что парнишка достаточно симпатичный.

— Андрей, — произнес он, протягивая руку.

— Саша.

— Где у вас можно раздеться, Саша?

— Лучше останьтесь так, холодно, что-то с батареями…

— Войдем, — бросил не желавший терять времени отец Егорий. И двинулся вперед.

Андрей пошел за ним, отметив толстые пачки газет вдоль стены, головку девушки за приоткрытой дверью, рядом с монитором компьютера.

Втроем, юноша и гости, вошли в большую пустую комнату, затем — в смежную, поменьше, обставленную по-спартански. Ласковин припомнил закон Паркинсона: в фешенебельных офисах не работают, а занимаются собственными проблемами. Например, выдуривают бабки у жадных и глупых граждан.

— Кирилл, — сказал Саша. — К тебе.

И вышел.

Главный редактор «Бурделя» Кирилл Кишкин поначалу тоже произвел на Ласковина неплохое впечатление: приятное лицо, интеллигентная речь, мягкий голос. Но уже через минуту Ласковин понял, что мсье Кишкин кое-кого ему напоминает. Комсомольского функционера от культуры, из мелких, времен его, Ласковина, юности. Вот только бороду сбрить…

— Присаживайтесь. — Кишкин любезно уступил отцу Егорию стул (единственный в комнате), а сам расположился на подоконнике. — Вы по поводу рекламы?

Андрей посмотрел на Игоря Саввича, понял, что тот предпочитает не говорить, а слушать, и взял инициативу на себя.

— Нет, — сказал он. — Мы по поводу статьи о вампире.

— Какой именно? — Кирилл Кишкин, так же, как и сам Ласковин, на первый взгляд выглядел моложе своих лет. Сейчас Андрей оценил бы его возраст в двадцать восемь — тридцать.